Плачущий Город не имеет дверей, таких как в Библиотеке. У него есть Врата. Массивные, огромные, циклопические. Древние камни уходили высоко в ничто, и только толстый трос свисал из тумана. Я дёрнул за него, и большой колокол объявил о моём прибытии. Его звон пронял меня до костей. Была ли это сила колокола? Или это я сам дрожал от страха? Не знаю. По спине пробежала дрожь, и я понял, что у ворот нет ни запоров, ни охраны. Густая чернота манила меня, охраняемая только воем ветра. Мои ладони вспотели от страха, но я вошел в город, словно агнец, покидающий загон.
То, что я увидел, войдя внутрь, поразило моё воображение. Библиотека, конечно, грандиозна, а залы Мафусала, пожалуй, представляют собой самое красивое зрелище, которое может постичь человеческий разум, но ничто из этого не сравнимо с Городом. Ничто из того, что мы знаем или можем понять. Меня потрясла его ужасающая красота. Я врос в землю, я пытался кричать, но смог издать только тихий стон. О, я взмолился за своё спасение и говорил имя Господа вслух. Но я понимал, я знал, что это тщетно. Я понимал, что ни Господь Бог не бывает здесь, ни дети Его. Не человеческими руками было создано это место, подумалось мне.
Вдалеке я услышал Плач. Глубокий пустой звук, извивавшийся среди башен города и обвивавший их. Огромная непостижимая сила рванула за каждую нить моего разума, устремив мои мысли по спирали, словно толкнув вниз по лестнице.
Как будто Плача не было достаточно — в моей неправоте, моей неспособности к сожительству с Городом, окончательно убедили меня статуи. Внушительные и непостижимые, они захватили моё внимание, оторвав от всего окружающего, от проливного дождя, холодных рек и пустых башен. Статуи стояли в центре площади, я не знаю, сколько их было. Яркие обсидиановые глаза впились прямо в мою душу, и я клянусь, я клянусь, что они собирались ожить. Чтобы швырнуть меня о скалы у реки, чтобы раздавить меня ногой, будто перезрелый фрукт. Я не останавливался, чтобы проверить это. Мне были не рады здесь. Я был чужаком. Собрав всю свою волю, я заставил себя оторваться от земли и побежал. Позади себя я слышал на бегу громкий звон этого кошмарного колокола, мягкий дребезг закрывающихся каменных ворот, но слышнее всего был Плач. Страшный Плач, преследовал по пятам меня, невзирая на опасности бегущего прочь.
В моей памяти накрепко засел этот город, стремящийся на мили в небо. Монолитный и громоздящийся, вздымающимися ввысь шпилями и небоскрёбами пронзающий вездесущие облака. Там нет солнца, только сильный дождь и бесконечный туман, который простирается от сланцевых берегов холодных рек и достигает самых высоких вершин. Я помню большое здание в центре перспективы, за холодным обсидианом глаз статуй. Дворец из сланца, обсидиана и гранита, из которого и исходил тот неестественный плач. Я вспоминаю колоссальные руины, окружившие меня, и потусторонние рыдания, я вспоминаю обсидиановые глаза статуй и нависающие надо мной монолиты, и я понимаю. Это место не было странным, это я был странным в нём. Это я был неестественен для него.