SCP Foundation

Мои переводы:

Переведенные рассказы

Играние из Ада:

Стоял на удивление ясный день над Бенгальским Каналом, когда капитан секретной подводной лодки совершил самоубийство, отправив весь свой экипаж на корм своему новоявленному Богу. То был теплый апрельский день, когда часы еще не успели пробить двенадцать и когда жизни четверых матросов и одной куртизанки были отданы на съедение Ему, Создателю, не дающему покою любому набожному и оглядывающемуся на прошлое человеку. Нас всех потряс этот инцидент, несмотря на то, что вышестоящее руководство просто развело на него руками и приказало отправить на место старого судно точное такое же, с точно таким же экипажем, поставив им точно такую же задачу. А я до сих пор вспоминаю то, что прочёл в документах происшествия и в лице капитана при нашей последней встречи.

Как ясно я помню тот день, когда застал капитана Кемаля Бояджи на одном из корпоративных празднований нашей Организации! Он, как и всегда, был одет донельзя скромно и невзрачно. В день нашей встречи на нём было серое непримечательное пальто, испещрённое складками от старости, затхлая белая рубашонка, чей ворот был накрахмален лишь раз в жизни, и то на свадьбу, серые брюки, уже затёршиеся сзади оттого, что он на них постоянно наступал при ходьбе, маленькая красная феска, которая выдавала в нём его беззаботное турецкое прошлое и принадлежность к его родному городу, Измиру; на шее его висел позолоченный крест с распятым Иисусом на Голгофе и какими-то невероятно ровными, словно клином писанными словами на греческом языке.

Собственно, этот крест, наверно, был для него самой дорогой вещью - дороже измирской фески, дороже фото его семьи, что стоит на его столе в рамочке, и дороже Библии, хранившейся у него в капитанской каюте, на которой никогда не было даже намёка на пыль. Крест этот он всегда носил на всеобщее обозрение, ни разу в жизни не спрятав его под тканью своей одежды. Висел сим атрибут его на старой бечёвке, на которой его оберег был вручён ему еще в самом раннем детстве родителями; с тех пор эта веревочка - если не сказать "ниточка" - была уже полностью пропитана океанской водой и покрыта слоем морской соли цвета носорожьего бивня, которую капитан заслужил за долгие годы глубоководной службы.

Помню, подошел я к нему потому, что он был одним из не многих, кто решил остаться в зале, когда большая часть высокопоставленных членов Фонда вышли смаковать табачный дым в помещение для курящих. Немного разговорившись, у нас задался душевный диалог о наших должностях и обязанностях в Организации, однако больше всего меня поразили всего лишь одна его реплика:

- Капитан, а какого быть главным на подводной лодке? - Спросил я, не переставая смотреть на сантиметровую  солоную ниточку цвета талого снега, висевшую на его шее - Ты же не видишь голубого неба по несколько месяцев к ряду.

Немного помолчав и, улыбаясь той невзрачной улыбкой, какой многие улыбаются, когда их спрашивают о тех очевидных вещах, что составляют их ежедневную рутину, той самом улыбкой, что можно различить лишь по движению краюшка рта, да по своеобразному подергиванию уха, но ответил мне, не убирая эту не то ухмылку, не то насмешку с лица:

- Ну, морская глубина еще более голубая, чем ваше небо да и живее оно, чем небо. Разве что, Бога там нет, это грустно, да только разве не все ли равно? Он ведь везде, даже на морской глубине, нас всех достанет.

И, превратив свою усмешливую полу-улыбку уже в полноценную гримасу радости, когда рот озаряет все желтовато-белые зубы человеческой пасти, в которой застряли кусочки салата - что он поглотил получасом ранее - он ожидал моей реакции на сказанное.

Вот уже прошло много лет, как случился этот разговор, а я до сих пор вспоминаю этот его ответ и ту нечеловеческую улыбку, которую можно увидеть только у людей, к которым приходит Святое Видение в виду Матери Божьей или одного из Апостолов или подлинное из безумств человека, отдавшего душу еретичеству с сатане, ту улыбку, показывающую одновременно внутреннее смятение, гнетущее каждую секунду бытия, и высшую радость, доступную лишь просвещенным старцам.

Вообще, капитан Бояджи не был таким странным. Все было наоборот, не было более невзрачного человека, чем он. Несмотря на свой капитанский чин и очень ответственную и важную функцию в работе Организации, он был донельзя скромен и набожен. Это был немного тучный, больше напоминающий своем туловищем овал, нежели стандартный людской прямоугольник среднестатистического торса, человек с кривыми зубами, напоминающими своей кривотой дачный деревянный забор, покосившейся от времени, светло-желтой бородкой, отливающей жёлтым цветом, отчего на свету она искрилась навозным цветом и с всегда скрытыми ногами из-за не по размеру длинными штанами, которые никто, наверно, кроме его матери и жены не видел голыми, будто бы в них была тайна как минимум всего турецкого народа, а то и всего человечества, на благо которого он работал на своей подводной лодке.