SCP Foundation

Дверь открылась, и вошёл Кусум.

Это было огромное, трёх-с-чем-то-метровое существо, голое, полностью лишённое кожи, состоящее из одних багровых мускул, хрящей и сухожилий, с тонкими венозными перепонками, протянутыми между туловищем и четырьмя длинными сухощавыми руками с тонкими костистыми пальцами.

На передней части головы Курта красовалось красно-пунцовое бугристое образование, по форме напоминающее корону или митру епископа. На середине черепа оно заканчивалось, переходя в гладкий мышечно-красный затылок.

У существа не было ни рта, ни носа; вся нижняя половина лица, на которой они находились бы у человека, была как будто срублена, и сразу после двух больших, безбровых глаз вниз тянулись похожие на бороду тонкие мясные шнуры. На уровне груди эта борода была охвачена золотым кольцом. Шнуры тянулись до пупка, где были аккуратно сплетены в косичку.

Единственными элементами одежды, которые носило существо, были высокие, по голень, суровые, в армейском стиле, туго зашнурованные чёрные ботинки-говнодавы на тяжёлой подошве и лёгкие пляжные шорты в хиппозных психоделических разводах.

Тело Кусума — обнажённая мышечная масса, испещрённая венами и светло-бежевыми сухожилиями — было сухим. Курт никогда не потел.

Когда Кусум сделал свой первый шаг в комнату, его плотная мясистая корона шваркнула по потолку главным из своих тупых рогообразных зубьев. Курт болезненно содрогнулся и схватился верхней парой рук за голову — корона была чувствительной.

— Ух. Товарищ.

Парень, улыбаясь, жестом остановил одного официанта и элегантно взял у него из рук бутылку шампанского. Обхватив горлышко бутылки губами, он сосредоточенно закрыл глаза.

Из прорезей в пиджаке вылетели, как автомобильные подушки безопасности, два огромных кожистых мешка, натянутых между редкими рёбрами; каждое ребро через промежутки по пять сантиметров прерывалось выступающим из-под кожи крохотным суставом. Расширение мешков стремительно замедлялось, и секунд через пять они застыли, подрагивая, каждый размером с походный рюкзак.

Раздался хлопок, и парень отнял бутылку без пробки ото рта. Послышались хлопки, смеющиеся гости подставляли свои высокие бокалы, и официант аккуратно разливал по ним шампанское, приняв бутылку из рук мешконосца.

Когда бутылка была опустошена, он поднял руку вверх, молчаливо призывая к порядку. Все стихли. Парень высоко поднял голову, задрав подбородок. Мешки мгновенно убрались в его спину, и через секунду люстра на другом конце зала оглушительно задребезжала. Ближайший капельдинер подобрал с пола и поднял на вытянутой руке пробку. Зал взорвался аплодисментами.

Миллер подошёл к Кларку, стоявшему у стойки с напитками, и отпил своё мартини.

— Агнула набирает отличных солдатиков. — отметил он.

Кларк еле заметно содрогнулся, но мгновенно вернул себе самоконтроль.

— Простые манекенщики бывают вымуштрованы лучше иного солдата. В пределах своего занятия. — добавил он.

— Едва ли лучше ваших инженеров. — улыбнулся Миллер, — АРГУС впечатлил даже конструкторов КОНТРПАРАДОКСА. Я правильно понимаю, что презентация технологии состоится уже сегодня?

Кларк поводил кончиком языка по зубам, тщательно обдумывая ответ. Чтобы выиграть секунду времени на раздумья, он приложил бокал к губам.

— Возникают небольшие перебои с логистикой. – непринуждённо сказал он.

— Неужели. – Миллер поднял к губам стакан с мартини.

— Да. – подтвердил Кларк, – Пока рано делать официальные заявления, но общий фон разнообразия повысился на три балла в производственных районах, а это вносит случайный фактор в планирование транспортировки устройства.

— Что ж, я думаю, мы можем доверять вашей компании в таких вопросах. – улыбнулся Миллер, – Главное, что устройство невредимо и готово к функционированию.

— О, уверяю вас, каждая шестерёнка в день открытия будет крутиться так же уверенно, как Луна крутится вокруг Земли. — Кларк прикончил бокал двумя глотками настолько элегантно, насколько возможно, и отнялся от стойки с намерением раскланяться и уйти от неприятного собеседника. Тот поймал это движение и так же элегантно засмеялся, чтобы успеть вставить последнее слово.

— И правда, чего я волнуюсь? Агнула ещё никогда не подводила Сообщество, а я словно боюсь, что вы потеряли его, как ключи или бумажник! Эх, в наши дни следует больше доверять друг другу, а я, право, чуть ли не допрашиваю вас!

Миллер широко улыбался, как бы приглашая Кларка посмеяться вместе с собой над собственной глупостью.

Кларк принимал приглашение и вежливо посмеивался над самоиронией Миллера. Но каждый раз, когда его гортань содрогалась в смешках, вместе с ней, как эхо, что-то тревожно пульсировало в нижних отделах его пищеварительного тракта.

Это называется законом действия и противодействия. Он также применяется в ракетостроении.

— Сэр?

— Да?

— Похоже, Орджоникидзе захватил Джима.

Мужчина остановил руку с чашкой на полпути. Он медленно поставил чай обратно на стол и принялся рассеянно пожёвывать губы.

— Это всё та ставка с кротом. — Орджоникидзе пришёл у него на хвосте?

— Нет. Он пришёл вместо него. Он назвал правильный пароль, насчёт внешности сказал, что побрился. Этого хватило, чтобы усыпить бдительность Джима на пару минут.

— Как давно он послал последнее сообщение?

— Полтора часа назад. Там он сказал, что ему удалось сбежать, но он уже давно молчит, так что, наверное, всё-таки не удалось. Щупцы улавливают его пульс, так что он ещё жив…

— А это может быть как хорошо…

— Ага.

Мужчина спрятал лицо в ладони. Затем поднял, жадно и шумно втянув воздух носом, и уставился на Боголюбова.

— Позволь мне использовать шахматную метафору. Мы в цугцванге. Любой ход только усугубит наше положение.

— Я думаю, его можно спасти. — предположил Боголюбов.

— Можно только выбрать меньшее из зол. Смотри. —мужчина поставил обе ладони ребром на стол, как бы ограничивая ими невидимую шахматную доску. — Если Джим действительно у них и при этом жив, они вытянут из него всё, что он знает, то есть имена, адреса и пароли целой, блять, шпонской сети. Если их не эвакуировать, их всех накроют по одному. А через них неизбежно выйдут на нас, потому что Джим контролировал целых два прохода сюда. Если не вывести их из города, сюда через пару дней нагрянут мужики в форме.

Он встал, по-профессорски сцепив руки за спиной, и двумя широкими шагами вышел из-за стола.

— Но если эвакуировать их сюда, где их не достанет полиция и ловцы, этим самым мы раскроем их всех. Они не смогут вернуться в город и работать под прикрытием на своих местах. Целая шпионская сеть, которую мы разрабатывали годами, будет просто спущена в унитаз. Система из двух сотен тщательно завербованных, обученных, проверенных и закреплённых агентов, абсолютно непригодная к использованию.

Но ведь нет ничего. Нет ни юридического ущемления, ни злобных корпораций, наживающихся на несправедливости, государство равно заботится об онтоотличных и онтотипичных гражданах, ни официальная, ни независимая пропаганда не распространяют тезисов ни о превосходстве первых, ни о неполноценности вторых. Все равны, все обеспечены. В чём же дело?

Вормфуд и Багсфидер используют две разные формы эридограммы. Вам не следует путать их, если вы не хотите запомниться собеседнику как безграмотный и недалёкий человек.

Вормфудовская "жёсткая" эридограмма состоит из нескольких чётко обозначенных векторов, соответствующих определённым группам характеристик. Количество векторов никак не ограничено, можно сделать хоть всего один и добавлять новые по необходимости. Жёсткая эридограмма может выглядеть, например, так:

[[Картинка.]]

Багсфидеровская "плавающая" эридограмма – оба писателя не любят открыто противопоставлять свои подходы друг другу – выглядит как поле с относительно равномерно распределёнными точками характеристик и явлений. Они не вписаны в рамки конкретных групп и могут свободно плавать по координатной плоскости, сохраняя нужное составителю расстояние от Софии Чан. Вот пример такой плавающей эридограммы:

[[Картинка.]]

У обеих эридограмм есть свои проблемы, которые их авторы исправляли модификацией их общего вида в своих последующих работах.

Вормфуд в процессе работы над второй частью "Промежуточных петлей" заметил, что разные группы могут включать одни и те же характеристики. Например, онтоотличные люди, обладающие нестандартным внешним видом, относятся как к вектору степени онтоотличности, так и к вектору степени нестандартности внешнего вида самого по себе:

[[Картинка.]]

Решением являются не жёсткие и прямые, а изогнутые и пересекающиеся вектора эридограммы-осьминога.

Багсфидер при написании дополнения к "Прогрессу в процессе" также отметил для себя один недостаток плавающей эридограммы: без всякого деления характеристик на группы ориентироваться на схеме сложнее, она теряет часть своей наглядности, нужной для того, чтобы интеллектуальная публика могла лишний раз не напрягать своё заглавное качество. Решением этой проблемы стали группы-сектора эридограммы-цветка:

[[Картинка.]]

Разделение на нации в Хёрнсте носит довольно необязательный и второстепенный характер. Вместе с этим, казалось бы, непатриотичным культурным веянием мы имеем меньший уровень враждебности между людьми, разделёнными этим признаком.

Страх перед нацизмом невелик — в его культурной нише основательно пригрелся онтофашизм, и немцы спустя почти столетие перестали хаунтологически маячить за спиной общества. Их заменили голубые каски солдат ООН и белые халаты учёных Организации.

Патриотизм Гоги внешне выражался исключительно в регулярной покупке минеральной воды из знаменитых боржомских источников в алюминиевой банке.

На самом деле Гоги всегда нравилось жить в загородном доме недалеко от Пицуро-Мюссерского Заповедника. У него были кепка-косьмиклинка, красный велосипед и смешные круглые куры-орпингтоны, такие толстые и пушистые, что по форме были ближе к баскетбольному мячу, чем к птицам.

Но после того, как вылезавшие из пещеры Верёвкина демоны стали спускаться с гор и нападать на города, Гоги без лишних размышлений покинул свою родину на доверху набитом беженцами пароходе.

Кстати говоря, именно в этот момент следующий такой же пароход был поднят в воздух и раздавлен антихарибдой у него на глазах. Это впечатление заставило Гоги пересмотреть свои взгляды на то, что такое удача, случайность и судьба.

Только не подумай, будто бы Гоги — бесчувственный, законченный циник.

Когда посреди бескрайнего моря Мария ни с того ни с сего упала лицом вниз и размельтешилась на мелких визжащих мушек, он стоял перед ней на коленях так долго, что сумел сосчитать их всех.

Мушек было восемь тысяч девятьсот тридцать две.

Они никуда не разлетались, а только кружили на месте, как по невидимым орбитам. Они пахли, как подвал с шампиньонами или пиво "Пилигрим", пролитое на синтетическую ткань.

Гоги рассказывал много чего. Из Грузии на корабле их отчалило семеро. Пётр посмотрел на небо в иллюминатор и свалился замертво — никто так и не понял, почему. Василия схватила выскочившая из-под воды колоссальная человеческая рука длиной с футбольное поле — после этого все пассажиры боялись выходить на палубу. А Мария размельтешилась.

До пункта назначения ослепший корабль с заклеенными пятью слоями синей изоленты иллюминаторами, ориентировавшийся "наощупь", исключительно по паре приборов, довёз троих — Гоги, Нателу и Мосэ.

Натела из порта вышла вместе со всеми, а в Хёрнст почему-то не пришла. Никто даже не смог вспомнить, когда её потеряли из виду. Потом Мосэ стал бубликом, и Гоги остался один.

А вот что расскажу я.

Там, где была Архангельская область и Карское море, теперь равнина, белая и ровная, как стол. В снегу сапогами вытоптана тропа. Поперёк тропы в снегу у санок лежат три заледеневших трупа. Лица у мертвецов цвета штукатурки и укрыты инеем. На чёрной пустой канистре из-под топлива мелком выведена надпись:

"Читаешь — дальше по тропе не иди, иди назад — ичего нет гориз. чист 40 км. Шли назад — конч. еда и бенз. Господи спаси наши ду".

У одного из трупов в правой руке мелок. Трупы закапывать в снег смысла нет – диких зверей больше нет, некому обглодать, а лопата может, чего доброго, затупиться об лёд. Мелок я положил в карман — пригодится.

Однажды все мы дошли до Хёрнста и зажили счастливо. Из кучи сложных и глупых вопросов не осталось ни одного.

Гоги спросил у меня, что я думаю о … . Я ответил, что.

Гоги спросил у меня, что я думаю о … . Я ответил, что.

Гоги спросил у меня, что я думаю о … . Я ответил, что.

Гоги со всем присущим ему сарказмом спросил у меня, что так ожесточило моё сердце. Я ответил, что он не прав. Моё сердце мягкое, как селёдка.

Привет. Да, это нормально, это не просто мешок плоти, это кресло-мешок из плоти. Не, не спрашивай, откуда оно, просто не спрашивай, окей? Да, я хочу, чтобы ты сел на него.

Ладно, можешь взять там табуретку. Да-да-да, вон там, в углу.

Эм, ты тут, чтобы послушать историю Гоги, да? Ну, тут такое дело… Просто в ней очень много действия и немного философии, а я плохой рассказчик и ещё более плохой философ.

Я думаю, тебе было бы лучше не слушать меня, а пойти и заняться чем-нибудь более полезным, например, позвонить своим родственникам и спросить, как у них дела, написать свой собственный рассказ, найти в ваннете рецепт пирога и испечь его, чуть не спалив кухню, включить докризисный фильм со Скарлетт Йоханссон и начинать неистово наяривать каждый раз, когда она появляется на экране, или ещё что-нибудь в этом духе.

Я серьёзно, если что, прямо сейчас ты можешь уйти. Я не собираюсь как-то обижаться и писать про тебя депрессивные посты, мол, никто меня не ценит, никому не нужны мои дурацкие истории и так далее.

Ты остаёшься? Ладно, тогда начнём.

‐- Если бы мы не убили его, весь город бы превратился в ночной кошмар Эшера. Гравитация, топология, всё поехало бы к чертям собачьим.

– И что? Город и так онтоотличен.

— Богиня проводила свой ритуал. Вы убили её.

— Если бы мы не остановили её, она вернула бы Землю в состояние Золотого Века.

— И че?

По той же причине, по которой красиво полуодетая женщина привлекательнее полностью голой, по той же причине, по которой люди делают себе сэндвичи, для которых нужно заранее жарить, варить и томить отдельные ингредиенты, хотя сэндвич в конце концов съедается за минуту, по той же причине, по которой существуют соулслайк-игры, отвечает Экоу.

Человеческая природа не приспособлена к пассивному получению удовольствия из ничего. Ей нужно действие, хотя бы формальная деятельность, хотя бы иллюзорное, но усилие, которое требуется предпринять для достижения цели.

Кстати, я немного слукавил, сказав, будто бы Гоги служил в армии в 2010-х годах.

Он прошёл двухлетнюю службу, почти полностью аналогичную армейской, не под началом правительства Грузии как такового, а в составе организации под названием Добровольное Объединение Региональной Молодёжи. ДОРМ было крупным околоправительственным корпусом, сформированным при поддержке Фонда с крайне расплывчатой целью "сплотиться против угроз нового мира, какими бы они ни были".

На деле людям просто нужно было объединиться вокруг чего угодно. Так было проще справляться с тревогой по поводу всего того неизвестного и непонятного, что вдруг повылезало изо всех щелей и углов.

ДОРМ никогда всерьёз не планировалось использовать для настоящих боёв. Конечно, у Совета О5 был план задействовать бойцов в крайнем случае как туз в рукаве, но до этого дело так и не дошло. Единственный раз, когда солдаты Объединения выполняли какую-то практическую задачу, был уже при посадке беженцев на корабли, отплывавшие к Хоуптауну. ДОРМовцы в своей фиолетовой униформе помогали погружать багаж. Она сели на последний корабль. Гоги уже не был в их числе.

Сама деятельность Объединения очень немногим отличалась от обычной армии в мирное время: его члены проходили обучение стрельбе, ближнему бою, строевому шагу, пению хором, мытью полов, сбору и разбору автомата за минуту и прочему, что считалось полезным для региональной молодёжи.

Основное отличие состояло в том, что у ДОРМ не было цели сломить непокорность солдат, и дисциплина была мягче. Их обучали бывшие грузинские и российские военные, попавшие в один сектор при новом разделе мира, ранее выполнявшие те же функции на службе у соответствующего государства.

Фондовский руководитель попался Гоги всего один раз. Он рассказывал про устройства, которые теперь принято называть ВОР.

После прохождения службы в ДОРМ Гоги нарастил мышечную массу, научился попадать в банку из-под колы и укладывать противника на землю голыми руками за восемь секунд. Поэтому, попав в Две Звезды, он пошёл в полицию и был принят на работу после короткого собеседования.

А Мосэ, который всегда увлекался медициной, стал медбратом, подцепил вирус и превратился в бублик. Вот так.

Лайош сидел на раскладном стуле вместе с десятком других людей, расположившихся кругом вокруг женщины в длинной юбке с жакете поверх футболки со спиральной эмблемой.

Женщина последовательно обращалась к каждому из сидевших вокруг неё, и он заговаривал о своих тяготах в жизни. Упор делался не превратностях онтоотличной жизни.

Лайошу было некомфортно с самого начала, и с каждым выступавшим этот дискомфорт усиливался. Лайош не хотел, чтобы очередь дошла до него. Он пришёл на этот сеанс групповой терапии для онтоотличных по рекомендации из ваннета, и теперь жалел об этом.

Справа от Лайоша сидело голое человекоподобное существо цвета осенней листвы в карамельную полоску.

У него была огромная голова с радиальной симметрией, в форме дыни, которую кольцом опоясывали пять ртов с фиолетовыми дёснами и пять крупных небесно-голубых глаз.

На кончике дыни располагалось что-то вроде китовьего дыхала, раз в минуту выплёвывавшего какую-то липкую жидкость в большое пластиковое ведро в руках существа. Существо часто не попадало в ведро и расплёскивало жидкость по полу, и один из пяти ртов смущённо извинялся.

Сосед Лайоша слева был не менее экзотическим.

Он походил на постоянно кишащий рой из маленьких неоновых комет, витающих по кривым, витиеватым орбитам вокруг человеческого скелета, отлитого из какого-то потускневшего металла, напоминающего латунь. Кометы оставляли за собой длинные хвосты, через секунду превращавшиеся в дорожки из голубого дыма, плавно витающего в воздухе вокруг роя.

Он курил, обмакивая кончик сигареты в окружавшие его огни и просовывая в металлические зубы. Сигарета очень быстро догорала, и он брал следующую.

С момента, когда Лайош пришёл, он выкурил уже восемь штук. От него зверски несло табачным дымом.

Все люди в кругу были, так сказать, на том же уровне. Они были очень онтоотличны, гораздо онтоотличнее, чем сам Лайош, который всего-то был окружён какой-то статистической аурой, короче говоря, привносил случайный фактор всюду, куда только не совался, что в сравнении с тем, что случилось с оранжевым пятиротым существом справа от него, кажется не важнее насморка.

Лайош чувствовал, что ему нечего рассказать. Он думал, что тратит время и терпение людей, которые действительно заслуживают быть выслушанными. Собственные его проблемы были просто несерьёзны.

Сейчас всеобщее внимание было сконцентрировано на двух людях, как бы находящихся на одном и том же месте. Совпадали даже их лица, которые сливались бы в одно, если бы не небольшая разница в их расположении, составлявшая не более сантиметра.

Оба были полупрозрачными, как голограммы, и, судя по всему, нематериальными, время от времени материализуя свои части тела. Говорил тот, чьи рот, глотка и лёгкие были вещественными в текущий момент времени; второй, чьи органы речи оставались в это время призрачными, хранил молчание, не в силах хоть как-то поколебать воздух.

— …вот так нас и спутало. — говорил первый. — Скульптор после этого сбежал, но его быстро отследили и убили. Нас посадили в камеру содержания мягкого режима, и мы мариновались там года два. Я прошёл больше игр, чем когда-либо вообще видел за жизнь.

Второй помахал перед глазами первого рукой — знак, что он хочет заговорить. Первый перевёл свои органы речи в состояние миража, и на их месте материализовались органы второго.

— Разойтись нам не даёт что-то вроде одинаковых имплантов или типа того, которые скульптор посадил нам в верхние отделы позвоночника. Так что руки-ноги мы двигаем независимо друг от друга, но шеей и спиной — всегда вместе.

— А что случится, если вы материализуете свои части тела одновременно? — спросила женщина на стуле.

Второй и первый синхронно выставили перед собой свои правые руки. У первого отсутствовали мизинец и безымянный палец вместе с частью ладони. У второго не было большого пальца.

— Вот что случилось, когда мы случайно пересеклись. — прокомментировал второй. — Их просто разорвало. Как граната взорвалась.

— Наверное, вам было очень сложно привыкнуть к этому? — спросила женщина.

Лайош, при всём своём сочувствии к этим людям, очень хотел уйти, но не мог выбрать момент, в который это было бы лучше всего сделать, не привлекая слишком много внимания и не показавшись невежливым.

— …что вы — полноценные члены общества, и все мы готовы поддержать вас. — подытожила женщина и обратилась к соседу Лайоша, железному скелету, объятому голубыми кометами. — Теперь вы.

Железный скелет начал рассказывать неожиданно обычным женским голосом, как её зовут, как она записалась в клуб магов, которые основывались на машинном переводе Кодекса Эрикеша, что закономерно привело ритуал к провалу, а её — к такому состоянию. Она пряталась от Фонда в Трёх Портлендах, но затем сбежала и оттуда, так как местное правительство возбудило против неё уголовное дело за случайный поджог.

Именно на поджоге Лайош бросил взгляд на часы и как бы понял, что страшно опаздывает куда-то, встал со стула (скрипнувшего об пол слишком громко, отчего к лицу и шее Лайоша волной прихлынула горячая кровь) и удалился, отчаянно пытаясь передать жестами, что он очень извиняется, но ему пора.

— Дай-ка мне зубочистку.

— Слушай, Орджоникидзе! — бармен щёлкнул пальцами. — А что, если я не дам тебе зубочистку? Ты ж всё время с ней ходишь, жуть. Клиентов пугаешь.

— Я твоему заведению низкую оценку поставлю.

— Не выйдет! Ты уже проиграл мне, что, пока ты жив, на моём баре будут стоять толи пять звёзд.

— Укажу в завещании, чтобы, когда я умру, их сменили на ноль.

— Да они от тебя недалеко ушли. Сам-то тоже комплексуешь, что онты такие из себя яркие и оригинальные, а ты — так. Онто-типичный. Серый и скучный.

Гоги передавил странное движение всех мышц лица, как будто хотевших одновременно куда-то спрятаться и выдавить что-то из самих себя. Вместо гримасы на его лице водворилась усталая ухмылка.

— Ты боишься, что я тоже объявлю войну онтам? — вяло поинтересовался ловец. — Мне похер на это дело. Как видишь по моей работе, я и преступности-то объявляю войну нехотя.

— Клёвый тейк. Почти поверила. — бесцеремонно перебила Шепард. — Только вот нехотя-похуистов так не пронимает.

<…>

— Потому что ты не просто скучный ущерб, которому завидно на тех, кто лучше, чем он. И ты не ненавидишь обделяющее тебя общество. Ты наоборот, со всего этого уссываешься.

— Справедливо говорят, что у корпорации нет совести; но корпорация, состоящая из совестливых людей, имеет совесть. — подчеркнула девушка.

— Имеет во все щели. — фыркнул бывший дланевец. — Сами придумали? Или цитируете кого?

— Генри Дэвид Торо, "Гражданское неповиновение". — отчеканила полупрозрачная, поднимая стакан с ромом, как в тосте.

<…>

— Без закона ваша любимая конкуренция превратится в войну без правил, всех против всех. Нужно активное участие контролирующей силы, чтобы держать конкурентов в узде.

— "Желательно воспитывать в себе уважение не столько к закону, сколько к справедливости." — процитировала полупрозрачная. — Тоже из Торо. Конечно, нельзя построить здоровое общество на одной только конкуренции; она должны действовать в комплексе с воспитанием в людях чёткого понимания того, какую границу при этой самой конкуренции нельзя переступать, и не потому, что государство придёт и накажет тебя, а потому, что это неправильно.

— Интересно. — тонко улыбнулся дланевец. — Очень по анархо-коммунистически.

— При этом, — продолжила полупрозрачная, проигнорировав последнее замечание, — пока общество ещё находится в невоспитанном состоянии, будут находиться психопаты, которые будут переступать эту границу. И государство должно грохать их, закрывать их потогонки и поддерживать борьбу профсоюзов за нормальные зарплаты и условия труда. И по мере того, как общество будет воспитываться в духе совестливой конкуренции, государству будут нужно делать это всё реже, и реже, пока такие психопаты-потогонщики не станут единичными случаями.

Девушка поставила стакан на стойку и сцепила руки перед собой в замок.

— Хорошее государство сокращает своё присутствие в делах общества. Хорошее общество сокращает свою потребность в присутствии государства. — афористически изрекла она.

Итак, Гоги вышел на след информатора и с большой вероятностью должен был настигнуть цель в ближайшие часы.

— Это неплохо, но очень медленно. — задумчиво произнёс Винифред Кларк, директор компании "Агнула", дослушав доклад менеджера по фамилии Рейган, — Хотя чему тут удивляться? Один человек не может прочесать большую территорию, его тормозят рядовые случайности. К тому же он — чёртов ловец, это не его профиль. Если бы только мы могли послать наёмных специалистов! Они решили бы эту проблему так же гладко, как тогда, в двадцать восьмом году. Вот только стоит нам нанять хоть одного следственника, эти чёртовы федералы окончательно перестанут доверять нам, перекроют кислород в виде грантов или вообще ликвидируют…

— Это неплохо, но очень ненадёжно. — проговорил Президент, опираясь на стол в зале заседаний обеими руками. — Ловец Орджоникидзе нормально экипирован, но всё равно едва ли тянет на армию из одного человека. Гораздо практичнее было бы послать на расследование группу агентов из внешней охраны или из полиции, но это будет уже третья операция серьёзных парней за месяц, а скоро выборы; если среди журналистов опять начнутся поползновения по поводу "полицейского государства", нашей партии крышка. Ещё и Агнулу нельзя прижать, ведь от них зависит проект, пока он не завершён — их трогать нельзя… Могут начать наглеть…

— Это очень плохо. — с расстановкой произнёс мужчина в комнате с каменными стенами, сжимая в руках жёлтую папку с бумагами и буравя серыми глазами помощника. — Через Джима этот пидор выйдет на половину нашей шпионской сети! Имена, пароли ёбанных агентов… Если бы только мы могли прихлопнуть ловца… вот только мы сильно рискуем, даже сильнее, чем тогда, в двадцать восьмом году. Если агент не справится, эти бляди наверняка его захватят, а значит — ещё ближе подберутся к нам, к сердцевине. А если справятся — вместо Орджоникидзе поставят новую ищейку, лучше прежней… Если бы ловец не шёл по следу, я вывел бы Джима из города, но остаётся риск, что по его следу найдут ходы сюда…

— Ситуация очень важная и опасная, но из-за этих чертей мы ничего не можем сделать. — сказал Кларк.

— Ситуация очень важная и опасная, но из-за этих врагов государства мы ничего не можем сделать. — сказал Президент.

— Ситуация очень важная и опасная, но из-за этих блядей мы ничего не можем сделать. — сказал мужчина в каменной комнате.

Система сдержек и противовесов достигла идеального равновесия, и никто из участников событий не мог сделать и шагу, чтобы его не нарушить. Силы сторон устроили мексиканскую дуэль, и вся ответственность за решение ключевых для молодого государства проблем оказалась возложена на Гоги, бродящего между направленных друг на друга пистолетов.

Основатели столкнулись с проблемой, в будущем ставшей причиной зарождения Корпуса, после двух месяцев существования деревни.

Этот человек представлялся неразборчивой мешаниной согласных звуков, которую никто не мог записать. Он просил впустить его как беженца. Основатели впустили его и отвели участок на окраине, как и другим поселенцам.

На следующее утро на участке оказался дом, и никто не видел, как его строили.

<…>

[Основатель] пошутил, что [другой] стал новым маленьким Фондом.

Никто из присутствующих не засмеялся.

Гоги достал телефон из кармана. Ваннет работал с перебоями. Ловец открыл галерею с фотографиями. Большая часть хранилища была занята разными оттенками серого с белыми пятнами — его кошкой. Гоги начал листать её изображения.

[Имя кошки] была очень пушистой. На последней фотографии она лежала на боку, растёкшись по полу большим шерстяным прямоугольником, и только поднимала голову, чтобы следить за Гоги помнил, как он чесал ей белый живот правой рукой, держа телефон в левой. Фотографировать одной рукой вообще сложно, а левой — ещё труднее.

Мы наняли сбойных сновидцев, чтобы найти его и пропихнуть в наш офис через разлом в реальности.

— Город, в сущности, маленький. 500 тысяч человек можно "пробить" за час, если обратиться к максвеллитам в магазин электроники напротив нашего офиса и попросить об услугах брата М.К.У., что будет стоить всего двести пятьдесят новых долларов, а мы можем себе это позволить благодаря тому, что сопровождаем на пути из рук пятеринцев в руки правительства партии крайне специфических веществ и не спрашиваем, что за проект "Кузнечик" упомянут в маркировке.

Облаков почти не было, и холодно-белое низкое солнце беспрепятственно освещало утренний город под углом, едва поднимаясь над силуэтами зданий. Вся улица была наводнена игрой света; даже самое маленькое окно отбрасывало светлый блик, похожий на мазок белой краски, и даже самый маленький выступ на асфальте бросал на землю свою рельефную тень.

Гоги уже на первом повороте поскользнулся на заледеневшем снежном бугре и смачно наебнулся об лёд.

Основатели Города:

1. Негедьев — русский мыслитель-акселерационист, рассматривавший Город как идеальную площадку для акселерации после обрушения тормозящих её социальных конструкций (включая секретную мировую закулису в лице Фонда) во время Британского Кризиса.
2. Кубанин — инженер, ранее работавший в Фонде. Сконструировал КОНТРПАРАДОКС — машину-телепата в невскрываемом прозрачном корпусе, создающую в Городе идеальную демократию.
3. Зерг Дораселия — грузин, бывший деятель местной Ортотанской церкви. Автор проекта по нейтрализации значения национальности в Городе.

Пустое преобразование голых абстракций, оторванная от реальности забава для аутистов.

— Знаешь что, Гог-Магог? — сказал Туров, уже достигший точки безудержной нетрезвой болтовни.

— Чего?

— Я ведь тебя, узкая твоя голова, насквозь вижу. — ловец шаткой рукой со стаканом указал на товарища.

— Сейчас будет минутка психоанализа. — улыбнулся Эл.

— Ну валяй. — сказал Гоги, хлопнув руками по столу. — Слушаем. Что я из себя такое, по-твоему?

— Ты просто-напросто… ну ты понял. — Туров принялся жевать губами, растирая стакан в руках. — Ты отправляешься на очередное задание, убеждая себя, мол, ооо, там будет так охуенно весело-движушно, я весь такой из себя охотник на всякие интересные штуки. Или там "ща кабанчиком сбегаю-замочу эту богиню, получу лёгких денег и куплю себе…" вставить название очередного продукта потребления, приносящего быструю радость.

— Огромный резиновый член. — услужливо подсказал Гоги.

— Вот-вот. Ты ставишь себе краткосрочные цели и говоришь себе, что на каждую из них идёшь по собственной прихоти ради веселья или каких-то ништяков, как школьник, которому предложили вместо физры потаскать ящики с макулатурой по лестнице, пообещав за это дело угостить яблочным соком. А не потому, что тебя туда посылает Высокое Начальство.

— А глубинное объяснение какое предложишь? — Гоги поводил языком по обильно увлажнённым губам, сдерживаясь от того, чтобы очень некорректно назвать Турова рогатым чёртом.

— Может быть, потому, что ты ленивый и неспособный к целеустремлённому труду. Это объяснение понравилось бы Кьюпи. — рогатый хитро подмигнул Гоги. — Может быть, потому, что ты хочешь казаться себе крутым киллером, а не бедным копчиком в дешёвой квартирке без своей машины.

— Копчиком? — кисло уточнил Гоги. — Жопной костью?

— А может, ты просто ненавидишь свою работу и мечтаешь уйти с неё. — ввернул Эл. — И всеми этими мельтешениями ты отвлекаешь себя от этого.

— А свою работу ты ненавидишь из-за подавляемой жалости к отлавливаемым. — Туров замахал рукой. — Не-не-не, из-за детских комплексов. Эротических, во.

— А че мы одного меня тут препарируем? — ощерился Гоги. — Дай-ка мы на тебя глянем.

— Ну глянь, хули. — Туров положил локоть на плечо Эла. — Давай.

— А давай. В детстве ты подглядел, как твои родители пёжились, потому что тебе было интересно, как геи это делают. Твой доминантный батя запер тебя в твоей комнате в наказание за это. Не смотри на меня так, ты рассказывал про это в было-не было на прошлой неделе. Так вот, он тебя запер в твоей комнате. И с каждым арестованным ты символически мстишь ему, как бы запирая его в ответ. Вот.

— Большинство целей я убираю на месте.

— Пенетрируешь их пулями? Ещё лучше.

— Ну, если мы в детские дела полезли, давай-ка уравняем наше положение. Теперь ты расскажи что-нибудь такое всратое из своего детства.

Она считала необходимым поддерживать свою хипстерскую книжно-рюкзаковую эстетику и стабильно излучать вайбы скромной студенческой интеллигенции, следовательно, ей нужно было регулярно покупать книги в мягкой обложке, покупать новые скетчбуки вместо изрисованных, покупать напульсники с логотипами рок-групп, покупать хорошие карандаши, ручки и маркеры, покупать множество значков с радикальной политической символикой, покупать нашивки на рюкзак и джинсовую куртку, покупать жевательную резинку, чтобы жевать её с небрежным видом, покупать "мужские" сигареты известных брендов, пришедших на смену Мальборо, покупать футболки со смешными надписями, покупать интернет и счета за электричество, чтобы распространять свои идеи и вести блоги, покупать баллончики с краской, чтобы рисовать граффити, покупать парфюмы и ароматические свечи, покупать шаверму, лапшу и другую довольно дорогую еду, почему-то имеющую образ дешёвой и простой, покупать закуски по типу злаковых батончиков, в общем, на поддержание образа чуть ли не подпольного дешёвого студента-бунтаря уходила просто прорва денег, остатков от которых после того, как Фонд объявил о реорганизации мира и отрезал её регион от большинства стран, с которыми велась торговля, перестало хватать на еду, ввиду чего она отказалась от чтения новых книг и принялась перечитывать старые, пока на улицах других, более бедных районов её города люди принялись умирать голодной смертью, но интеллигенты не горевали — мир менялся, а это, в первую очередь, так романтично!

Эридография Экоу во многом опирается на изучение сложного, но интуитивно ясного, понятия, которое включает в себя такие аспекты, как однообразие и разнообразие, нормальность и ненормальность, порядок и хаос.

Трудность конкретного определения этого понятия состоит в том, что ненормальное и девиантное часто воспринимается как более хаотичное, чем то, что нормально и приемлемо, и наоборот, менее упорядоченные явления часто воспринимаются как менее нормальные, чем упорядоченные.

Во избежание путаницы Экоу запутывает всё ещё больше, попросту не проводя никаких границ между всеми этими понятиями и считая их единым однородным явлением, которое называет то так, то эдак, по своему усмотрению.

Неприемлемо употреблять оскорбительные обозначения "аномалия" или "аномал" в отношении своих онтоотличных сограждан.

Из пропагандистской листовки:

Хøрнст — государство, основанное на принципах равенства и демократии. Использование ранее неизвестных человечеству строительных и информационных технологий позволяет претворить эти принципы в жизнь, при этом избежав трудностей, которые препятствовали этому в прошлом.

Курт Кусум был представителем правительства Хёрнста среднего эшелона; чёткой иерархии в управляющих органах не существовало.

— Можно поподробнее об идеологии вашей группы? Плеоназм.

— Мы противостоим текущей политике Хёрнста в отношении аномалов. И правовой, и идеологической. Плеоназм.

— Онтоотличных, вы хотели сказать. И что именно вам в этой политике не нравится? Плеоназм.

— Из неё в известной степени следует превосходство "онтоотличных" над нормальными людьми. Плеоназм.

— Онтотипичными, вы хотели сказать. Почему вы так решили? Плеоназм.

— Вы смотрите ванвизор? — спросил информатор. — Плеоназм.

— У меня нет телевизора, — прямо ответил Гоги. — Товарищ Капанов? Плеоназм.

— Я смотрю, — отреагировал Кьюпи, — и что с ним? Плеоназм.

Звякнули часы.

— Синекдоха, — отрывисто констатировал Гоги.

— Добудьте мне, пожалуйста, запись вчерашних вечерних новостей, — попросил информатор. — Синекдоха.

Кьюпи быстро напечатал запрос на сенсорном экране. На голой стене допросной высветился прямоугольник экрана. Раздался голос ведущей.

— Пропустите до новости о подвиге, который совершил некто Вуд. Синекдоха.

Кьюпи напечатал ключевые слова. На дорожке с бегунком внизу экрана высветилась красная вертикальная чёрточка. Кьюпи перетащил пальцем бегунок на неё.

<…>

— Остановите запись вот здесь. Синекдоха.

Кьюпи нажал пальцем на экран. Картинка замерла. Информатор указал вытянутой рукой на фигуру в верзнем левом углу.

— Вуд не был единственным, кто бросился останавливать преступника. Вот ещё один человек, совершивший точно тот же поступок. Синекдоха.

— И? — Гоги слушал аномала, откинувшись на спинку стула. — Синекдоха.

Звякнули часы.

— Афродизиак, — сказал ловец.

— Вопрос: почему о нём в репортаже почти ничего не сказано, кроме имени — Джейкоб Большовский — в то время как Вуду посвящён почти весь остальной репортаж? Снято интервью с его девушкой, рассказано об организованной в его честь акции памяти. Афродизиак.

Информатор выдержал паузу.

— Не растягивайте интервью, — строго сказал Кьюпи, — Отвечайте на свои риторические вопросы быстрее. Афродизиак.

— Вуд — онт, а Большовский — типик, — сказал информатор. — Поэтому Вуд интересный, яркий, он — врезающаяся в память фигура ГЕРОЯ, а Большаковский — нет, он просто какой-то человек в куртке. Серая масса, кукла с незапоминающимся лицом, про которую нечего сказать. Афродизиак.

— И что с того? — подал голос Гоги. — Афродизиак.

— Разве вы не понимаете? Вы поставили их в такую позицию, в которой они — сверх-люди. Яркие, необычные, привлекательные. В их честь затеваются парады, утверждаются праздники, им выдаются новые и новые привилегии. Они — центр духовной, культурной, политической жизни, их враги — враги общества… Вы ходите в кино? — с ленивым любопытством спросил информатор. — Афродизиак.

У Гоги активизировалась скрытая во внутреннем ухе гарнитура, и раздался категоричный голос. "Да". Гоги послушно повторил за шепард и услышал, что Кьюпи сказал то же самое.

— Скажите, сколько современных фильмов из тех, что вы видели, в качестве главного героя описывают нормала? Афродизиак.

— Вы хотели сказать "онтотипичного", — слегка раздражённо, с нажимом поправил его Гоги. — Афродизиак.

(время) Лайош записал в блокнот, что всё началось, по сути, с кассеты с фильмом. Фильм был простенький, сделан ещё в то время, когда Хёрнст был маленьким поселением-общиной, сформировавшимся в пустошах на южном конце полуострова.

Фильм начинался с главного символа, позже помещённого на флаг Хёрнста — семиконечной звезды, к верхнему зубу которой снизу тянется толстая линия, в комплексе с углом образующая подобие стрелки, указывающей вверх. Затем слышался голос, сопровождавшийся крупными белыми субтитрами на экране.

Тут Лайош предполагал восстановить первые слова этой речи-инструкции; сейчас он записал только пару фраз, например, «помните: недопустимо использовать в отношении своих онтоотличных сограждан оскорбительные термины "аномал", '"аномалия", а также их производные».

Дальше Лайош хотел поподробнее описать содержание фильма; сделав об этом заметку карандашом после этих абзацев, он вернулся к странице с общим планом книги и принялся изучать его, заложив карман за острое, длинное ухо с кисточкой.

…компания непринуждённо болтавших друг с другом кочей.

Как и требовали обычаи субкультуры, они были одеты в безумный коктейль из тщательно реонструированных древних нарядов и полностью современных элементов одежды, купленных в ближайшем магазине.

Парень, стоявший ближе всего, носил скифскую шерстяную шапку, похожую на загнутый вперёд короткий колпак, прямые наездничьи штаны с полосой, украшенной простым геометрическим узором, и традиционную зелёную куртку с вычурными золотыми пряжками в форме оленей в странных позах. Весь этот крупно сшитый из шерсти и обработанный приглушёнными натуральными красителями костюм был приправлен повязанной на нижнюю половину лица чёрной банданой-получерепом и массивными ботинками-говнодавами на толстой подошве.

У второго поверх балаклавы с похожим воинственным рисунком черепа была надета монгольская меховая шапка. Исторически правильые коричневые ботинки компенсировались широкими камуфляжными штанами и простой белой футболкой с надписью "Иго — го!" гладкой кириллицей. Довершался образ поясом из кожи с массивным кошельком-калитой, из которого высовывался верх банки с энергосом.

С ними была девушка, увешанная какими-то тяжёлыми золотыми ожерельями, в длинном красном платье скифского покроя. Впечатление портило лишь обилие пирсинга на лице и <придумать смешную деталь>.

Крабы шли со скоростью среднего пешехода потоком, рассыпавшимся и снова собиравшимся воедино на каждом бугре или ухабе, терявшим своих членов и вбиравшим в себя обратно. Некоторые бежали по спинам других, формируя нестабильный верхний поток, ещё быстрее нижнего.

Эту негромко щёлкающую, шуршащую и постукивающую реку крупных, с футбольный мяч, членистоногих посередине рассекал круглый металлический столб. На столбе был закреплён прямоугольный жёлтый знак с соответствующей пиктограммой и крупными буквами: "НЕ ПЕРЕВОРАЧИВАЙТЕ КРАБОВ".

Гоги подошёл к группе членистоногих, ненадолго замерших на обочине, и поднял одно за углы панциря, так, чтобы краб не мог достать до его пальцев клешнями.

— Эй, <обзывательство>! — тут же окликнул его чей-то голос. — Положь на место! Знак не видишь?

— Я ловец, всё под контролем, — сказал Гоги. <Обзывательство>, мысленно повторил он, проводя по губам языком. Надо же. Ладно, не до того. Гоги аккуратно расставил локти и быстро поменял руки, перевернув членистоногое.

На брюхе краба на место обычных простых пластинок находилось человеческое лицо. Глаза вяло осматривали ловца из-под полураскрытых век, содержа в себе какой-то немой вопрос. Больше никакой мимикой лицо не обладало. Начиная с переносицы кожа и мышцы были стёрты с него до кости; с остатков щёк свисали лоскутки тканей, истрёпанных до неузнаваемости. Обнажённые зубы, кости дёсен и нижняя челюсть были окрашены в багровый, не столько кровью, сколько втёршимися в них частицами лицевых мускулов.

Гоги положил краба на место и взял другого, крупнее и старше. С этого уже были отшелушены все покровы; оставался лишь голый череп, будто чисто и гладко обработанный наждачной бумагой. В глазницах оставались глаза; Гоги отодвинул пальцем в сторону веко и посмотрел в мутный зрачок. Затем он вернул членистоногое на землю и отряхнул руки от песка.

Девушка была одета в плотно облегающий спортивное тело костюм из материала, напоминающего латекс. Это было новейшее заказное творение платопоклонцев: ошейник-чокер на шее девушки кропотливо отслеживал направления взглядов всех вокруг неё при помощи сотни крошечных камер, исследовавших пространство сантиметр за сантиметром.

Каждый раз, когда чей-то взгляд проходил по костюму, этот факт документировался и отражался на поверхности латекса. Тёмно-красными пятнами обозначались места, в которых за последние 15 минут побывало не менее пяти взглядов. С ростом их числа пятна становились последовательно ярко-красными, рыжими, жёлтыми, лимоными и, наконец, белыми.

Латекс послушно облегал малейший изгиб тела девушки, и нетрудно догадаться, какие участки костюма были самыми светлыми.

Платопоклонцы создавали эту технологию для использования в охранных системах, чтобы тот факт, что кто-то увидел что-то, что не должен был, не мог остаться незамеченным. Девушка в костюме применяла тонкости онтоотличной техники в более изощрённых целях.

Вдруг тишину тёмной улицы прорезал звук (детского смеха?).

<Криповая сцена короче.>

Гоги обернулся на звук.

В темноте неподвижно сидело костлявое, горбатое, скрюченное существо с тонкими длинными руками. На неестественно длинной и несколько раз невозможно вывернутой шее покоилась огромная яйцевидная голова с тёмными пустыми глазницами, острым треугольным носом и большим провалом рта без дёсен, полным длинных, до полуметра в длину, тонких зубов. Из-за них сочился тихий непрерывающийся звук, похожий одновременно на хрипение и на помехи в радиоэфире.

<Описание существа заменить.>

Существо сидело абсолютно неподвижно. По тощей ребристой грудной клетке не было заметно, чтобы оно даже дышало. Пустые круглые глазницы без бровей чернели во тьме улицы.

Гоги выпустил воздух из лёгких.

— Добрый вечер, извините за беспокойство, — он приветственно поднял руку, — в этом районе в ближайшие минуты будут активно действовать сотрудники Корпуса, поэтому я бы посоветовал вам перейти чуть подальше на юг. Для вашей же безопасности.

Существо не шелохнулось.

— Вы здесь прогуливаетесь? — полюбопытствовал ловец. — Неплохой воздух. Только ветер теперь сушит.

Горбатая сущность с тихим треском кивнула огромной белой головой.

— Это так, — прохрипел голос, прорезавшийся сквозь белый шум. — Спасибо за пре — тут голос соскочил на пару тональностей ниже, став неестественно глубоким — дупреждение.

— Не за что. Приятного вечера. — дружелюбно улыбнулся Гоги, повернулся на носке и пошёл дальше.

Огромное, искажённое существо поднялось с асфальта на трёх суставчатых паукообразных ногах, обтянутых бледной кожей с голубыми венами, и тяжело поплелось в противоположном направлении, качая лысой зубастой головой.