SCP Foundation

Как можно видеть из этой схемы, на нотобис воздействуют две силы: сжимающая (удерживающая) и расширяющая (выталкивающая).

Капитализм ассоциирован с выталкивающей силой, так как склонен расширять нотобис, стремясь расширить круг потребителей и увеличить прибыль. С удерживающей силой ассоциированы тоталитарные и теократические режимы, а также (в теории) утопический коммунизм, так как они ставят перед собой другую цель: установить над обществом контроль (буквальный в случае тоталитаризма, духовно-моральный при коммунизме и теократии).

Акселерационизм рассматривает ускоряемое расширение нотобиса как то самое саморазрушительное свойство капитализма, которое должно привести к обрушению нотобиса внутрь себя, коллапсу капитализма как системы и воцарению коммунизма.

Сжимающая сила также ассоциирована с Софией из гностического мировоззрения, а расширяющая — с Демиургом. Этот логический переход обусловлен тем, что София как ультранормальная точка эридограммы недостижима, нереальна и существует как чистейшая идея нормальности и порядка, а инфрадевиации, напротив, являются в основном крайне материальными, приземлёнными и плотскими.

Гностицизм, как и акселерационизм, завязан на концепции сложного пути по приближению к гнозису/коммунизму.

Ультранорма — первая зона, окружающая Софию. Ультранормальные эктимиси реальнее Софии, но всё равно либо не существуют, либо считаются чем-то очень экзотическим. К этой категории относятся, например, карикатурные перфекционисты.

Высокая нормальность это ясен хуй, lawful из днд схемы и вообще всё что чисто разговорно мы считаем нормальным или упорядоченным. Или базовым. Цисгендеры + натуралы + нет фетишей, если уводить в эту сторону. Здоровое разнообразие это ну обычные девиации которые всеми принимаются, собственно это естественное человеческие поведение чаще всего. То есть это уже не штампованные однотипные кто-то там, уже какая-то степень разнообразия.

Дальше идёт три подвида еджи. Фаукс это ложное, то есть ммм как бы еджи, но уже ходящее по безопасным протоптанным тропкам. Это как тот клип джоджо сивы который она позиционировала как супер еджовый но по сути всё это уже давно испробовано и как провокация и еджовость не работает. Дальше гуд, это уже можно сказать настоящая приближенность к краю нормального, но при этом воспринимаемая нормально и даже хорошо. Этот уровень эджовости для многих людей куда приятнее и харизматичнее нормальности и здорового разнообразия. Это у нас будут например уже всякие небинарные господамы, умеренное бдсм и так далее. Следующая ступень это уже хардкорное бдсм, любители лоликона, некоторая часть фурри. В общем это ступень которая уже реально ходит по тонкому льду.

Дальне идёт уже нотобис и после него категория ненормального. Бесноватые девиации эээ В общем это девиации/аномалии, опасность которых сильно преувеличивается, если и нет, то эта опасность возникает как раз таки на основе их восприятия обществом, а не их свойств самих по себе. Дальше идёт реальная угроза, ну это имеется ввиду в основном угроза нормальности. А мифические девиации это примерно то же что и ультранорма, этой хуйни в обычных условиях не существует. Это например девиации которые упоминаются иногда в юмористических целях и все сразу понимают что это всё рофлы потому что на интуитивном уровне для них не бывает такого, что-то вроде ебания телевизоров. В общем вот этот спектр с двух концов уходит в несуществование. Кстати так получилось что количество ступеней совпало в количеством цветов в радуге а мифические девиации и ультранорма это инфракрасный и ультрафиолетовый в этой аналогии и это прям хорошо отражает концепцию их несуществования через образ невидимого излучения.

Вообще в рассказе есть ещё пример применения эридограммы для описания портящегося сыра. Потому что вот эта нормальность это а) нормальность ао всех смыслах б) ещё и порядок/хаос. Ну тут понятно наверное. Ультранорма — идеального сыра не существует, он начинает в том или ином смысле разрушаться ещё с момента производства. Даже когда он не до конца свернулся в нём наверное уже есть разрушенные молекулы. Нотобис разделяет просто несвежий/чёрствый сыр от уже идущего на выброс. А инфрадевиация это тот момент когда в нём уже даже сыр узнать нельзя потому что он какой-то однородный гной или труха там хз. Понимаеш?

(— Неизвестно, когда и где родился Ашшурбанапал Экоу.

Никто не знает, где он живёт и как он выглядит. Единственная информация была предоставлена одному журналу редактором одного издательства. Он утверждает, что Экоу всегда появляется в его офисе поздним вечером или ночью и носит тёмно-оливковую куртку и кепочку. Это всё, что говорит редактор.

Таким образом, Экоу окружён аккуратно выстроенным ореолом романтической неизвестности.

Его главную книгу, «Начала и концы неоднозначностей», постоянно печатают с 14 года, и с каждым изданием она становится всё толще и толще, так как Экоу постоянно дописывает туда новые главы. Книга представляет собой большой сборник малосвязанных между собой эссе о культуре, политике и философии.

У стиля Экоу есть важная особенность; все, кто уже пытался его читать, поймут, о чём я. В каждой главе писатель вводит колоссальное количество промежуточных терминов и понятий, а также заимствует трудно переводимые понятия из других языков, например, называя всё рискованно близкое к границе недопустимого английским словцом edgy. Несмотря на все эти новые слова, которые, по идее, должны помогать внятности изложения, книга всё ещё сложна для восприятия.

Бодрый нон-фикшен под обложкой меняет своё направление так часто и так резко, что создаёт у всякого, кто пытается понять, о чём вообще идёт речь, больше напряжения, чем большинство художественных произведений. В целом ряде мест книга откровенно непоследовательна, как будто редакторы нарезали её на куски и перетасовали, как карточную колоду.

Неструктурированность книг Экоу отражает его собственные представления о порядке и хаосе, вводится им намеренно как иллюстрация собственных идей.

Тем не менее, многие из тех, кто интересуется сутью книг, покупают другие издания, излагающие то же самое, но внятно, последовательно и с развёрнутыми комментариями. Имена их авторов довольно — Вэс Багсфидер и Билли Вормфуд. Эти двое философов не только перелагают «Начала и концы» на популярный манер, но и посвящают учению эридографии множество своих работ, от статей в журналах до полноценных книг.

(Впоследствии Гоги удастся познакомиться с этими двумя рок-звёздами от мира абстрактных рассуждений лично.))

(— В центре эридографии, что закономерно, лежит эридограмма — круглая схема вроде координатной прямой без чётких осей, распространяющейся во все стороны. Эридограмма составлена из точек, которые Экоу называет эктимиси.

Эктимиси — это пить пиво в понедельник, чёрный человек, дракон, фантазия о половом контакте с сенбернаром, диэтиламид лизергиновой кислоты, банка некошерных мясных консервов, пускание газов в общественном месте, тысячами бомб превращённый в лунную поверхность немецкий город, котёнок на поводке.

Эктимиси — это что угодно, что можно оценить с точки зрения его хаотичности или упорядоченности, нормальности или ненормальности. Эктимиси может быть объектом, человеком, понятием, действием, качеством — чем угодно. Именно эктимиси составляют координатную плоскость эридограммы. Это её единица, её плоть и кровь.

Центр эридограммы — София — является самым нормальным эктимиси из всех возможных. Она нереальна и недостижима.)

(— Для того, чтобы подобраться к эридографии, нужно познакомиться с одним из ключевых её понятий — нотобисом. Эта концепция отображает, в какой степени общество готово терпеть хаос — в формулировке Багсфидера — или хаос в какой степени общество готово терпеть — в формулировке Вормфуда.

Иными словами, нотобис (Багсфидер и Вормфуд также неофициально называют его Пределом Экоу) — это та граница, эктимиси внутри которой маркируются как нормальность, естественное разнообразие, а снаружи — как ненормальность, девиации. На двухмерной эридограмме он выглядит как замкнутая кривая, проведённая вокруг Софии.

В случае, если общество строго к хаосу – его нотобис узок. В нём разнообразие почти не допускается, отличия от нормы клеймятся и изгоняются, и в большинстве своём естественные мутации обозначаются как недопустимые отклонения.

В случае, если нотобис общества шире, оно допускает больше хаоса, больше разнообразия. Внутрь Предела попадает больше эктимиси, больше естественных отклонений воспринимаются как часть нормы. Такие общества часто считают себя очень терпимыми и принимающими всех людей такими, какие они есть.

Нотобис есть всегда. Как бы прогрессивно общество ни было, всегда есть такая степень хаоса, которую оно принять неспособно.

И Багсфидер, и Вормфуд описывают нотобисы малый и большой. Большой относится к абстрактному и трудноопределимому "обществу", а малый описывает мировоззрения конкретных личностей.)

Любой человек, осознанно покупающий себе еду, знает, что сыр, привезённый в магазин сегодня, лучше сыра, привезённого вчера, который, в свою очередь, лучше привезённого два дня назад, и так далее. Более того, человек, живущий на ферме и пробовавший только что загустевший сыр из парного коровьего молока, скажет нам, что "сегодняшний" сыр, который мы почитаем за свежайший, на деле является уже полежавшим, подсохшим, пока его упаковывали и везли с фермы на прилавок.

Таким образом, даже внутри Предела Экоу некоторые эктимиси предпочтительнее других, но не слишком сильно: можно с почти что одинаковым удовольствием съесть только что свернувшийся сыр и сыр с прилавка, свернувшийся день назад. При равномерном удалении от центра предпочтительность начинает меняться быстрее. Разница между свежестью четырёхдневного сыра и пятидневного в глазах обычного человека несколько больше, чем между свежестью только что одно- и двухдневного, ведь к этому моменту сыр начинает заветриваться, и человек спешит скорее употребить его в какое-нибудь блюдо — так же и с другими эктимиси, в которых этот эффект вызывается тревожным ощущением приближения к Пределу.

Если представить себе плоскость нормальности как условный вид сверху на трёхмерную диаграмму, в которой уровень предпочтительности будет обозначаться высотой точки-эктимиси, то по удалении от Софии она будет снижаться по кривой, напоминающей половинку от колокола нормального распределения. Максимальной крутизны она будет достигать на самом Пределе Экоу, после чего станет постепенно становиться более пологой и выходить на плато.

Это произойдёт потому, что нам, по большому счёту, всё равно, сколько плесени нарастает на сыр, сколько в нём насекомых и так далее. Разумеется, кусок, в котором их больше, будет более отталкивающим, чем тот, в котором их меньше, но разница между их отвратительностью будет не так принципиальна, как разница между более и менее засохшим сыром.

Через эту концепцию Экоу добавляет в свою философскую модель трёхмерную эридограмму.

Капитализм стремится к расширению нотобиса, а антикапитализм — к его сужению. С позиций акселерационизма чрезмерное расширение — это необходимость, приносимая в жертву будущему коллапсу капитализма и последующему обрушению нотобиса вовнутрь себя.

Кольцеобразный нотобис у Вормфуда тесно связан с образом ануса во фрейдистской теории.

Расширяющее его начало ассоциировано с хаотическим выталкивающим типом развития, а сужающее начало порядка — с удерживающим.

Сумеречная зона — это область, прилегающая с обеих сторон к Пределу Экоу. В ней обитают эктимиси, связываемые с недопустимым всеми, но табуированные лишь для некоторых.

"Область отлива" — зона, эктимиси в которой изменили свой статус нормальности при последнем изменении нотобиса.

Нормопора — это простое правило или установка, из которой напрямую следует или логически выводится нормальность или ненормальность того или иного эктимиси.

Такой императив устанавливает как бы форму, опору для нотобиса, к которой он может придти и которая закрепит его в определённом положении до того момента, когда общество отвергнет нормопору, то есть в корне изменит своё представление о первопричине нормальности или ненормальности явлений, а это случается очень редко.

До тех пор, пока нотобис общества не "нащупает" себе нормопору, за которую можно зацепиться, он будет находиться в подвижном состоянии и свободно перемещаться под действием флуктуаций общественной мысли. Пока предел Экоу не является в определённом смысле следствием из определённого единичного императива, а представлен простым перечислением признанных нормальными эктимиси, ничто не может удержать людей от того, чтобы исключать пункты из этого списка или дополнять его новыми в соответствии со своими интересами или интуицией.

В случае "закреплённого" нормопорой нотобиса такие манипуляции невозможны или сильно ограничены, ведь для их осуществления требуется погрешить против императива, против логики.

Нормопорой может быть максима, авторитет которой обеспечивается авторитетом её источника. Во многих культурах нормальным считается то, что им называет то или иное Священное Писание.

В случае Хёрнста нормопора, отмежёвывающая онтоотличных от онтоугроз, была прекрасно сформулирована правительственными идеологами при написании Устава Корпуса Ловцов. Согласно уставу, онтоугрозу отличает опасность, которой она подвергает окружающих и/или общество в целом вне зависимости от принимаемых самой онтоугрозой решений в пользу защиты окружающих и/или общества.

По этому определению онтоугрозами признаются, например, онтоотличные, онтоотличия которых опасны и при этом не контролируются носителем, неразумные онтоотличные, неспособные принимать решения вообще, и онты, категорически не желающие по тем или иным причинам ограничивать свои отличия во благо других людей.

Усатого грабителя Корпус отнёс к последним и на этом основании выдал ориентировку на него ловцу, а не полицейскому. На деле же это решение было вызвано скорее важностью этого дела для интересов правительства.

Параллель между ограблением Эла и ограблением магазина была проведена практически мгновенно; несмотря на незнание правительственных стратегов о связи этих инцидентов с более крупной рыбой в лице огромной шпионской сети, одного факта, что дело касалось противоречивой и деликатной темы Агнулы и её судьбы, хватило, чтобы расследование возымело некоторую приоритетность.

Таким образом, посредством хитрого толкования нормопоры нотобис был локально подогнан под нужное значение, а именно — так, чтобы стреляющий пламенем из рук сверхпреступник оказался за бортом, в области недопустимого.

Обычная практика в любой точке истории, не так ли?

Зона отлива, расположенная между бывшим и текущим местонахождением нотобиса, часто считается престижной. Она трактуется как область романтического бунта и интересной необычности.

Тем, кто не нравится <кому-то>, часто отказывают в привилегии находиться в этой престижной зоне. При этом их зачастую «выталкивают» не за новый предел Экоу, а за старый — в противоположном направлении. Иными словами, их объявляют более нормальными, чем они есть, отказывая им в статусе edgy.

Разве в этом есть противоречие в дискурсе, в котором умеренная ненормальность зоны отлива — в моде?

Как отмечает Вормфуд в одной из сносок, романтичные бунтовщики часто бывают популярны в народе, слоганы об обрушении всех устоев и догм звучат из каждого утюга, но всегда существует та ступень, на которой бунтарь потеряет расположение толпы, потому что это будет "слишком"; та догма, которую никаким харизматичным бунтарям обрушивать нельзя.

Это единственное сочинение, которое известно широкой общественности, но за пять лет до сдачи в печать его первой главы философ опубликовал под псевдонимом небольшой сборник стихов. Теперь эту тонкую книжку в мягкой обложке нигде не достать. Экоу написал её ради денег. Философ никогда не упоминал о существовании этой книги. Он вообще никогда не затрагивал свою биографию, сосредотачиваясь исключительно на интересующей его теме. И иногда на кулинарных рецептах, помещаемых в некоторые сноски.

С точки зрения ортотанской эридографии одной из первейших задач при формировании культурного курса общества является нахождение золотой середины для нотобиса, чтобы в равной степени избежать и бесконтрольного, нестабильного хаоса Вору, и тоталитаризма некоторых учений, с которыми правоверным ортотанцам приходилось иметь дело на протяжении своей истории.

(Вормфуд (как и Багсфидер в других формулировках) в начале первой главы своего первого комментария к Экоу пишет, что с ходом истории любой цивилизации представление о существовании между любыми двумя понятиями постоянных во времени и единственно верных границ, заданных авторитетом также единственно верного светского закона, пророка или божества, подвергается неизбежному расшатыванию и разложению.

Это заметно, к примеру, на истории эволюции этических теорий, то есть теорий о границе между морально правильным и неправильным. Сначала эту границу проводило божество, чья воля выражалась в чётко описывавшем её в своём священном писании. Уточняли и претворяли в жизнь этот принцип представители иерофантии, или жречества.

Уже ко временам античности такая однозначность наполовину стёрлась. В искусстве образ божества, однозначно решающего моральные вопросы и претворяя в жизнь идеальную справедливость, сохранялся, но в светской жизни процветали ораторство и юриспруденция, порождённые осознанием неоднозначности многих этических дилемм.

К восемнадцатому веку эта этическая неоднозначность разродилась колоссальной путаницей консеквенциализмов, деонтологий, утилитаризмов и прочих учений, пытавшихся провести новые, более точные и логически обоснованные границы. Вопрос о непостоянстве такого разделения во времени уже был решённым.

К двадцать первому веку уже и эти новые этические теории часто ставятся под сомнение.)

Как и многие шизоиды, Гоги имел навязчивые идеи, которые то и дело оказывались у него в голове, как только нужно было что-то оценить или объяснить, и нагло вмешивались в ход его мыслей. В частности, он полагал, что с ним происходит что-то онтологическое, природу чего он затруднялся понять.

Ещё не дойдя до той стадии, когда пациент начинает жить в полностью вымышленном мире* и всерьёз верить в несуществующие вещи, он лишь подозревал присутствие чего-то странного и чудесного в себе и вокруг себя.

Свои сны он регулярно объявлял внедрёнными некоей сущностью из мира идей; когда что-то случалось с ним несколько раз подряд, он говорил, что это подозрительная статистика, наводящая на определённые мысли; чудом выжив на сложном задании, он приписывал это фатумной защите.

Ничто из этого не сходилось в одну систему, и шизофреническая болезненная саморефлексия приводила к также частому среди них скептицизму. В конце концов все эти умственне построения, за исключением разве что вошедших в привычку поисков паттернов в числах и толкований снов, отвергались и вскоре забывались.

Никогда не знаешь, откуда взялся тот или иной онтоотличный — хоть персона, хоть неживой предмет. Инопланетяне, погибшие цивилизации, искусствено выращенные клоны, мифические существа, роботы и техника всех сортов и размеров, маги, проклятые и благословлённые всевозможными божествами — под обобщающим понятием "онтоотличное" собрано так много разнородных противоречивых элементов, что даже предположить, с каким из них имеешь дело, затруднительно.

У каждого онтоотличного, которого можно увидеть на улице, есть своя история, своя сложная первопричина, почему он такой, а не иначе, и действует на тебя именно так. Но этих людей, существ, предметов, событий и мест и соответствующих им причин так много, что нет никакой возможности понять их все, даже хоть сколько-нибудь заметную часть.

Это перегруженность, и она порождает известную степень хаоса.

Экоу в четырнадцатой главе "Начал и концов" вступает в диалог с историками Города, комментируя один тезис, впервые выдвинутый Анатолием Крапицким, одним из авторов, пытавшихся заглянуть в первопричины формирования Фонда и удостовериться, не был ли его бесславный конец предопределён ещё тогда?

Этот тезис — парадокс: освободительные движения своей риторикой о том, что подшефные им меньшинства якобы не считаются за людей в среде угнетателей, вероятно, во многом популяризировали и распространили во всех слоях общества идею о том, что те или иные группы населения, ранее просто воспринимавшиеся с пренебрежением и неприязнью, могут быть не людьми, а чем-то иным, менее ценным.

Таким образом, Женский вопрос, нацеленный на освобождение людей, возможно, во многом поспособствовал появлению Еврейского вопроса и печально известного ответа на него.

Схожим образом многие историки Города винят громкую риторику освободительных движений в Онтоотличном вопросе — этим ретронимом обозначается волна создания онтофашистских организаций, большинство из которых просуществовало вплоть до Британского Кризиса. К их числу относилась и ГОК, аналогично нацистам не считавшая онтоотличных за людей и проводившая их планомерное, безжалостное истребление больше столетия.

Экоу указывает на этот печальный пример как на демонстрацию того, как расширение Предела в одну сторону может спровоцировать его проседание "с другого края".

Многим людям — Хатурсберар — жизненно необходима ненависть к чему-то, ощущение под боком внутреннего врага. Если заставить их мириться с одними, они легко могут ожесточиться против других, лишь бы сохранить в душе это состояние духовной войны, крестового похода против кого-то, кроме самих себя и своих же недостатков.

Экоу предупреждает, что нужно вовремя заметить, если это случится и в Городе, и подавить это зерно вражды. Как возможные варианты следующего внутреннего врага (обозначаемого термином "иниминт" — от латинского inimicus internus) философ рассматривает ксенофилов, представителей политических течений или популярных религий, "осколков прежнего мира" и, что любопытнее всего — людей определённого возраста.

Город молод во всех смыслах. Его культура часто превозносит атрибуты молодости, такие, как открытость новым идеям, толерантность и мобильность.

Может ли их постепенная утрата начать считаться утратой человечности в новом брендированном смысле?

(философ) критикует эридографию, обвиняя Экоу в гипостазировании; по его мнению, общие понятия хаоса и порядка, которыми Экоу оперирует как некими самостоятельными (почти божественными) сущностями, не следует выносить за пределы предикатов, использующихся для описания тех или иных объектов. Понятие "нормальности", использующееся при составлении эридограмм, в статье "Великая однозначность", посвящённой работе Экоу, характеризуется как слишком общее и не имеющее чёткого опеределения, а опирающееся на интуитивное понимание читателем. В конце статьи (философ) называет работы Экоу "абсурдным плодом патологической гиперграфии, бессмысленность которого крайне неумело замаскирована под недоступное непосвящённым эзотерическое знание".

Многие считают осознание бренности всего вокруг "конечной остановкой" мышления, после которой любой философ прекращает всякую умственную деятельность.

Они призывают нас отложить эти мысли на потом и заново обратиться к самому началу логической цепочки, чтобы вернуться к ним в глубокой старости, когда осознание приближающейся смерти сделает их ещё более болезненными и ужасающими.

Это поведение неразумно. Заключение о том, что всё смертно и конечно, не является концом логической цепочки, далее которого невозможно какое-либо развитие; его следует не избегнуть любой ценой, а осмыслить, органически встроить в свою картину мира и придти к новому, деятельному и оптимистическому взгляду на него, в котором будет место и терпеливому принятию, и осознанию необходимости, и даже благодарности и благоговению.

Общество похоже на реакцию горения… Она стремительно движется сквозь возгораемую среду, отфильтровывая горящие вещества от негорящих, и таким образом создаёт некое подобие порядка, но от этого не становится чем-то большим, чем разрушительная и хаотичная химическая реакция, подпитывающаяся первым, что попадётся у неё на пути, и на всех парах летящая в никуда.

Сканеры размером с кейс для бумаг, сравнивающие пропорциональность лица посетителя с идеальным образцом, выбор которого зависит от указанных оператором расы и пола — деформированные и асимметричные лица не пропускаются через контрольный пункт. Далее — чёрные кубические комнаты, для входа в которые нужно раздеться — в них стоят сканеры побольше.

Империя, культура которой основана на поклонении человечности во всех её проявлениях, на огромных пятиконечных полигонах тренирует пилотов боевых роботов в форме колоссальных человеческих лиц с механическими конечностями.

Одно из основных стремлений человеческой души — вернуть прошлое, дотянуться до того, что мозг видит перед собой каждый день, но не может достигнуть…

Смерть лишь подчёркивает невозможность этого возвращения, окончательно закрепляет тот факт, что река не может войти в русло дважды.

Показать привязанность Гоги к кошке. Смерть кошки убрать в закадр; налётчик выстрелит просто на шум, Гоги придёт домой и упадёт на колени без пояснений.

Заметки Лайоша:

После этого случая Основатели согласились: некоторые порождения Пустошей не могут быть допущены в Город. Они настолько непредсказуемы, что представляют угрозу. Не заслуживают доверия. Они слишком онтоотличны.

(Одного из них) выбрали, чтобы он занимался этим… (Другой) на этом собрании пошутил, что (Первый) станет новым маленьким Фондом.

Никто не засмеялся.

Пустоши подобны пружине, слишком сильно и слишком надолго сжатой и теперь распрямляющейся во всей своей сокрушительной силой. — официальная позиция пропаганды.

Многие социологи, наблюдавшие ранние этапы Британского Кризиса, предполагали падение уровня религиозности. Они считали появление чудес опровержением всех религиозных систем, не упоминавших их в своих священных писаниях. Аномальным религиям — включая "Большую чётвёрку" — счетоводов, звездочётов, мясопоклонцев и металловеров — они пророчили гибель ввиду утраты их онтоотличностью эзотерического, закрытого статуса.

Тем не менее, как замечают Экоу с его комментаторами, эти четыре религии процветают — с переменным успехом. Почему?

Как писал один из сторонников "чудесного атеизма", в мире, наполненном онтоотличиями (здесь, естественно, было использовано а-слово, из-за чего ни Багсфидер, ни Вормфуд не приводят цитату полностью. Экоу этим себя не ограничивает и приводит слова критикуемого в первозданном виде), чёткая, структурированная система, в которую можно организовать всё (обозначенное онтофобным термином), невозможна, следовательно, невозможна и крепкая, убедительная теология.

Он указывает, что никакая система не увязала бы воедино всё онтоотличное, возникшее в повседневности людей: артефакты, существ, явления, персон, богов. Также эта повседневность ударила бы по концепции трансцендентности; отпала бы нужда в поклонении чудесам, если они встречаются на каждом шагу и их присутстие — не эзотерическое знание и не объект веры, а самоочевидный факт.

Согласно этой работе, человечество должно было войти в состояние пещерных людей, видевших богов и духов повсюду: в погодных явлениях, в животных необычного вида, в темноте за пределами пещеры. Всё сверхъестественное они должны были мыслить как одну большую и загадочную силу абстрактного природного хаоса, которой бы страшились и пред которой бы по-своему преклонялись.

Как отмечает Багсфидер, автор цитируемого им текста допускает типичную для онтофашистского общества логическую ошибку, объединяя всё "сверхъестественное" в одну категорию и потому приписывая ему схожие свойства. В общих чертах оба комментатора дополняют суждение Экоу так: подведение всех "чудес" под одну черту — примета онтофашизма, и примета опасная.

Вторая логическая ошибка автора, по мнению Экоу — мнение, будто бы популярность аномальных религий (и религий вообще) основана на их чудесах, на сверхъестественном, которое они объявляют существующим, а это неверно. В каждой достаточно развитой религии присутствует описание целого мировоззрения, философское учение, не сводящееся к вере в богов, которых оно заявляет.

Философ рассматривает через призму критики чужих тезисов звездочётство, одну из религий, якобы обречённых на гибель от утраты сакральности и секретности их эзотерическими знаниями.

Прогноз, как понимает каждый гражданин Хёрнста, не оправдался. Безусловно, всем открылось присутствие многих вещей, с которыми звездочёты сталкивались уже многие тысячелетия, от того, что создали они сами или их враги, до просто известных им явлений — тауматургия, инопланетные расы, древние цивилизации, стёртые с лица земли доисторическими войнами. Казалось бы, звездочётство больше не может сидеть, как монополист, на мешке с тайными знаниями об этих вещах, ведь его содержимое, можно сказать, национализировано и расползлось по всему миру. Теперь Церковь должна стать бессильной чем-либо заинтересовать прихожанина, так?

Однако ей есть, чем привлечь его. Звездочётство, пишет Багсфидер, не сводится к чародейству и знаниям об инопланетянах. Это учение — целая сложная космологическая модель, описывающая всю Вселенную и всё Бытие, саму структуру мироздания. Мир, сгоревший, возрождённый, снова обречённый на гибель — и отказ смириться с этой гибелью, решительное желание продолжать приносить жертвы последнему живому богу.

Больше никто не готов поверить в камни, поглощающие кровь, как губки, и фокусы с тауматургией; но люди оказались готовы поверить в то, что материальный мир — всего лишь островок порядка в окружающем его океане хаоса и смерти, и что за этот островок нужно сражаться до последней капли жертвенной крови.

Это — первая логическая ошибка, убеждённость, будто бы могущественное божество и целая мёртвая вселенная, на смену которой пришёл наш мир, в глазах потенциальных прихожан равноценны заколдованной монетке, всегда падающей «орлом» вверх. Единичное чудо не равно целому мировосприятию; опровержение первого не опровергает второе, особенно если то опирается не на физические представления о структуре материального мира, а на философские воззрения о природе бытия и его происхождения, этики, разума и сознания.

В конце своей статьи Багсфидер подводит итог текущему статусу "большой четвёрки" парарелигий.

Металловеры построили ваннет вместо падшего в пучину файлов смерти интернета и стали интересовать общественность скорее с практической, а не с духовной точки зрения. Несмотря на это, их центры регулярно сообщают о вполне бодром наращивании числа правоверных в электроприходах.

Мясопоклонцы набрали популярность в среде ксенофеминисток, при помощи тонких телесных модификаций воплощающих в себе идеал постгендерного человека. Сама мясная вера своим уникальным «левым традиционилизмом» и уникальной космологической моделью привлекла к себе немало последователей. Также правоверные достигли коммерческого успеха в пищевой промышленности, но эта сфера слабо связана с религией.

Часть счетоводов окончательно превратилась во что-то вроде Свидетелей Иеговы и приобрела умеренный успех, ходя от дверей к дверям и собирая пожертвования, а часть ушла в закрытые мистические группы, занимающиеся неясно чем и неясно где. По слухам, они экспериментируют с Каббалой, нынче табуированной из-за ассоциаций с онтофашистскими организациями, которые частенько использовали понятия из этого учения в качестве названий для своих чудовищных проектов.

А уже описанные звездочёты, беспокоясь о сохранении потока жертвенной крови для своего бога, цепляются за философию Экоу, дающую возможность разрешить главный актуальный вопрос, состоящий в том, как примирить религию, из глубины веков призывавшую к праведной войне против сил хаоса, с политическим течением, которое безоговорочно поддержали её лидеры — течением борьбы за онторазнообразие.

Шизореальность онторазнообразного мира, расколотая, не- и постструктурированная, не поддающаяся никакой классификации, не только позволила религиям выжить, но и своеобразно очистила, усовершенствовала их, точнее, их восприятие обывателем, ясно подчеркнув, что они никогда и не несли классификационной функции.

По выражению одного православного священника, которого спросили, почему в Священном Писании нет никаких упоминаний динозавров, артистов эстрады там тоже нет.

Религии и их писания никогда не предназначались для того, чтобы описать и структурировать весь мир подобно науке; они давали подробную структурную модель (точнее, основные корневые тезисы — нормопору — для дальнейшего развития их иерофантией и независимыми толкователями) лишь для одного аспекта бытия — морали — в остальном ограничиваясь неподробными общими моделями, что нельзя считать попыткой тотальной структуризации всего сущего и, следовательно, нельзя опровергнуть простым обнародованием ранее неизвестных компонентов ризомы.

Авраамические религии погибли, но причина их падения относится к другой сфере, а именно к их политике "монополии на чудеса" и участии в онтофашистском терроре Средневековья. Религии, не запятнавшие себя этими преступлоениями, вышли сухими из Британского кризиса и даже завоевали некоторую популярность за счёт "отмены" конкурентов.

Оппоненты Экоу, несогласные с его тезисом о том, что единственным направлением развития каждой цивилизации является разрушение, пложение хаоса и упадок, отмечают, что любая цивилизация, приходящая к упадку, должна сначала развиться, поднявшись на высоту, с которой можно упасть; таким образом, каждая империя создаёт внутри себя пусть не вечный, но порядок.

Экоу возражает на это.

Сообщество Сообщающихся Сознаний Солипсистов, Скептиков, Социопатов (Сиксс) — группа солипсистов, особой формой телепатии убедившаяся в наличии друг у друга мышления, то есть, по когито эрго сум, в существовании друг друга. Считают, что весь мир вне их не существует, включая других людей, поэтому их жизни и чувства не имеют ценности. В итоге получается РЕЗНЯЯЯЯ.

Экоу довольно часто цитирует одного американского писателя раннекризисной эпохи по имени Гарри Гроссштейн.

Он написал множество вполне хороших, разумных книг, в основном романов, и слыл очень интеллигентным и образованным человеком, одним из самых популярных американских авторов того времени. Потом он сошёл с ума, стал драть шторы, испражняться стоя, есть землю и деспотически требовать ото всех вокруг, включая свою жену и детей, чтобы они делали так же.

В конце концов он взял велосипед и уехал в пустоши, где его совершенно закономерно подхватила невидимая сила и бросила в небо, где бритвенно-острые облака мелко порубили его дряхлое тело, как кореец морковку.

До сих пор его фанаты ни за что не признают того, что на склоне лет он сошёл с ума, а пишут обо всём этом как о трагедии человека, пытавшегося изменить мир ради справедливости, преданного всеми вокруг, непонятого современниками. Самоубийственный поход в калифорнийские пустоши расценивается ими как самоотверженное паломничество, призванное показать людям, на что человек готов ради правды. С пеной у рта они доказывают, что Гроссштейн был в здравом уме и твёрдой памяти, а его безумный образ жизни таил в себе те же истины, которые он провозглашал своими книгами.

Хейтеры Гроссштейна — это, в основном, те, кто проходил его книги в школе и возненавидел их оттого, что они были длинными, а их заставляли читать за лето — также с пеной у рта отстаивают мнение, будто бы писатель деспотически указывал жене и детям есть землю, срать стоя и грызть халат медсестре, как он сам, в полном рассудке, но отстаивают они это мнение в иных целях, а именно — чтобы доказать, будто бы Гарри с юности был тираном, эгоистом и просто гнилым человеком.

Особенно их заводит то, что Гроссштейн был онтотипичным, а его жена и половина детей — онтоотличными; так их ненависть к писателю переходит в русло его обвинений в угнетении онтоотличных. Всех его любителей ввиду этого также незамедлительно записывают в онтофашистский лагерь.

Ни те, ни другие не могут признать банального факта, что бедный старик просто-напросто сошёл с ума из-за деменции и алкоголя. Всё новым и новым безумным поступкам Гроссштейна они находят оправдания или обвинения, пытаясь выставить осознанным (и поэтому во всём виноватым) простого маразматика.

Пьяницей он, кстати, был спокойным и только и делал пьяным, что плакал, тихонько пел и лез обниматься.

Между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — консервация вопреки здравому смыслу, ведущая к застою. С другой — хаос, неразбериха, неконтролируемая буря. И мы, которые в челне зыбучем.

Логотип Отдела Удержания — это классическая эмблема Объединённого Утилитарного Сообщества, правительства города, окрашенная в багровый и голубой цвета.

Эта эмблема придумана Вормфудом. Сплетённые между собой левосторонняя (повёрнутая одним рогом вниз) и правосторонняя (повёрнутая одним рогом вверх) пентаграммы содержат в себе два пятиугольника, и направленный вверх, и направленный вниз, наложенные друг на друга и в середине символа образующие правильный десятиугольник; в некоторых вариациях эмблемы внутрь него вписывается круг.

На эмблеме Отдела в багровый окрашена левосторонняя звезда, а в голубой — правосторонняя.

Итак, мы говорили о трёхмерной эридограмме. Из-за того, что она составлена из точек, которые на вертикальном срезе напоминают кривую-колокол (в вормфудовской модели из самих кривых, расходящихся из Софии, в багсфидеровской — из самих точек, расположенных по усмотрению составителя), она визуально напоминает большой холм или гору. кольцо.

Ни Экоу, ни легендарный дуэт его толкователей не называют её "трёхмерной эридограммой"; хотя это название и можно встретить в статьях других авторов на ту же тему, это лишь вольная интерпретация, а не цитата.

Сами философы используют термин, составленный как раз по визуальной аналогии, что обычно не очень характерно для них, обычно создающих слова через заимствования из других языков.

Они называют конечный вариант эридограммы Горой Гарри Гроссштейна.

Всё однажды умрёт.

А что потом?

Стоит ли ускорять этот процесс? Стоит ли пытаться замедлить его?

Следует ли бояться этого? Стоит ли пытаться забыть об этом? Нужно ли радоваться этому?

Чёрт знает. Нет. Нет. Нет. Нет.

Да.

Между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — консервация вопреки здравому смыслу, ведущая к застою. С другой — хаос, неразбериха, неконтролируемая буря. И мы, которые в челне зыбучем.

Логотип Отдела Удержания — это классическая эмблема Объединённого Утилитарного Сообщества, правительства города, окрашенная в багровый и голубой цвета.

Эта эмблема придумана Вормфудом. Сплетённые между собой левосторонняя (повёрнутая одним рогом вниз) и правосторонняя (повёрнутая одним рогом вверх) пентаграммы содержат в себе два пятиугольника, и направленный вверх, и направленный вниз, наложенные друг на друга и в середине символа образующие правильный десятиугольник; в некоторых вариациях эмблемы внутрь него вписывается круг.

На эмблеме Отдела в багровый окрашена левосторонняя звезда, а в голубой — правосторонняя.

Вводя второй параметр, он показывает, что упорядоченность не напрямую коррелирует с приемлемостью и приятностью эктимиси.

Кстати, двухмерный вертикальный "срез" эридограммы не полностью копирует кривую-колокол. В его вершине есть небольшая ямка. Она появляется оттого, что слишком нормальные вещи могут вызывать у людей неприязнь как скучные.

Итак, мы говорили о трёхмерной эридограмме. Из-за того, что она составлена из точек, которые на вертикальном срезе напоминают кривую-колокол (в вормфудовской модели из самих кривых, расходящихся из Софии, в багсфидеровской — из самих точек, расположенных по усмотрению составителя), она визуально напоминает большой холм или гору. кольцо.

Ни Экоу, ни легендарный дуэт его толкователей не называют её "трёхмерной эридограммой"; хотя это название и можно встретить в статьях других авторов на ту же тему, это лишь вольная интерпретация, а не цитата.

Сами философы используют термин, составленный как раз по визуальной аналогии, что обычно не очень характерно для них, обычно создающих слова через заимствования из других языков.

Они называют конечный вариант эридограммы Горой Гарри Гроссштейна.

Всё однажды умрёт.

А что потом?

Стоит ли ускорять этот процесс? Стоит ли пытаться замедлить его?

Следует ли бояться этого? Стоит ли пытаться забыть об этом? Нужно ли радоваться этому?

Чёрт знает. Нет. Нет. Нет. Нет.

Да.

Да, в философии Экоу есть много других понятий. Например, идея-звено. Этим термином Экоу обозначает идею, переходной между двумя другими; из которой закономерно развивается другая, оставляя "полуидею"-звено позади как недостаточно радикальную ступень своей эволюции.

Например, идея о минимальном вмешательстве государства в общественную жизнь по Экоу может быть названа идеей-звеном перед идеей о его полном отсутствии – анархизме.

Этот термин полюбился философам, так как позволял назвать идеологию оппонента идеей-звеном перед чем-нибудь неприятным – чаще всего онтофашизмом.

…формулирует…

Вообще Экоу активно использовал в терминологии заимствования из других языков. Лично мой любимый термин, встречающийся в его книгах, назван именно так – хатурсберар. Это грозное слово он взял из исландского языка.

Оно означает людей, идеологии, предметы искусства, которые руководствуются одной лишь ненавистью. К другим людям, к вещам, к абстрактным образам, к невкусной еде, к тотальной несправедливости, к хорошеньким актрисам в платьях с блёстками, к безумным религиозным правилам, к подросткам, шумящим под окном, к другим идеям, к чему угодно, о чём только можно сформировать личное мнение.

Экоу говорил, что чем идея или человек радикальнее, тем больше риск, что он превратится в хатурсберар.

А ещё он говорил, что сам чуть не стал им.

Согласно учению Экоу, популяризированному Вормфудом и Багсфидером, пара порядок-хаос и их взаимоотношения гораздо древнее, чем добро и зло – по той же причине, почему дельфины хуже, чем акулы.

Вот как это утверждение поясняют Багсфидер и Вормфуд. Акулы слишком простые и несоциальные существа, чтобы понимать добро и зло. Они не знают, что бывают поступки "правильные" и "неправильные". Они не имеют эмпатии и не знают, что поступать нужно так, как ты хочешь, чтобы другие поступали с тобой (чему всех людей учит Конфуций, а говорящих дельфинов – Крри-Пак-Пак). Но они понимают разницу между чистой водой и мутной, знанием и незнанием, в конце концов, здоровьем и болезнью, жизнью и смертью.

Дельфины гораздо умнее. Они понимают, что какие-то их действия вредят другим и осуждаются обществом, и способны выполнять их, даже зная это – способны сознательно идти на преступление против морали и всего рода дельфиньего.

Акулы просто голодные. Дельфины способны на зло.

Точно так же обезьяны, предки людей обрели понимание того, какая их постройка разрушена, а какая стоит ровно и надёжно, какой орган функционирует, а какой отказал, какие монетки на столе у исследователя разложены в порядке возрастания, а какие как попало, гораздо раньше осознания того, что отобрать у другой обезьяны честно добытый банан и съесть – неправильно.

Точно так же совершенно несоциальные и лишённые морали осьминоги чистят своё убежище от мусора при помощи струй воды, понимая разницу между чистой и захламлённой пещерой, умные вóроны способны открыто вредить своим собратьям и жестоко расправляться с другими животными безо всяких угрызений, и так далее.

Экоу в своей книге приводит анекдот о правилах поведения на ядерном полигоне. Что делать, если вы оказались на ядерном полигоне прямо перед началом испытаний? Идите прямо к бомбе. Во-первых, это самое наблюдаемое место полигона, и на нём вас тут же заметят и, вероятно, заберут. Во-вторых, при нахождении в пределах 80 метров от эпицентра ядерного взрыва ваше тело испарится раньше, чем нервы донесут мозгу информацию о любых ощущениях, и вы даже не заметите, что уже мертвы. Таким образом, ваша смерть будет абсолютно безболезненной.

— Этот город не странный. Он неправильный. Он ошибочный. Он похож на… пепел от сгорающего мира, который собрался в одном месте на этом пылающем трухлявом полене и решил между собой, что пепел был на полене всегда, но угнетался древесиной, а теперь вырвался на свободу. И что теперь он построит преобразившийся справедливый мир, где дерево и зола будут равны. Но это неверно. Мы не должны искать мира с пеплом, офицер. Мы должны пытаться потушить пожар. До самого конца.

Для вас мир большой и пустой, это вещи, брошенные в пространстве и расставленные жидкими и размытыми силами. Для меня мир испещрён резкими и жёсткими порогами, барьерами, осями и геодезическими линиями; он пронизан ходами и лазами, пересечён градиентами и векторами, строго поделён на зоны, в нём расставлены мириады ловушек, появляющихся и исчезающих в бесконечных непредсказуемых флуктуациях. Вы свободны, а я потерян среди всех этих ограничителей и векторов, я заперт, я попал в эти сложные сети и с каждой попыткой высвободиться запутываюсь в них ещё больше, а знаете, почему? Потому что из них нет выхода. Этими больными, воспалёнными, как гнойные шрамы, структурами заполнено всё и они причиняют мне боль я не могу пошевелиться не поранившись об одну из них и мне приходится возвращаться назад в мучительном судорожном цикле чтобы извлечь очередное лезвие из кровоточащей раны которую оно оставляет в моём мозгу а если я пройду не тем путём оно не выйдет а прорежет в стенке раны новый жёлоб и мне нужно будет вернуть его назад тем же путём и попробовать снова и снова и снова и снова и снова. Я доверяю свою душу в руки Господа. Да пребудет воля Его надо мной. Да славится имя Христа вечно. Аминь.

"Древняя человеческая культура была терпимой к онтоотличиям. В самых древних памятниках культуры, например, в Эпосе о Гильгамеше, явно онтоотличны как герои, так и злодеи; и те, и другие не гнушаются использовать магию и артефакты, призывать себе на помощь разных богов и путешествовать между мирами.

Затем культура начала приобретать онтофашистский уклон. Появлялись сюжеты о победе простого человека над магическим злом. Религия постепенно стала выстраивать "монополию на чудеса", объявляя все онтоотличные явления, кроме санкционированных ими, происками некоего вселенского зла, которое нужно изгнать или вовсе уничтожить. Пиком этого вида онтофашизма стала охота на ведьм, развернувшаяся в христианских странах в Средние Века.

Затем начала приобретать популярность идея секретности.

Доподлинно неизвестно, какое государство, идеология или религия впервые решили скрывать от своих последователей факт существования онтоотличных персон, "нестандартных" предметов и явлений. Следы этого течения мысли были обнаружены историками во Франции времён, имперской России и прочих государствах времён "просвещения". Тогда многие государства вслед за псевдоучёными и невежественными философами стали отрицать существование магов, вера в которых ранее была непоколебима.

К началу 20 века сокрытие достигло колоссальных масштабов. Всё онтоотличное было загнано в подполье организациями, втайне подмявшими под себя все правительства мира и проводя свою жестокую политику из тени, как серые кардиналы.

Главной из них был Совет Нормальности ООН, отделившийся от Совета Безопасности. Онтоотличные персоны, которым приходилось вставать на пути Совета, уничтожались. Единственные, кто выживал — лояльные маги, которые становились перебежчиками и работали на Совет.

Главный оппонент Совета был настолько могущественным и влиятельным, что его часто называли просто Организацией, и все понимали, о какой именно идёт речь. Её политика была гуманнее, а воззрения — мягче. Она заточала часть онтоотличных персон в специально выстроенные для них тюрьмы, а часть просто помещал под наблюдение, бросая в клетки, как только те слишком ярко проявляли свою онтоотличность.

К чести Организации, она практически никогда не уничтожала своих узников; им предоставлялись хорошая еда, удобная одежда и, при необходимости, качественная медицинская помощь. Однако не стоит забывать — всю оставшуюся жизнь им приходилось проводить в четырёх стенах, не встречаясь с друзьями и родственниками и не видя солнечного света.

Онтоотличный мир не мог ничего противопоставить угнетателям. Против них всерьёз боролась лишь одна группировка откровенных террористов, которых беспокоили не столько права онтоотличных персон, сколько собственные нелепые идеи и использование нестандартного оружия в своих корыстных целях.

Остальные формирования представляли из себя небольшие кружки, которые заботились исключительно о себе и не оказывали никакого существенного сопротивления, чаще трусливо убегая и изредка мелко докучая Совету и Организации, когда это было безопасно и ни к чему не обязывало.

Одной из самых тёмных страниц истории того времени стал клуб, продававший онтоотличных персон в рабство пресыщенным богачам, которые развлекали себя ими как очередными диковинками.

Уже в начале 21 века по всему миру существовало колоссальное множество целых городов, в которых было так много всего не вписывающегося в онтотипичную картину мира, что организации нормальности не содержали отдельных людей, предметы и явления, а оставляли всё как есть, просто засекречивая существование города как такового."

Это была кратчайшая выжимка из главы, сухой остаток, который Лайош планировал обильно разбавить эффектными сценами, визуальными образами и банальной "водой".

Далее следовало изложить события Британского Кризиса. Лайош не хотел начинать этот кусок со слова "однажды", так что просто поставил троеточие, чтобы вернуться к созданию начала абзаца потом.

"…организации перестали справляться с количеством "ненормального" по всему миру, отказались от режима секретности и поделили Землю на сектора.

Часть секторов, которые считались достаточно онтотипичными, полноценно контролировались; во многих даже сохранялась секретность. Другие были осведомлены о существовании мира, ранее скрытого от глаз, однако снабжались продовольствием и ресурсами, внутри организациями поддерживался порядок. Третьи были отринуты как неконтролируемые и безнадёжные. Все сотрудники из них были отозваны, а учреждения — заброшены.

ООН вместо со своим Советом Нормальности погибла быстро вместе с государствами, входившими в этот союз; её сотрудники разбрелись по пустошам и пропали с радаров. Повстанцы, воевавшие с ней, утратили монополию на повсеместно распространившееся нестандартное оружие и были сметены Организацией как плохо укомплектованные и ещё хуже организованные. Псевдохудожники, создававшие онтонестандартные, но бессмысленные предметы искусства, потеряв свою уникальность, потеряли и свою нужность. Работорговцы тоже потерпели крах, как только онтоотличность перестала быть редкостью; в конце концов сбегавшие узники перебили их всех.

К сожалению, новое общество не спешило возрождаться из пепла. Большой Экстрамерный Коллапс превратил главный подпольный город, населённый онтоотличными персонами, в облако отдельных молекул. Остальные уничтожались ООН при помощи ядерных ракет, если руководство считало их опасными для себя. Путешественники между мирами массово эвакуировались в другие измерения, прихватывая с собой частички земного золотого запаса.

Но однажды на территории бывшей Норвегии онтоотличные беженцы со всего мира основали город, в котором…"

На этом книга должна была перейти к описанию механизма истинно честных выборов, проводимых машиной-телепатом КОНТРПАРАДОКС, списку всех президентов, перечислению нескольких символов движения онторазнообразия и прочему, что Лайош не успел дописать, потому что была его остановка.