При всей крутизне последнего письма я никак не могу представить, что оно написано испуганным солдатом. Да и "состарить" текст не получается.
Стилистическую правку бы. А то интонация письма совсем никак не выдержана, скачет от "любимая, дорогая моя" к почти деловой отрешённости.
Если хотите, можете попробовать. Сделать бы что-то уровня свидетельства в SCP-114.
Присмотрелся и понял, что всё сложнее. По-моему, проблема в несоответствии формата содержанию. Такое письмо не станут писать невесте. Надёжному другу - пожалуй. Но не любимой, которая, скорее всего, рассудком повредится от таких новостей. Вот что мне в нём не понравилось. А такие вещи не поменяешь вот так просто. :/
"Странное облако скрыло солдат… Ни звона стали, ни звуков команд. Тяжкий бред, страшный сон!"
Мне всё равно, кто песню допоет
В величии последнего аккорда.
Прощальный дар - под сердце острие
Не знающего зла мизерикорда.
Вот чего мне не хватало для завершения альбома!
The problem must be in your pants.
До меня дошли слухи о том кошмаре, что творится на Родине. Не печалься - тот кошмар, который творится здесь, гораздо хуже.
Наверное, это мой самый любимый объект на сайте. Действительно в духе не менее любимого мною «Красного смеха» Андреева:
У одних знакомых, где я не был давно, быть может, несколько лет, я неожиданно встретил сумасшедшего офицера, возвращенного с войны. Он был мой товарищ по школе, но я не узнал его; но его не узнала и мать, которая его родила: если бы он год провалялся в могиле, он вернулся бы более похожим на себя, чем теперь. Он поседел и совсем белый; черты лица его мало изменились, — но он молчит и слушает что-то — и от этого на лице его лежит грозная печать такой отдаленности, такой чуждости всему, что с ним страшно заговорить. Как рассказали родным, он сошел с ума так: они стояли в резерве, когда соседний полк пошел в штыковую атаку. Люди бежали и кричали «ура» так громко, что почти заглушали выстрелы, — и вдруг прекратились выстрелы, — и вдруг прекратилось «ура», — и вдруг наступила могильная тишина: это они добежали, и начался штыковой бой. И этой тишины не выдержал его рассудок.
Теперь он спокоен, пока при нем говорят, производят шум, кричат, и он тогда прислушивается и ждет; но стоит наступить минутной тишине — он хватается за голову, бежит на стену, на мебель и бьется в припадке, похожем на падучую. У него много родных, они чередуются вокруг него и окружают его шумом; но остаются ночи, долгие безмолвные ночи, — и тут взялся за дело его отец, тоже седой и тоже немного сумасшедший. Он увешал его комнату громко тикающими часами, бьющими почти непрерывно в разное время, и теперь приспособляет какое-то колесо, похожее на непрерывную трещотку. Все они не теряют надежды, что он выздоровеет, так как ему всего двадцать семь лет, и сейчас у них даже весело. Его одевают очень чисто — не в военное платье, — занимаются его наружностью, и со своими белыми волосами и молодым еще лицом, задумчивый, внимательный, благородный в медленных, усталых движениях, он даже красив.
ИМХО, проблема письма не в адресате, а в том, что совсем не чувствуется, что его пишет умирающий, обречённый человек. Очень мало эмоций, нет никаких размышлений о собственной жизни, воспоминаний, подытоживания, да в конце концов, того, что хотелось бы написать в последнем письме близкому человеку, не так важно, невеста это, друг или родственник… Сразу видно, что основная, да что там, единственная цель письма — это рассказать о действии диковинного оружия. За четвёртой стеной это, конечно, так и есть, но вот для умирающего Петра Автюхова — едва ли оно так. Тем более, это простой солдат, а не учёный, которому реально могло показаться важным перед смертью зафиксировать в записи примечательный случай.
Но сам объект — очень эффектный, конечно. Хотя лично у меня вызывает вопросы, почему технологию, фактически, бессмертия не стали применять нигде, кроме как при создании психологически устрашающего оружия. Хотя, конечно, может быть, и стали, просто конкретно этот документ умалчивает?..