Глава 1: «Сьерра-Невада»
Её волосы – желтый кадмий №5 – каскадом спадают на плечи, когда она садится в углу холста, скрестив стройные ноги в лодыжках, глядя на белое пространство чистого грунта. Её руки скрещены; чувствуется какое-то безрассудство в том, как она болтает ногами в ожидании. «Давай, - слышу я её слова. - Поторопись».
{Терпение}, я пишу, используя очень лёгкий угольный карандаш. {Не стоит торопить художника}.
Она ничего не отвечает, только вздыхает и откидывается на скамейку. Она почесывается, отчего её ультрамариновое платье слегка приподнимается. И я вижу проблески её белых трусиков. Интересно, должен ли я сказать ей об этом. Наверное, всё же не стоит.
Мои краски, палитра, кисти – всё готово. Я прикалываю к холсту фотографию озера и краем глаза замечаю для себя прекрасный вид на горы. Я сделал эту фотографию десять лет назад, будучи подростком, во время похода на Сьерра-Неваду. Я был тогда с Рэйчел: прекрасная Рэйчел была девушкой-за-соседней-дверью с глазами и лицом ангела; прекрасная Рэйчел, которая забралась в мою палатку, прижав палец к губам, пока другие спали, и, тихо поцеловав меня, вкралась в мой спальный мешок; прекрасная Рэйчел, которая сейчас жила где-то в Сакраменто и была активистом Гринпис, - и хотел бы я знать, в то время как я делаю набросок гор и деревьев, смотрит ли она иногда с улыбкой на те леса, которые так яростно хочет защитить, вспоминая, как однажды влезла в палатку своего одноклассника в одной футболке и трусиках и как занималась с ним любовью под звуки падающей воды и стрекотание сверчков.
Воспоминания. Мой карандаш танцует на холсте с бешеной энергией, как бывает всегда, когда моя муза в ударе, когда левая сторона моего мозга отключается и позволяет правой стороне действовать свободно, когда глаза, и руки, и карандаш работают в идеально слаженной гармонии. Воспоминания о том времени, когда человек в черном галстуке пришёл ко мне и сказал, что прочитал мою статью о фольклоре и мифах, сказал, что у меня есть возможность спасти мир. Воспоминания о моём первом задании, когда меня впервые попросили проконтролировать ситуацию сдерживания. Руки, что держали теперь ластик и карандаш, когда-то были красные от крови дорогого человека, Мэгги Линдон, доктора Мэгги Линдон, разорванной пополам из-за неосторожной случайности с шестьсот восемьдесят вторым; крови, куда более глубокой и темной, чем всякий красный кадмий, который я могу смешать на своей палитре. То, что я чувствую – не грусть, но сожаление, сожаление из-за того кольца с брильянтом, что всё ещё хранится в моём сейфе, кольца, которого я ей никогда не преподнесу.
Если бы я мог быть холодным и жестоким, как некоторые мои коллеги. Я неспособен пропить собственные проблемы, хотя бы потому, что неспособен хладнокровно игнорировать смерть, как может д-р Кондраки или д-р Клеф. Когда я был маленьким, мама всегда говорила мне, что я наиболее чуткий из всех её детей. Действительно, хотя моя карьера всецело посвящена науке, я всегда находил себя в искусстве, и искусство стало тем, в чём я должен бы найти утешение сейчас, - так решили Смотрители. Отстранив меня от объектов класса Кетер, они сказали, что существует один SCP, которому нужны мои уникальные таланты.
Я не знаю, чего я ждал, - но не этого.
Как всегда бывает, время летит незаметно, и к тому времени, как я закончил набросок, прошёл час. Улыбаясь, Касси пристально вглядывается в очертания гор, озера, причала и небольшого домика. «Это очень здорово выглядит, - говорит она, задыхаясь. - Могу ли я…?»
{Нет пока}, пишу ей. Я кладу карандаш и беру в руки палитру и кисти. Щедрыми мазками своей широкой кисти я закладываю базовые цвета: глубокий тёмно-синий цвет для воды, коричневый для гор и бледная лазурь для неба. Я двигаюсь быстро, ведь Касси не терпится, но в то же время я стараюсь замедлить темп, чтобы по-настоящему видеть то, что там изображено, прежде чем нанести это на холст. Под моей кистью горы медленно оживают, плоские коричневые, они уступают место острым скалистым пикам, покрытым шапками снега с редкими всполохами зелени – сосны на скалистых сторонах. Спустившись вниз, я трачу некоторое время на более детальную прорисовку близких деревьев: сломанная ветка у одного, изогнутый ствол у второго, лёгкий намёк на подгнивающую древесину у третьего. Всё ближе и ближе к Касси; мне потребуется какое-то время, чтобы в сухой темной зелени травы наметить многообещающие ярко-желтые цветы горчицы.
Даже когда я только начинаю приступать к озеру, картина начинает оживать. Лёгкий ветер шумит в верхушках сосновых деревьев, отчего сухие иглы осыпаются на землю, образуя под ногами Касси тёмное пятно хвойного ковра. Озеро, начавшееся как тёмно-синие пятна краски, быстро принимает форму под новыми слоями всё более и более светлых оттенков, в какой-то момент сверкая чисто белым цветом, с намёком на небесно-голубой, чтобы отражать небо. Мелкие всплески, наподобие тех, что били внахлёст по бокам лодки, в которой я и Рэйчел катались в течение нескольких часов, обретают форму на поверхности воды, чтобы начать свой бег, приливая и отбегая назад.
Я отнимаю кисть и отступаю на шаг от картины. Чего-то не хватает… Но не в фотографии, и не в живописи, - чего-то для полноты картины…
Касси знает. «Вы можете нарисовать мне причал? - спрашивает она. – Я хочу нырнуть в воду».
Сейчас я не могу с ней говорить, это может испортить картину; моим ответом послужат четыре быстрые линии чёрного, чуть смешанные с красновато-коричневым. Причал выглядит немного шатким, и опоры, видимо, несколько стары, но ведь и в этом есть своё очарование. Я хотел бы изобразить крякву, но это скорее только напомнит Касси о её одиночестве. Я решаюсь на лист кувшинки, плавающий на поверхности, и на мелкую рябь на тёмной воде.
«Спасибо, - улыбается мне Касси. – Это красиво».
Я ставлю своё имя в углу белой краской, добавляю небольшое «Добро пожаловать» и улыбающееся личико, в качестве своей подписи. Касси поднимается со скамейки и направляется в сторону озера, босыми ногами ступая по сосновым иголкам, словно не заботясь о том, где она идёт, и я задумываюсь в какой-то момент, это потому, что она никогда не чувствовала прежде ощущение колкой хвои на голой коже, или же оттого, что она не знает, что это должно быть больно.
Отвлечься было ошибкой… В своём философствующем тумане я не заметил, как перевернул поднос с красками, и мои крошечные тюбики жжёной умбры и алого оказались раскиданы по всей комнате. «Черт!» Я вздыхаю. Опустившись на колени, я собираю в охапку куски холста и листы бумаги, пытаясь собрать различные краски и материалы.
Наконец, подняв последний тюбик красного кадмия и положив его в коробку, я замечаю вспышку бледного тела на холсте. Я обращаюсь к картине и тут же отворачиваюсь, покраснев, заметив, как Касси снимает своё голубое платье и небрежно позволяет ему упасть на скамью. Её голая спина бледная и стройная; она прекрасна, как Афродита, выходящая из морской пены, когда снимает с волос ленты и кладёт их поверх сложенного платья. Она ныряет в воду с ярким всплеском, появляется из игристых брызг и начинает медленно плыть через озеро, наслаждаясь прохладой воды.
В какой-то момент мне захочется, чтобы она предпочла плыть на спине.
Мне удаётся сопротивляться своему сумасшедшему либидо, и я спокойно закрываю свой художественный чемоданчик. Глупец. Она не может слышать меня, не может видеть, но… мне кажется это… навязчивым, когда она плывёт голой через озеро, не беспокоясь о том, что я могу её видеть. Я смущенно берусь за палитру вновь, как только понимаю, что я забыл.
У меня осталось достаточно белого цвета. Я обмакиваю кисть в краску и быстро добавляю недостающий элемент в кучу одежды на скамейке.
Закрыв свой чемоданчик, я покидаю комнату содержания, проведя карточкой по считывающему устройству и выключив свет. Касси не станет возражать: для неё солнце всегда будет оставаться ярким и сияющим, ветер всегда будет прохладен, а вода будет свежей и чистой, пока она не решит вернуться домой, в приколотый в углу блокнот для рисования, в свой привычный монохромный мир.
Возвращаясь к себе в кабинет, я задумался, для чего я сделал этот последний мазок. Возможно, было бы лучше, если бы я оставил всё как есть, и она бы никогда не узнала, что я видел, как она, обнаженная, входит в озеро? Может быть. Может быть, но мне показалось несправедливым то, что я мог видеть её, но она не могла видеть меня; хотя, возможно, таким образом она просто дразнилась.
Возможно, как джентльмен, я просто не мог позволить леди купаться без полотенца.
Интерлюдия 1
«Поведение агента Лассайтера, учитывая его недавние эмоциональные проблемы, было образцовым. Отчёты о психологической экспертизе доказывают, что, хотя его психическое состояние… ммм… всё ещё проблематично… он стал куда менее склонен к суициду, чем раньше. Фактически, если нам повезёт, то, возможно, он прекратит резать свои запястья бритвой, чтобы истечь кровью и… бля… позвольте мне начать сначала».
«Хотя агент Лассайтер всё ещё остаётся в состоянии эмоционального стресса, он добился существенного прогресса за последние несколько месяцев. Я абсолютно уверен в его скором выздоровлении и возвращении к полевым работам… да, его свалило на несколько месяцев, а позже он пустил себе пулю в лоб, и, возможно, работа с ним в команде будет, да блядь… Позвольте я начну сначала…»
«Агент Лассайтер является прекрасным полевым… Нет, он БЫЛ прекрасным полевым агентом, теперь он чёртов псих, и это справедливо. Малыш увидел свою подругу… хотя нет, она была его невестой… Была же? Я знаю, что он купил кольцо, но ему ведь так и не удалось его подарить? Не знаю, правда, но малыш просто помешался на этом… Так или иначе, он видел, как шесть-восемь-два разорвал Мэгги Линдон, а он ни хрена не мог с этим поделать, потому что был под другую сторону защитного ограждения, и если бы я когда-нибудь узнал, кто придумал эти штуки из укреплённого двадцатитрёхсантиметрового плексигласа, чтобы иметь возможность наблюдать, что происходит с людьми, оказавшимися по ту сторону, я бы лично его прикончил…»
«…Да блядь, я понятия не имею, что с ним теперь будет делать Дельта. Серьёзно, честно говоря, всё это ставит меня в тупик. Агент Лассайтер прекрасный полевой агент, которому просто требуется некоторое время, чтобы восстановить силы. Я рекомендую назначить его на низкоуровневый безопасный SCP, пока он полностью не придёт в себя. Тогда посмотрим. Если кто-то купится на это дерьмо, то я ему не завидую. Ёбаные персональные отчёты, чтоб я ещё хоть раз согласился на это…»
- Выдержки из журнала наблюдений замдиректора А. Клефа, за шесть месяцев до Инцидента с Лассайтером.