☦Концовка.☦
1.
Такова была численность популяции существ, населявших всю расширенную мультивселенную. Одно-единственное разумное существо лежало спящим на последнем обрывке твёрдой материи, покрытой последним оставшимся газом. Слева от существа было два предмета; первый - маленькая ржавая бутылка заполненная до краёв водой; второй - маленькая коробка пиццы из давно забытого и уничтоженного человеческого магазина. Место действия существовало в пределах сферы диаметром всего лишь десять метров, в самом центре которой находилось ещё одно людское творение - освещающая лазурным сиянием всё вокруг странная машина, разработанная именно для того, чтобы обеспечить данному месту продолжительное существование. Это всё, что осталось, бытие начиналось и заканчивалось здесь.
Существо проснулось и встало. Оно почувствовало, будто сознание и не прерывалось, не было ощущения, что оно пробудилось ото сна, ничего. Из неосознанности оно сразу перешло к осознанности и, не теряя времени, взяло конечностью бутылку воды и стало лить содержимое в определенное отверстие, предназначенное для приёма оного. Спустя время оно насытилось и перевело своё внимание на пиццу с ветчиной, грибами и ананасами, находившуюся в последней существующей коробке пиццы, и начало медленно поглощать её, наслаждаясь вкусом и смотря на границы своего дома.
Оно проследило взглядом вдоль линий и трещин на бледном лунном камне до того места, где они начинали размываться и растворяться, и дальше. Нельзя сказать, что дальше была кромешная чёрная тьма, поскольку это подразумевало бы существование тьмы, которой уж точно не было. Существо смотрело в (В? На? Сквозь? Внутрь? Оно было не уверено, какое описание здесь подойдёт, если что-то подобное вообще можно описать) пустоту небытия, всепронизывающую и властвующую за пределами его дома, тихо ожидающую за невидимыми границами возможность довести до конца своё завоевание. Оно лениво и тщетно искало что-нибудь ещё, признак чего-нибудь в бесформенной форме вневременного противника, хоть и знало, что не найдёт ничего. Даже в случае невероятного совпадения, в случае поразительно подходящей череды удач другое такое же устройство, что и сохраняет его дом, как-то синхронизировалось бы своей временной линией и остатками пространственных правил с таковыми у дома существа, его всё равно невозможно было бы обнаружить; даже на расстоянии нескольких жалких сантиметров не было бы никаких законов физики и логики в пространстве между ними, а соответственно не было бы ничего, через что могли бы пройти звук, свет или даже мысль.
Оно приостановилось перед тем как укусить ломтик пиццы. От своего отверстия оно переместило пищу к краю островка бытия, остановившись когда кончик ломтика лениво повис прямо у края. Существо знало, что за этим последует, но ему всё равно это нравилось; всё равно здесь мало чем можно было заняться. Медленным движением ломтик был введён наполовину за пределы бытия, а затем возвращён. Вся подвергнутая пустоте часть исчезла, стёрлась намного ниже субатомного уровня, уровня кварков, даже уровня простой чистой энергии. Она исчезла навсегда, стёрлась из реальности навечно, без какой-либо возможности вернуть её обратно. Существо не хотело доедать полустёртый ломтик и беззаботно выбросило его, коротко пронаблюдав как он исчез.
Это зрелище напомнило ему историю, которую сложил некий человек много веков назад. Существо не было молодым и несведущим в том, как исказилась реальность; нет, оно было старым и вневременным, скрывавшимся вне поля зрения бдительных глаз, тихо слушавшим своим разумом, изучавшим всё, до чего могло дотянуться. Даже когда дыры стали расползаться шире и шире, порождая несказанные ужасы и тайны которые невозможно было бы объяснить, оно слушало и изучало каким образом это произошло и готовилось к неизбежному часу. Оно дождалось подходящего момента и взяло три предмета, которые ему были нужны - предметы когда-то защищаемые и почитаемые, ныне же потерявшие важность и оставленные своими владельцами, забытые.
Первым предметом была коробка пиццы - простая вещица, способная создавать бесконечные запасы пищи, если её закрыть и снова открыть. Ограничение, заключавшееся в том, что формой пищи всегда являлась пицца, было приемлемым, особенно учитывая, что сгенерированная еда в итоге случайным образом менялась на другую, когда существу наскучивал один и тот же вкус.
Второй предмет был такой же простой, как и первый, всего лишь фляжка изготовленная людьми, потрёпанная временем, но сохранившая неисчерпаемый запас воды, который можно добыть одним движением. Сама вода тоже была хороша, бездумная бутылка гарантировала, что вытекавшей из её горлышка жидкостью можно было бы питать украшенную драгоценностями королевскую особу.
Помимо нескончаемого пропитания во благо самого существа остаётся лишь один предмет; что-то, что защищало бы последний остаток реальности, якорь, который стойко держал бы корабль логики и здравого смысла посреди шторма хаоса и разрушения. Люди часто пользовались такими машинами в попытках спасти себя, но чрезмерное использование и безрассудство ослабляли их, пока в итоге никто ничего не мог сделать, кроме как склониться пред наступавшей разрухой. Однако эта машина выдержала, и только она. Ей никогда не приходилось останавливать свою усердную работу над удержанием окружающих опор физики, а одиночество её десятикратно усилило, поскольку машина использовала силу небытия (ему вопреки), чтобы не дать маленькой сфере распасться. Существо знало, что с этими тремя предметами его выживание может длиться бесконечно долго, и потому ждало тот неизбежный час, когда их использование станет необходимым.
Это напомнило существу об одной истории; об одном единственном человеке, сражавшимся с, казалось, непреодолимой силой, чтобы спасти вселенную. Идеальная кислота под названием Ничто, способная поглотить и стереть всё, к чему прикасается, что бы это ни было, но также полезная для достижения безграничных возможностей. Оно вспомнило конец рассказа, когда человек, казалось, уже потерпел неудачу, оставшись последним существующим элементом, но получил возможность отменить почти весь нанесённый ущерб. Существо сделало свой ближайший аналог ухмылки когда поняло, насколько эта история похожа на его собственное положение.
Но то были всего лишь сказки - подобному перерождению не было места здесь. Кому выступить в роли архитектора? Никто не смог выбраться, кроме него.
Сноходцы? Они не смогли, при всём их озорстве и коварстве. Бастарды-пройдохи наверняка поняли, что их царство рушится у них под ногами и провернули какой-нибудь хитрый трюк чтобы спастись, возможно, заснув. Но уроборос может есть себя лишь до тех пор, пока себя не останется, и сноходцы так и умерли, утащив царство снов за собой. Сны существа не были больше пустыми; снов попросту не было.
Жрецы стали и кости? Они не смогли. Они были слишком ослеплены яростью друг к другу в попытках воскресить своё божество попутно уничтожая чужое, и потому не думали о решении проблемы. Даже если бы они каким-то чудом объединились и действовали вместе чтобы породить объединённое божество непревзойдённой мощи, оно не смогло бы предотвратить гулкое приближавшееся к нему разрушение. Существо не удивилось бы, если смерть двух религий выглядела так: два верховных иерарха, в последнем объятии сжимающие рукояти кинжалов, которыми друг друга пронзили.
Фабрика? Она не смогла. Скорее всего она и не считала разрушение угрозой, лишь способом заработать, пока наконец сама не оказалась разрушена. Она как следует постаралась, чтобы падение её стен не осталось незамеченным, генерируя по мере приближения кончины всё больше и больше ошибок, как логических, так и в причинно-следственных связях, крича всё громче и громче пока её пасть наконец не заткнулась, как и должна была давным давно. Быть может Фабрика была маленькой частичкой небытия, работавшей над своим собственным распространением? Теперь уже не важно - уже не действовали ни продукция Фабрики, ни её махинации.
Игрушечных дел мастер? Он не смог, но он помог смягчить боль. Несмотря на то, что другие видели его безумцем, мотивы его были искренними и чистыми, он желал радости и счастья тем, кто в них нуждался. Даже когда их родители становились отвратительными монстрами прямо на их глазах, мастер игрушек заботился о том, чтобы у них был приятный предмет, о котором можно было бы вспомнить, прежде чем наступит их конец. И не только детям, нет. Любому, кто видел наступление волны и впадал в отчаяние, мастер дарил невозможные головоломки, кукол-помощниц и им подобное. Хотя мастер и встретил в итоге свой конец, он ушёл мирно вспоминая улыбки, которые он подарил страдавшим.
Сёстры? Они не смогли. Никакое количество отцов, временных линий, событий или планов не смогло в итоге спасти их. Никаких масштабов месть не могла отпугнуть от них разрушителя. Никакая отчаянная мольба не принесла им божественной защиты. Нет, их смерть осталась без внимания, их скрытность укрыла их историю даже от отца.
Библиотекари? Они не смогли. Неограниченный доступ к безграничным знаниям, бесчисленные норы и лазейки, бесконечные запасы всего, чего они могли бы пожелать, и они всё равно пали. Их книги разбились как стекло, их наследие растаяло как и их кости, и в мгновение их не стало, будто книга о них сгорела. Они знали, что грядёт и как, и потому знали больше других, насколько бесполезно сопротивление древнейшей силе, у которой нет ни разума, ни эмоций. Но их истории остались в памяти у тех немногих, кто встречал их и выжил, и рассказывались как мифы и легенды в качестве развлечения детям и женам. Но со временем и те пали, со временем само знание разъедалось и изнашивалось.
Богоубийцы? Те точно не смогли. В некотором роде они были везунчиками, не увидевшими, к чему привели их необдуманные действия. Существо не совсем понимало, что с ними случилось - были ли они убиты быстро и безжалостно? Или были среди них те, кто успел застать воочию ответную реакцию их бездумной разрушительной природы, поглотившую их целиком? Видели ли они, как их соперники становились сильнее и всё больше подпадали под влияние своих навязчивых мотивов и непроизвольных действий? Могли ли они вскрикнуть, когда мир вокруг раскалывался и таял как лёд? Слышали ли они, как их наследие рушится и сгорает под тяжестью их грехов? Существо не знало. Оно слишком боялось умереть само, и потому не стало связываться с ними.
Фонд? Они не смогли. Они думали, что выступают в роли каменной кладки, основы того, что есть нормальное, а не паранормальное. Они думали, что именно на них можно положиться в вопросе защиты мира от запредельных ужасов. Они думали, что знали достаточно, чтобы превратить необъяснимое в инструмент для спасения мира. Они думали, что знали, как найти лазейки в законах логики чтобы всех защитить. Они думали, что будут стойкими, надёжными, справедливыми, теми, кто могут и станут.
Но они не стали. Они обманывали себя до тех пор, пока не поверили в собственную ложь, но ложь неизбежно оставалась лишь ею - ложью, обманом. Они не поняли, что происходит, когда фундамент под ними прогнулся и рухнул. Они не поняли, насколько искажёнными стали от безумия мира. Они не поняли, насколько плохо обращались с их машинами и инструментами, что те стали бесполезными. Они не поняли как подвели не только себя или свой мир, но и всю жизнь. Даже легендарный Фонд пал, спасители, о которых якобы говорилось в пророчествах. Даже они не смогли.
Никто не смог, а существо смогло.
В одиночку.
Только существу оставалось заново построить вселенную, но оно знало, что не сможет. Оно не знало что делать и как. У него не было хитрости сноходцев. У него не было пылкости жрецов. У него не было дерзости Фабрики. У него не было надежды мастера игрушек. У него не было целеустремлённости сестёр. У него не было знаний библиотекарей. У него не было сосредоточенности богоубийц. У него не было решимости Фонда.
У него не было ничего, кроме себя, бутылки воды, коробки пиццы, отрезка камня и машины, которая всё это оберегает.
Не было инструментов.
Не было указаний.
Не было надежды.
Время уже давно вышло. Не было дней, часов, минут, секунд. Нечего было отменить, нечего сделать заново. Не было ничего, кроме здесь и сейчас.
Существо повернулось чтобы взглянуть на знакомую машину и впервые за долгое время подвинуло свою форму.
Оно вспомнило кнопку.
Оно переместило себя так, чтобы большая яркая красная кнопка была на удобном расстоянии от его конечностей.
Оно вспомнило, что делает эта кнопка.
Оно мягко прислонило конечность к кнопке.
Больше нет ничего, что можно сделать.
Существо поглотило последний ломтик пиццы в своей жизни и выбросило коробку в голодную бездну.
Больше нет ничего, на что можно посмотреть.
Существо поглотило ещё воды, а затем выбросило бутылку вслед за коробкой.
Больше нет ничего.
В его голове проносились мысли о своей вечной жизни. В одно мгновение оно вспомнило всё, тщетно пытаясь найти что-нибудь, что можно было бы сделать, кроме неизбежного.
Ничего.
Существо нажало на кнопку, приказав машине остановиться.
Одним последним тихим движением челюсти крысы были сомкнуты.
0.