☦Серьёзно, люди, не надо это читать!☦
Острие моей трости испытывало немалую жажду, а утоляющий её наглец, в которого острие было погружено, не очень-то хорошо справлялся с задачей утоления. И всё же, стальной язык, истекающий рубиновой мерзостью, с аккуратным проворотом вышел из черепа жильца и описал в воздухе элегантную кривую. Его крики и стоны - сдавленные шатания свежезапятнанной дворняги - звенели вновь и вновь, пока его грудь не перестала подниматься и опускаться. Стальной клык раз за разом погружался, пронзая плотский сосуд, вытесняя душу на свободу. Дальше началось форменное представление - крохотные клочки плоти сделали ненужной такую пошлость, как обведённый мелом силуэт, лениво тянущиеся на свободу сосуды были подобны ветвям или корням старой ивы, пористая кожа лица, и навеки застывшее в ушедших в точку зрачках отрицание. Я заметил, что каждый раз, перенося вес тела при взмахе, смеюсь, словно макака. Зубы мои были оскалены в кривой, неровной усмешке, которой позавидуют любые пираньи.
Итак, все сказаны слова, изрублены тела, и я сидел рядом с трупом, ощущая на себе давящий взгляд не совести, но недовольства. Я был по-прежнему голоден, и надо было утолить этот тянущий аппетит, покуда эти конвульсии не остались навсегда в прошлом. Нахлынули и отступили судороги, нахлынула и отступила жизнь. Я уловил, как его кровь покидает горло, булькая, глупая, и подавил рвущийся наружу смешок.
Я был отшельником в смутном селеньи полном смутных людей. Я был стар, сломлен, источен ветрами, и юмор мой был кислым. Идя этим путём, я заглядывал в окна домов и видел подоконники с крохотными садами на них. Я видел поросшие мхом деревянные хибары, на доски для которых пошли древние, но непонятные разуму деревья, а их строители пришли неведомо откуда и неведомо когда. Я смотрел на перемены погоды, на меняющееся небо, на свет и тьму, на восходы и закаты солнца, смотрел - и смеялся. Меня забавляло, как они проделывают всё это своей чередой, столь пунктуально. Голубое небо, чей громадный разинутый рот был уже готов попробовать мир на зуб.
Во снах я запрыгивал в серые облака и устраивал там жилище. В этих снах мой мозг свисал на проводах из пробитого на затылке черепа, а вокруг кружились синички и пели хороводную. Нежный сон, приносивший мне отдых и радость, пусть и ненадолго, ибо вскоре из мерзостной вони моей изломанной души вернулись мысли о господине Редде. Некоторое утешение даровали силуэты на стенах, родня запоздалой мысли о свече, и тени, которые нередко окутывали мои ноги. Эта же тень всегда стояла безмолвно и верно, ждала моего движения, и грозил ей только переменчивый свет.
Я закрепил пространство между своей штаниной и своей плотью с помощью горного воздуха и некоторого количества новоявленного окисления. Прорези моих глаз прыгали туда-сюда; рассверливание! Облака, медленно пролетающие мимо, отдавали дань почтения; мягкие серые цвета и невозможные фиолетовые. Я стянул холст с масла и слегка поморщился - облака улыбались, глядя на меня, намекали, что мне следует прекратить попытки. Время от времени в моём разуме появлялся господин Редд, говоривший, что я - громадная ложь, застрявшая в маленькой правде.
Во снах я убегал от чего-то, что нельзя было предвидеть. Хромая, описывал большие круги вокруг источенной жучками лачуги, и хвост мой лязгал между ногами. Молния, бившая в землю в сотнях километров от меня, отмеряла время между ударами подушечек моих ног о землю и ходом пяток в мягкой оранжевой пыли. Мне показалось, что тень моего неприятеля давно уж затерялась под поршнями и шестерёнками, но интуиция никогда его не подводила. Я всегда лишён покоя.
Я размешал это утро бдительно, и разум подсказал мне лететь через порог пещеры, где я покоился - маленькое безликое бог-знает-что, свисавшее с жил, что тянулись вдоль стен, пожелало мне счастливого пути.
На одной скале я обнаружил надгробие, и выцарапал на нём слово "Лжец", хотя и сам не понимаю, зачем. Верхушку я украсил грубой фигуркой безголового павлина, которую извлёк из собственного черепа. С росших поблизости окаменелых кактусов свисали редкие китайские колокольчики. Я откинул кожаный клапан, ведущий в дыру поблизости, и уложил голову на органы, находившиеся под ним.
Изнуряющая жара превратила немногие волосы ниже линии горизонта в пресловутую реку смерти. Там кишели и роились стаи пульсирующих, ползучих личинок с агатовой кожей. Как-то раз я принял на веру, что уже слетел в гниль, к чёрным берегам ногтей. Туда я и полечу - ввысь, к мозгу, и полным ходом спикирую в глубину, оставляя позади след адской крови - убью и г-на Редда, и себя самого. Горькая радость от этих мечтаний, пусть даже ничего никогда и не шло по плану.
В тот день было солнце, и был дождь; оба они были в дружбе с золотистыми облаками, что мягко светились. Закат сообщил мне, что пора надеть на ноги подушечки - такая ночь подходила для прогулки. Я снизошёл в город, чтобы там меня что-то могло найти. Я давно не упражнялся и начал давать сбои. Я раскрыл рот, и раздалось "что чем ночью чиним впрочем" - обычная невразумительная муть, которая слышна всякий раз, когда я пытаюсь говорить. Слова мне не мешали, да и вреда от них не было, покуда их никто, кроме меня, не слышал. Так я и шёл по городу пару-тройку километров, срываясь в пике, бормоча эту невнятицу, бормоча "сигнал собрал видал к чему стараться когда" и набрасывая руку на трость, словно исполняя представление перед грязью. Нет, не было нужды льстить грязи, господину Фиолетовому не было. Господин Фиолетовый - красавчик, и он видывал виды!
Время от времени я останавливался и скалился в деревья. Я знал, что они там были, стеснительные и злонамеренные тени господина Редда.
Когда я проснулся от своего отдыха на трупе, из рассвета явилось бледное лицо, звенящее скрипучим мужским голосом. Поняв, кто это был, я выделил изрядную долю своего масла.
Предыдущий: 12. Г-н Смех от Alias
Следующий: 14. Г-н Латунь от Grand Ender