Не отнимая правой ладони от холодной стали, доктор Ковальски нащупывала свой путь во тьме. Осторожными, шаркающими шагами. Её глаза закрывала маска для сна, но Ковальски жалела, что не прихватила с собой противогаз. Никто ведь не предупредил её о том, как пахло это существо. С другой стороны, ни один из тех, кому удалось подобраться так близко, не выбрался потом живым.
Ещё давно, когда Даниэлла Ковальски была совсем ребёнком, она боялась заходить в океан. Мать предупреждала её, что там водятся скаты. Страх наступить на одного из таких отбил у неё желание учиться плавать более чем на несколько лет. Впрочем, отец девушки верил, что свои страхи нужно встречать лицом к лицу. Она научил её шаркающей походке, при которой ноги почти не отрываются от земли. "Тогда скаты почуют, что ты идёшь, и просто уплывут восвояси." Доктор Ковальски гадала, пожалел бы её отец, что научил её быть храброй, если бы знал, на какую карьеру вывела её эта храбрость. Фонд изничтожил в Даниэль последнее, что осталось от нерешительного ребёнка.
Становилось уже отчётливо слышно затруднённое дыхание, похожее на смесь предсмертного хрипа и хныканья,. Она надеялась, что не заденет его обладателя руками. Ещё шаг вперёд. Либо доктор Ковальски уже ощущала тепло его дыхания, либо от напряжённости момента кровь вскипала в жилах. Полароидная камера неудобно лежала в левой руке. Даниэлла искренне уповала, что не уронит камеру, потому что наклониться и подобрать её не хватит духу. Щёлк. Но вспышки не было. Если бы она видела вспышку, тогда опасность оказалась бы нешуточной. Такие скаты восвояси не уплывают.
Процесс был мучительно долгим. Шаг вперёд, шаг назад. Поднять фотоаппарат, опустить. Очередная фотография выползала и ложилась в карман. Если бы она приподняла маску, чтобы взглянуть на часы, она бы поняла, что с момента входа в камеру содержания и до того, как кончилась вся плёнка, прошло сорок восемь минут. Статистически, хотя бы одна фотография должна будет сработать, но доктор Ковальски никак не могла это проверить без риска для жизни.
Знай её коллеги о том, чем она тут занимается, они бы сочли её спятившей. К счастью для неё, у них был слишком плотный график на сегодня. Как раз сегодня именно в эту Зону прибыла первая официальная делегация Федерального Бюро Расследований. После Северной Кореи, после того, что вскрылось в Токио, после того, как Фонд оказался в центре внимания всех журналистов мира - мир неизбежно должен был измениться. "Теперь", думала Ковальски, "всем нужно что-нибудь для защиты". О чём-то, столь же практичном, как амулет д-ра Брайта, можно было и не мечтать, так что придётся довольствоваться сделанными снимками.
15 месяцев спустя
- Вы потратили впустую уже час моего времени, доктор Ковальски. Учитывая, где вам раньше приходилось работать, я думаю, вы понимаете, каким будет следующий этап допроса. Так что думаю, в ваших же интересах прекратить изображать незнание и сказать мне, где хранились образцы SCP-610. Именно вы возглавляли тот научный проект - уж вы-то знаете.
С тех пор, как начался допрос, незваный гость в квартире д-ра Ковальски выкурил уже три сигареты. Несмотря на то, что жизнь Даниэллы была под угрозой, сильнее всего её беспокоило то, что табачный запах пропитает мебель и ковёр. Всё это время она смотрела в пол. Не то чтобы она не могла врать людям в глаза - могла, и весьма успешно. Она не считала, что он того достоин.
Мужчина, представившийся агентом О'Браеном, любил улыбаться. Он вёл себя, как закалённый в боях генерал, и вид имел соответствующий - короткие седые волосы, квадратная челюсть, высокий, плечистый. Но его терпение по отношению к бывшей сотруднице Фонда иссякало - хотя два холуя в масках стояли истуканами, ждали и наблюдали.
- Дайте-ка спросить, агент О'Браен, - начала Ковальски, не поднимая взгляда. - Вы так упорно меня искали, что совсем не следили за новостями? "Берлинское соглашение о неприменении аномалий в военных целях" - в курсе, что это такое, козлина? - с последними словами Ковальски подняла взгляд, на молодом лице застыла гримаса демонстративного неповиновения.
О'Браен смотрел сквозь её очки, сквозь её льдисто-голубые глаза. Он вообще смотрел сквозь неё.
- Подержи ей руку, - скомандовал он подчинённому. Мужчина в маске подошёл и ухватил Ковальски за запястье. О'Браен взялся за основание среднего пальца правой руки и всадил самый тонкий нож из своего арсенала под полированный ноготь. Ковальски немного подёргалась, стараясь не вскрикнуть. Но всё же вскрикнула, и от мысли о том, что дальше будет гораздо хуже, сердце пустилось вскачь.
- Кремль пока его не ратифицировал. Так что думаю, Сенат тоже не особо захочет, - хмыкнул О'Браен. Кровь учёной испачкала его чёрную кожаную перчатку. Он вытер её об щёку женщины. - Скажу прямо: у русских всё, что нужно для игр с этой кожной болезнью, уже сосредоточено вокруг озера Байкал. Тебе не кажется разумным, что правительство США тоже хочет понять, что могут бросить против нас? Чёрт, да мне плевать, как, по-твоему, мы поступим с этими образцами. Они мне нужны.
Когда Ковальски наконец перевела дух и подавила порыв снова закричать от боли, она показала уцелевшей рукой в сторону спальни.
- Левый нижний ящик, конверт из жёлтого картона. С тех пор, как я ушла из Фонда, держала это при себе. Уверена, вам это будет интересно.
- Проверьте, - скомандовал О'Браен. Мужчинам не потребовалось и минуты, чтобы перевернуть комнату вверх дном и вернуться с обещанным жёлтым конвертом. О'Браен выхватил конверт и заглянул внутрь. Удовлетворённое выражение быстро сошло с его лица.
- Это что за нахер? - спросил он, бросая на пол одну фотографию за другой. Теперь Ковальски уж точно не опустит взгляда вниз. Как следует рассмотрев очередную, О'Браен выкинул её и продолжил. - По-моему, этот мерзотный ублюдок с разъёбанной челюстью никакого отношения не имеет к тому, о чём я тебя спросил. - В гневе он затушил последнюю сигарету о шею Ковальски. Та судорожно вздохнула, от острой боли на секунду перехватило дыхание.
- Дай-ка расскажу историю, - сказал О'Браен. - По-моему, ваш Фонд считал себя Бог весть каким хозяином положения, прячась в тенях. Хотел бы объяснить, почему это не так.
Он выдвинул стул из-под кухонного стола и уселся напротив неё. Ковальски была готова слушать любые бредни этого козла - теперь оставалось только ждать.
- Когда я был молод и подавал надежды, ещё в конце восьмидесятых, я был агентом наркоконтроля в Колумбии, в той группе, которая гонялась за Пабло Эскобаром. У меня под замком был один барыга, который всё уходил в несознанку, прям как ты сейчас. Только и нёс, что "ты ваще понял, на кого ты наехал?"
- Он думал, что его картель пиздец как крут. С его слов выходило, что вся полиция Колумбии у них в кармане, а Медельин - вообще их город. Так что я его спросил: "Если вы рулите этим городом, почему вы прячете бабло, почему кокс ввозите контрабандой? Конечно", сказал я, "будь вы тут главными, вы бы могли барыжить в открытую. И стволы бы не прятали." Потом достал свой и прострелил ему колено. "Вот она, власть. Я ствол не прячу, ношу напоказ для всех", вот как я ему сказал, пока он лил кровь на пол в участке.
- А ваш, доктор, Фонд прятался в тенях. Но давайте я вам предельно ясно всё поясню. Власть всегда была у нас. Ваши "аномалии" принадлежат нам. Исследования ваши принадлежат нам. Жизнь ваша принадлежит нам, и если мне уж приспичит, то твоя лично жопа будет принадлежать мне, пока я с тобой не разберусь. Так что спрошу ещё раз, что вы сделали с образцами шестьсот десятого, потому что если я ещё раз возьмусь за нож, следующий палец полетит в помойку.
- Сэр, - подал голос один из холуёв О'Браена. - По-моему, снаружи что-то есть.
Ковальски закрыла глаза, едва увидев, как длинная, мертвенно-бледная рука проходит сквозь стену, как сквозь пустое место.
Дробно загрохотали выстрелы. Запах пороха наполнил ноздри, но Ковальски упрямо смотрела в темноту. Раздались крики. Раздался хруст костей. Раздался даже омерзительный хлюпающий звук, источник которого ей видеть совсем не хотелось, даже если бы он её не убил. Через несколько минут страданий и разгрома всё затихло. Осталось лишь памятное жуткое дыхание.
Не раскрывая зажмуренных глаз, она прошла ко входной двери. Кровь так густо пропитала ковёр, что каждый шаг сопровождался противным хлюпаньем. Запах произошедшего теперь тоже не выветрится никогда.
- Иди себе, Ноль Девять Шесть, - сказала Ковальски своему спасителю. - На свете есть чудовища и хуже тебя.