Ленинград, декабрь 1979:
Ночник бросает по маленькой комнате блики неверного света, ветер сотрясает оконную раму, и это не даёт тебе уснуть. Твоё воображение разыгралось, распаляя страх перед ночью и тем, чего нельзя увидеть. К счастью, отец как-то учуял, что с тобой что-то не так, и тихо вошёл к тебе в комнату. Он садится на край твоей кровати и своим излюбленным строгим, но нежным голосом спрашивает, почему ты ещё не спишь.
- Папа, у меня под кроватью чудовище, - тихо шепчешь ты ему в ответ, чтобы не побеспокоить чудовище, не выдать ему, что ты прямо над ним. Отец улыбается и тихо смеётся.
- Сынок, тебе заглянуть под кровать? - улыбаясь, спрашивает он. Ты киваешь, и удивляешься тому, что он говорит. - Нет, Паша. Чудовищ не бывает. Они все мёртвые.
Ты не веришь, приподнимаешься на локтях и спрашиваешь: - Откуда ты знаешь?
Отец, всё так же улыбаясь, гладит тебя по голове и говорит: - Паша, когда твой дедушка был на войне, он убил всех чудовищ. Засыпай.
Ты веришь ему, и, наконец, проваливаешься в объятия сна.
Русская военная часть, февраль 1995:
Кружит снег, кидает хлопья прямо в лицо. Мишень с человеческим силуэтом, стоящая в нескольких сотнях метров от тебя, еле видна. В напряжённых руках ты сжимаешь старую, как мир, винтовку образца 1891/30, наследие Великой Отечественной, которое теперь служит для обучения будущих снайперов. Металл промёрз насквозь, воронение во многих местах облезло, и грубо выточенная ствольная коробка страдает от стихии точно так же, как и ты. Спусковой механизм разболтан, а линза на прицеле треснула, время от времени сбивая тебе концентрацию. Дерево приклада подгнило от складской сырости, но несколько зарубок - мрачный оценочный лист предыдущего владельца - видны всё так же хорошо.
Когда инструктор раздавал вашей группе кандидатов в снайперы винтовки, остальные цокали языками и отпускали шуточки по поводу жалкого вида оружия. Тогда их насмешки и колкости пролетали мимо твоих ушей.
Красивее этой вещи ты не видел никогда, она являет собой всё, чем должно быть боевое оружие - почтенный возраст, потрёпанная в боях и знавшая победы, и шрамы - тому свидетельство. Предчувствие говорит тебе, что через несколько лет ты захотел бы назвать своим оружием именно это, но, как ни жаль, оно вернётся на склад, где его наспех почистят и окунут в консервационную смазку до следующего новобранца. Такое существование кажется несправедливым для винтовки с таким богатым прошлым, но ты думаешь, что это - лучшая участь, чем висеть на стене коллекционера и ни разу не выстрелить.
Твой глаз смотрит в прицел, мимо трещин на линзе, сквозь туман и снег, на мишень. Ты выжидаешь, пока судьба или Бог не очистят для тебя небо. Шквалистый ветер на секунду стихает, и тебе выпадают несколько коротких мгновений хорошей видимости. То, что надо.
Не мешкая, ты нажимаешь на спусковой крючок. Инструктор отрывается от своей подзорной трубы, поворачивается к тебе и улыбается, как тебе думается, в первый раз в жизни.
Чечня, май 1995:
Старший сержант буравит тебя взглядом. Он весь покрыт невыразимой и неизбежной дрянью, пропитавшей это место, и с презрением глядит на твою чистую (относительно) форму. Особенно на снайперский значок, который ты заслужил чуть меньше месяца назад.
- Эй, салага! - рявкает он, и ты вытягиваешься по стойке "Смирно". - Гони значок, бля. Убьёшь кого-нибудь, как мы убили - получишь обратно.
Ты покорно сдаёшь ему значок, прекрасно осознавая своё положение на этой войне. Тебе придётся снова и снова доказывать свою пригодность этим людям, которые за последний год не видели ничего, кроме отчаяния и смерти.
На следующий день тебя прикрепляют к патрулю, идущему по тому месту, которое обозначено на картах как город Грозный, но на самом деле представляет собой кладбище дымящихся каркасов построек, обгорелых автомобилей и трупов, которые никто не потрудился похоронить. Пускай война официально закончена, здесь до сих пор полным ходом идёт резня и разрушение. Удивительно, зачем это Богом забытое место вообще кому-то понадобилось. Отряд продирается сквозь мусор и развалины, поднимая ногами пыль.
Краем глаза ты замечаешь мальчишку-подростка - лицо замотано грязными тряпками, за плечом - солдатский вещмешок. Сержант орёт ему "стой", но мальчишка пускается бегом прочь от патруля. Сержант поворачивается к тебе, тычет пальцем и ревёт "Снайпер!". Команда понятная и однозначная. Мысли не успевают за движениями тела, СВД уже плотно упирается прикладом в плечо, наглазник прицела - в глаз, метка прицела прилипла к убегающей фигурке. Отдача заставляет винтовку содрогнуться, мальчишка падает на колени, сжимая руками сквозную дыру в груди, хватая ртом воздух. Потом он затихает, и вокруг оседает пыль.
Сержант тычет кулаком в воздух, приказывает отряду стоять на месте, пока вы с ним смотрите, что в вещмешке. На близком расстоянии видно то, что ты раньше не рассмотрел - длинные тёмные волосы выбиваются из-под намотанных на голову тряпок, сами тряпки сползли, и черты лица твоей жертвы лучше видно. Накатывает осознание того, что "он" и не он вовсе, а молодая девушка, на вид не больше семнадцати лет. Её кровь впитывается в обожжённую землю, пустые карие глаза уставились на вечно хмурое небо. Трясущимися руками ты ищешь в вещмешке какое-нибудь оправдание тому, что ты только что отнял её жизнь. Гранаты, хоть что-нибудь.
Но находишь только несколько тощих кусков хлеба.
Накатывает рвота, ты падаешь на колени и тебя выташнивает. Сержант стоит и смотрит на тебя со своей вечно презрительной миной. Мясистыми лапами он поднимает тебя на ноги и смотрит тебе прямо в глаза.
- Ну что, салага, похоже стрелять ты всё-таки умеешь, - говорит он, разжимает твой сжатый кулак и втискивает в него твой снайперский значок.
Где-то внизу на улице из радиоприёмника раздаётся песня "I’ll Be Seeing You" Джимми Дюранте. Народ заслушивается, посетители уличных кафешек доедают свои десерты и никто не смотрит наверх. Так и надо. На пляже почти никого нет. Лишь на крохотном причале сидит молодая девушка, разбрызгивает стройными ногами тёплую воду итальянского моря. Пастельно-жёлтое летнее платьице блестит на закатном солнце. На лице играет улыбка. Она красива, и тебе сложно держаться профессионально-отстранённо, глядя на неё в оптический прицел. Ты пытаешься собраться, но какая-то часть разума ускользает, хочет пойти к ней на пляж, держать её за руку, говорить ей комплименты о её красоте и о том счастье, которое ты испытываешь просто от того, что смотришь на неё.
- Дельта-первый, на позицию. - звучит из рации краткая команда голосом доктора Клефа. - Дельта-шесть, огонь.
Она поворачивается навстречу другой женщине, постарше, которая идёт к ней со стороны пляжа. Лицо видно идеально. Оружие чуть заметно шевелится, пуля калибра 5,45 покидает ствол бесшумной винтовки и вонзается ей ровно между глаз. Она не успевает ничего почувствовать, просто падает на доски, как сломанная кукла. Улыбка так и осталась на лице, из крохотного входного отверстия вытекает кровь и блестит на солнце.
- Дельта-первый, цель нейтрализована.
- Дельта-второй, подтверждаю.
- Дельта-третий, начинаю контакт с целью.
- Дельта-первый, прикрываю.
- Отставить, Дельта-первый, Дельта-третий. Дельта-шесть займётся этим сам.
Женщина постарше замирает на месте, от ужаса и неприятия ситуации роняет корзинку с вином и сыром. Доктор Клеф бьёт её по лицу рукоятью пистолета. Твоя концентрация гаснет, и ты уже не обращаешь внимания ни на драку, ни на трескотню в рации. Ты просто смотришь на девушку, которая до сих пор улыбается, пусть даже её кожа и серая от вытекшей крови. Позыв рвоты удаётся заглушить; твой корректировщик стреляет и тело SCP-784 падает на девушку, загораживая её от тебя. Ты возносишь безмолвную благодарность Богу за этот маленький дар.
Позже на своём столе ты обнаруживаешь лист бумаги. Это - благодарность от лидера вашей МОГ за участие в устранении SCP-784, "опасного и разрушительного существа, которое представляло собой смертельную угрозу как Организации, так и всему человечеству". Бумагу ты складываешь и кладёшь на оружейный шкаф, в котором стоят две винтовки - СВД и чешская винтовка 5,45 с ПБС. На прикладе каждой - по одной зарубке. Каждой пользовались лишь один раз, и теперь обе пылятся у тебя в кабинете.
Ты валишься на жёсткую койку и обдумываешь прошедший день, мысленно повторяя то, что сказал себе много лет назад в очень далёком краю.
Хуже, чем убить невинную девушку - только получить за это медаль.
Эта мысль крутится у тебя в голове всю ночь, не даёт спать. Был бы жив твой отец, ты бы спросил у него совета, ты бы спросил, зачем всё это. Ты вспоминаешь, что он тебе сказал ещё тогда, в детстве, и думаешь, хватит ли духу сказать ему, что он был неправ. Чудовища очень даже живые.