Проблема в том, что когда начинаешь делать вино из одуванчиков, цветы надо выкинуть едва ли не первым делом.
Семнадцать минут. В этот раз мир продержался именно столько.
Распятия с прибитыми к двутавровым балкам вопящими жертвами пропадают, и вместо них возникает пасторальная сценка. Безмятежность уходящих вдаль зелёных холмов, осыпанных золотом, нарушает лишь десятиметровый альбертозавр, отгрызающий одну из голов у трёхголовой овцы. Нажатие на кнопку часов, сброс таймера. 00:00:01, отсчёт пошёл.
Он решает двинуться на юг, продираясь через поля, где одуванчики вымахали ему по пояс, подальше от поедающего жертву хищника. Шрам на ноге покраснел и изводит его беспрестанной болью, напоминая, что за несколько минут можно лишиться жизни или конечности. Отойдя подальше от кровавой сцены, он рвёт несколько листьев и поспешно запихивает их себе в рот. Листья жёсткие и горчат, но есть можно, а он уже давно не ел.
Они сказали ему, что он будет вне опасности. Что ему надо будет пронести информацию сквозь вселенные. Где-то там, сказали они, есть вселенная, где Фонд ещё существует. Найди их, расскажи им о том, что случилось. Может быть они сумеют всё исправить.
Он срывает стебелёк одуванчика-переростка и сосёт млечный сок, а потом начинает рвать цветы с тарелку размером и запихивать их в свой потрёпанный рюкзак. Может быть в следующем скачке попадётся бутылка и немного сахара. Можно будет сделать вино из одуванчиков.
Сдвиг настигает его между тем моментом, когда он застегнул рюкзак, и тем, когда он закинул его на плечо. Теперь он стоит на оживлённом перекрёстке в час пик. Его чуть не переехало жёлтое такси: водитель орёт, машет толстопалой рукой, а его багровое лицо искажено гневом. Глаза его пусты, а из пассажиров в машине только трупы.
Он отходит в сторону и глядит на алое небо. Полуденное солнце окрашено в багровый цвет крови. Оно огромное, даже слишком огромное. Оно занимает полнеба, но светит так тускло, что можно смотреть невооружённым взглядом и видеть нездоровые пятна, покрывающие светило.
Мы можем только перенести наружу одного человека. Стороннего Наблюдателя, неподвластного сдвигам. Мы тянули на спичках. Выбран был ты.
Двадцать одна минута. Таков был срок жизни этого мира. Он снова жмёт на кнопку часов, сбрасывая таймер.
На углу улицы расположился супермаркет. Огромная витрина разбита, из неё свисает несвежий покойник, которым её и проломили. Он проходит в пролом и шагает по пустым и заброшенным проходам. Он хочет есть. Он всегда голоден.
Он не обращает внимания на стенды с гниющими фруктами, над которыми вьются мухи, на покрытое зелёной плесенью мясо в мясном ряду, и направляется к бакалейному ряду. По пути он проходит мимо полок с сыпучими продуктами. Что-то заставляет его остановиться. Это коробка с растворимой начинкой. На картинке изображена типичная сценка семейного праздника в стиле Нормана Роквелла. Отец семейства вырезает узор на человеческой голове с раскрытым в крике ртом. Щекастенькие дети ставят на стол тарелки с частями человеческих тел.
Он снимает с полки плоскую прямоугольную банку, в какие принято запаковывать сардины, и открывает её поворотным ключом. Из банки на него смотрят семнадцать голубых глаз в масле.
Он сгребает все банки, до которых может дотянуться. Привередничать ему нельзя.
Мы не знаем, чем это вызвано, но времени уже нет. Это мы не остановим. Известная нам реальность утонет в пучине хаоса. В пене Того-Что-Могло-Бы-Быть.
В этот раз от сдвига до сдвига прошло целых полчаса. Новое нажатие на кнопку, начало нового отсчёта. Мир окутан туманом. А из тумана выходят люди, или существа, очень похожие на людей. Он достаёт мачете ещё до того, как первый из них приближается к нему, а из невозможно широко открытого рта сверкают острые зубы, которым самое место в акульей пасти.
Реальность по своей природе - множественная вселенная. Выбор порождает разветвление, порождает новые вселенные. Вероятность создаёт новые реальности. Но до сей поры эти параллельные вселенные были отделены друг от друга. Скоро это изменится.
Следующие несколько минут оборачиваются проблемами. Он убивает многих, но им нет числа. Его бросают на землю. Его рюкзак потрошат, словно разбухший труп, содержимое разлетается во все стороны. Они берут банки и колотят ими по камням и обломкам кирпичей, вскрывая их, поедая консервированные глаза, пальцы и языки. Потом они набрасываются на него.
Они сказали ему, что это - визуальное представление реструктуризации класса CK. Спирали - это вселенные. И они сходятся.
Ему повезло. Этот мир продержался лишь девять минут, но этого хватило, чтобы один из акуломордых выгрыз кусок из его руки. Он появился в новом мире. Идёт дождь, но вместо воды - кровь и говно.
Когда его подняли глухой ночью, он сразу понял, что дело плохо. И всё же он был готов. Годы, проведённые в армии, научили его не бояться, научили выживать вопреки всему. Он был готов встать против того, что им надо, и убивать тех, на кого они покажут.
Он не ожидал, что они отведут его в комнату и покажут фильм: псевдоцветное отображение математической реальности. Было красиво: море голубой пены, в которой надуваются и лопаются пузыри, а между ними плавают ярко-жёлтые спирали. Он заметил, что спирали стремятся друг к другу и теряют цветность.
Это пробудило в нём воспоминания о деревенском доме, о детстве, когда его дед делал вино из одуванчиков, которые собирали на зелёных лугах его бабушка и сестра. Старик клал цветы в кастрюлю из огнеупорного стекла, наполнял её водой, добавлял сахар и лимонный сок, а он смотрел, словно заворожённый, как в кипящей жидкости всплывали и тонули жёлтые цветы, медленно вращались в бурлящей воде, постепенно становясь из ярко-жёлтых тускло-коричневыми.
Он жмёт на кнопку часов и сбрасывает счётчик.