Российский филиал, главная Екатеринбургская Зона.
— Смотри, — он ткнул пальцем в бланк, — галочку ставишь только здесь, напротив первого столбца, дальше ставятся крестики, то есть ты понял, галочка сверху потому, что ты как бы «подтверждаешь», а крестик потому, что «опровергаешь», — собеседник кивнул, продолжая напряженно вглядываться в листок, — вот. Если с грамматикой плохо, пиши сначала в блокноте, потом аккуратно переписывай, — осторожно открывая дверь, Осипов глазами ненароком указал в проход, собеседник послушно попятился к выходу.
— А повторите, пожалуйста, куда крестики ставить?
— Сомневаешься — в правое гнездо, — кивнув, тот окончательно вышел за порог. — И про точки не забудь. — вслед уходящему, добавил Осипов.
Грузно выдохнув, он легким толчком закрыл дверь. И направляясь к столу, вдруг заметил — тихо стало как-то, значит рабочее время на исходе, пора потихоньку собираться. Уселся, обвел взглядом стол, заметив, как он про себя называл, «бесхозные» документы, потянулся сложить их сначала в стопку, потом в выдвижной ящик. На середине процесса в дверь постучали, всё нарастающее чувство оконченного дня куда-то улетучилось.
— Заходите, — прозвучал уставший голос.
— Здравствуйте Платон Осипович, я по поводу Фёдора, мне нужно ваше письменное согласие, — на стол с легким шелестом спустился лист, формата А4.
— Синицын, ты мне уже все мозги вытряс своим новичком, его уже определили, как ты вообще собираешься его сменить?!
— Ну, на то у меня есть веские причины… — Синицын начал было уже разъяснять что да как, цитируя документ, но Осипов его перебил.
— Нет, ты не понял, — с явным раздражением кинул он в сторону собеседника, — мне не интересно, что у вас за драма, мне её по телику хватает, — короткие пальцы Осипова потянулись к листку, не забыв по пути захватить ручку. — Всё, иди, мне не до тебя, — Осипов украсил своей подписью документ. Из чистой формальности одарив «бюрократическую свинью» пожеланием приятного вечера, довольный Синицын, под отзвуки вялого ответа, покинул комнату. На языке остались неиспользованные, неприятные фразы, которые так и рвались наружу при виде этого засевшего в кожаном, грязном от сала кресле чина.
«Еще парочку подписей» — промелькнуло в голове Синицына. Каждому сотруднику Фонда рано или поздно придется развязывать этот Гордиев узел, сотканный из бумаги с множественными, но что-то да значащими подписями. Нет, не в подобном виде, перевести нового сотрудника подальше от опасной работы — больше личная история, основанная на добре, позитиве, и взятке, что любезно называется подарком. Подобные бумажные дела Синицыну были не в первой, он имеет опыт и всячески его применяет. С самого начала работы в Фонде он определял завербованных выпускников на факультеты, где главными предметами значились незнакомые, длинные слова, что будто и были придуманы на ходу или взяты с сомнительных, псевдонаучных сайтов.
После, когда пришло время, его повысили, ну как, «повысили», для всех остальных то было повышение, а для него самого скорее переназначение на другую специальность под предводительством наставника. Синицын всеми силами отмахивался от этой работы. И хоть оклад был выше, всё равно предпочитал относительно безмолвную бюрократическую машину всем остальным механизмам.
— Но ведь знания в этом деле не зря приобретались, — раздалось в кабинете, на шестом этаже, — к тому же, за всё время работы, он успел познакомиться с многими людьми и их ситуациями, значит будет проще, — на стол упал архив, открывшись он обнажил для сотрудника администрации среднего чина черно-белую фотографию Синицына.
— Мы примем это во внимание, — протягивая к белоснежному конверту пальцы, промолвил чин.
Стук по истёртым клавиатурным клавишам, дребезжания неумолкающих телефонов и нервный топот в кабинке справа — Синицыну теперь привыкать, раньше-то такой возни он не слышал, бегал часто по коридорам, да, но то было на этажах выше, где почти никого нет, только с затемнённых кабинетов иногда доносился телефонный звон. Иногда мог задерживаться в приемной, спорить с очередью где «совершенно случайно» занял чужое место, но всё чаще выбивался наверх — подмазывался к начальству. Он чувствовал как поднимается выше, а теперь чувствует лишь нависший Дамоклов, никакого повышения в ближайшие годы не предвидеться, он скорее умрет естественной смертью, чем меч упадет на голову оперативной группой захвата коррумпированного директора.
— Синицын! — воскликнул наставник, вынырнувший с проема, — ну как ты тут? Давай, обосновывайся, через час своего первого принимать будешь, я тебе полегче выбрал, там история ух, проста как два пальца, — позади, за дверью криком раздалось отчество наставника, — так, бежать пора, давай, удачи, — напоследок, он поддержал новичка жестом, и, показав кому-то неприличный знак, удалился.
Стук в дверь, фразы приветствия и нудная история с очевидным концом, что заполоняла маленькую комнатушку последние минуты шесть. Синицын бы заскучал, однако скорость с которой произносилась та история не по-детски его освежила, словно хороший кофе, похоже, рассказчику далеко не впервой.
— Ну что тут можно сказать, — начал Синицын, — подобные ситуации хоть и случаются часто, но подробности всегда отличаются, давайте мы с вами заполним данный бланк, — открывшись, ящик издал скрипучий стон, оттуда, из толстой стопки копий, Синицын отщипнул один экземпляр бланка-шаблона, первым делом, он определил тип бланка, написав в заглавии: «Заявка Комитету по Этике». — Вот тут: — кончик ручки принялся проводить по бумаге, — ваша должность; уровень допуска, тут: место работы, не спутайте с должностью, здесь вас просят именно координаты; ниже впишите имя, фамилию, отчество, именно в таком порядке, далее, идентификационный номер…
Первый рабочий день неизменно лёгок в Организации. Даже те четыре разные судьбы, что, по мере создания заявок в Комитет, поведал Синицын, были только пробником к завтрашней работе, и он надеялся, что прибавится она далеко не в количестве, может в сложности и неоднозначности, может описанные ситуации раскроют вопросы морали, не зря ведь философию изучал. А эти сегодняшние обязанности были подобны заводским — выслушать, объяснить, сдать бланк, следующий. Эти действия монотонны, скудны на интерес, к тому же изрядно выматывающие эмоционально, а раньше работа с «чиновничьими» бумажками абсолютно не удручала если, конечно, пристраститься — знать: где какая дверь; куда ведут коридоров пути.
Синицын шагал по блестящему от чистоты полу в направлении жилого сектора, где-то на улице прогремел то ли гром, то ли взрыв, однако находясь в комплексе то не имело значения, ведь здесь куча охраны, всё по стандартам безопасности, здесь всегда одна температура, одна влажность и одна яркость света, одним словом — стабильность. Синицыну, как и многим другим, белый потолок давно заменил небо, выходить даже во двор Зоны считалось относительно опасным, а сотрудники администрации были слишком лояльны для того, чтобы их жизни подвергать риску — благо Синицын теперь обычный планктон, ему можно, он просто не хочет. Всё приближаясь, он вынул из кармана пластиковую карту, звонкий писк у пропускного пункта растормошил заспавшихся безопасников, а скрип двери — соседей. Синицын закрылся на ночь.
Зона потихоньку пустела. Сейчас на местах остаются только «сверхурочные», оштрафованные, и энтузиасты с охраной, что пристально наблюдает за любыми их деяниями. Остальные же сидят в столовой или комнате отдыха, болтают до крайнего срока или блуждают по двору камни пиная, впрочем, ночью слышны только редкие мухи на кухне, да как квакают лягушки в болоте около Зоны.
— Алексей Михалыч, расскажите, а как вы догадались впервые? — обратился парень к сидящему в углу мужчине, тот был на лет двадцать старше, и видно, сразу смутился, но уютная атмосфера, царящая в воздухе, с лихвой минимизировала любые стрессы и неудобства, она так и манила расхохотаться добрым смехом при любой подходящей ситуации. Мужчина вовремя смекнул, и теперь глазел с ухмылкой, улавливая эту атмосферу, забытую когда-то.
— Ну слушайте, коль захотели, — в комнате отдыха воцарилась тишина и чувство предвкушения. — Был у меня один напарник давным-давно, имени его даже не вспомнить. Он был начинающим исследователем, а я инженером, и всё для нового объекта, не шибко опасного — в наши руки он попал после отдела первичников, и уже после основных приготовлений, — рассказчик вспоминаясь, отвел глаза к потолку. — В первый же день, поручило нам начальство отремонтировать целый блок, для этой аномалии — ну вы все помните эту историю, как в подвальном помещении рванул экразит, так вот, исследуем мы значит протоколы техников, и видим, что для починки коммуникационных путей нужна одна очень важная деталька. Каждый из нас, инженерников — он провел рукой по комнате, задевая задорным взглядом товарищей, — знает эту деталь наизусть. — По комнате пронеслись гулкие голоса, — эф три ноль-ноль, эф три десять — в наши времена, такие детали только на заказ в Североамериканском делали. Ну мы сначала, конечно, этих уведомили, — опрокинул палец к верху, — но получили наказ дескать: «нету деталей, давайте там сами», ух, уж до сих пор коробит. «Сами так сами, что поделать» — подумали мы, — мужчина насмешливо угукнул.
— Силились значит планы рисовать, потом сами что-то на схемах паяли — ничего не подходило, — мужчина махнул рукой, — только потом, от соседа третьей внучки, да от второго шурина случайно узнали, что эта деталь, оказывается, поставляется какой-то там МОГ по эксклюзивным правам каким-то, — мужчина широко улыбался не в силах сдерживаться, остальные участники посиделки подхватили инициативу. — Вижу понимаете к чему идет-то история, но я дорасскажу, — вновь подняв палец к верху, тот продолжил, — они там сверху, сами знаете как засели, нам значит, инженерникам выделить нет деталей, а им… тьфу. Ну короче, достать деталь надо, иначе чревата то невыполненными сроками. Пришлось всё-таки подключать связи, мой напарник до этого момента доводить не хотел, но мы с ним договорились, — мужчина ненадолго поднял открытые ладони, — и вместе что-то да придумали: я выясняю путь поставки, а он, подключает своего знакомого в службе логистики. План придумывали вместе, как нам в руки эту штуковину достать да так, чтобы не заподозрили, вечером то было, как сейчас помню, — откашлявшись, он продолжил.
— Короче, выяснил кое-как путь через расспросы знающих людей в Зоне, «отлично» подумал: грузят ту деталь в Санта-Круз, потом летит спец. рейсом до Японии, там по дороге в Китай что-то сбрасывает, и потом к МОГ как раз через нас. Напарник при мне звонит в эту Санту, говорит мол, передайте «такому-то» и потом в трубку: «мы за деталью ноль-ноль десять» — всё, коротко и ясно, я от восторга чуть не подскочил в тот момент. Вот, свою долю я выполнил, значит осталось ждать.
— Проходит где-то неделя, и нам уже звонят: «принимайте заказ», — мужчина театрально развел руками. — Оказалось что: там в этой Санте грузчик превысил лимит веса по борту и пролетая над нами, сбросил деталь на кроны, — хмыкнув, продолжил, — но всё обошлось, деталь цела и никто ничего не заподозрил, за это мой напарник потом долго благодарил этого своего знакомого, помню звонит и говорит по громкой как бы хвастаясь: «как приказывали: деталь укутал в слоев десять, а лишние килограммы списал, оставшиеся обусловил состоянием машины и погрешностью аппаратуры» — так и сказанул, — комната преисполнилась ухмыляющимся лицами.
Вскоре тишину развеял мужской голос: — Да-да, помню я так однажды дешку доставал — списал лишние кило, записал как женщину, так меньше затрат, — комната вновь зазвучала.
— Ну ты негодяй, — раздался женский голос, без нотки осуждения.
— Интересная авантюра, босс, — поставив стакан с соком на белый стол, парень начал рассказывать историю друга Синицына. — Жаль его сегодня нет с нами, всё, перевели окончательно, не будет больше с бумажками забегать к нам на чай, — с грустью в глазах, промолвил парень.
Третий Полигон Зоны.
— Пока вторая не рванула, какой? — в который раз прокричал оперативник.
— Выясняют! — в который раз ответил командир.
— Короче, всё, режу красный — Второй уже нацелил кусачки на провод, как по рации закричали:
— Идиот, стой! Там под ковриком код деактивации!
— Черт, твою мать, — Второй остепенился и в мгновение дёрнулся ко входу. По дороге сметая всё на своем пути, он наконец приблизился достаточно близко, чтобы яростно откинуть коврик. — Да! — он вскрикнул только завидев записку и, желая её схватить, протянул правую руку в сторону потрепанной бумажки, однако толстые, неуклюжие пальцы никак не хотели подбирать этот злополучный лист. — Блядь, перчатки, — левая рука приблизилась к правому запястью и, в какой уже попытке, проскользила по броне, тогда он начал что-то понимать, возможно, пальцы физически не могут задеть зазор перчатки. В это время, как на зло поднялся ветер — записка поддалась потоку. Второй вновь выругался и побежал вслед улетающей бумаге. Позади прогремел взрыв.
— Закончили, — раздалось разочарованное из мегафона. — Вы все… — Штатный не находил слов, — тупицы, пустоголовые! — прозвучало вместе со стуком о голову. — Второй, ты недоумок в квадрате, хули ты за этой запиской поперся, бомба портативная, её можно просто выкинуть из окна. Всё, я не могу больше с вами работать.
— Встретимся через неделю, — упомянул за Штатного инструктор.
— Да не унывай ты, — подбодрил Командир Второго.
— Как думаешь, они нас выкинут?
— Да куда они денутся, нет конечно, ты же оперативником не по своей воле стал, научишься, дело это всё-таки сложное.
Утвердительно покачав головой, Второй принялся счищать с одежды пыль.
Пермь, Восьмая засекреченная часть. Уровень допуска 4
На улице стоял мороз. Замерзший, окутанный слоем снежинок но когда-то расцветающий кустарник приятно хрустел и трескался от надвигающихся сильных ног. В камере было также холодно, ноги почти онемели и не желали двигаться. Вдруг, дверь камеры отворилась мерзким скрипом, узники морально приготовились. На этот раз обошлось — никто не пытался сбежать или покончить с жизнью, значит наказаний всем остальным не предвидится, и потехи для тюремщиков в виде скованного нарушителя тоже.
Сокамерники и оглянуться не успели, как в камеру влетел новобранец. Старик прижался к стене, и окинул парня взглядом, тот приземлился на колени и сейчас натужно вставал. Как он потом рассказывал — ускорения ему предал пинок в спину.
— Не холодно, малец? Иди ко мне, согреемся, — дед жестом указал на скамейку рядом, что была больше похожа на выступ, конструкционную ошибку.
— Ты его не слушай, он месяц уже не мылся, иди лучше ко мне, — с максимально доброжелательным выражением лица сказал Двадцатка. Новенький уселся в углу, вдали от всех.
Просидев так минуты две, старик понял, что расклад в ближайшее время не изменится, потому решил нарушить тишину:
— Помню как полубоги брели прямо в Ад, им осточертело свое бессмертие, — глазами он вскользь проверил реакцию, новичок не шелохнулся.
— Дед, не хочу тебя расстраивать, но эту историю я уже слышал.
— А то не для тебя, сынок, — старик тактично кивнул в сторону новобранца, что вдумчиво сидел в своем углу, похоже, сейчас он активно постигает тюремный быт сотрудников класса D. Двадцатка умолк, и старик, казалось, вновь начал погружаться в недавно навеянные аномалией видения, как подошли белые халаты и сопровождающий безопасник.
— Так, всем заткнуться! Осмотр и на эксперимент, — грозно воскликнул, большой как стена, тюремщик.
— Вот этого давайте, — ткнула пальцем в новичка, с красивым номером 1335, худенькая ученая.
Выбрав нужный ключ — универсальный, охранник вывел из камеры D'шку. Штатный доктор провел первичный осмотр, выслушал все претензии по здоровью и зачитал дело. Ученая, кивая головой, приняла «данного расходника» для очередного эксперимента. 1335 вскрикнул от боли, когда охранник заломил руки и сковал их наручниками, в тот момент прокомментировав: «Не рыпайся, наручники дороже тебя стоят». В таком состоянии они прошли пол комплекса, кисти изрядно затекли, плечи кувыркались в суставах и сильно гудели.
Наконец его завели в какую-то комнату и сняли наручники. Тесная, хорошо освещенная, похоже, еще и с запасными лампами, что сейчас не горели. Не успел подопытный размять плечи, как потух свет. По громкоговорителю ему сообщили — «молись», и точно не злорадствуя. Он послушался приказу.
— Что ты видишь? — через некоторое время спросил динамик.
Вначале он вспомнил давно забытый сон, как тогда казалось: — Я вижу как город пылает в огне, — а позже, пересказал фрагмент, будто простирающийся прямиком из его жизни. — Меня никто не изгонял, я злым смехом не провожал Испуганных, — чья-та память внедрилась, и даже начала заменять его «я», словно «как у кого-то безликого бедняги, что недостоин даже существовать», — промелькнуло у него в голове, казалась, что даже эта мысль, по ходу дела сменив хозяина, была уже не его.
— Хорошо, кто ты?
— Исаак я. Мне тысячи лет, я блуждал по миру и увидел всё, что смог. Бог мне судья, я добровольно спустился туда, — вдруг, он полностью осознал тело, почувствовал руки и попытался открыть веки, «неужели настала очередь моя» — подумал он про себя. Но мгновенно изменился в лице, постоянно сопровождающей боли больше не было, он вскрикнул.
После допроса, подопытного направили на мед. экспертизу, подтвердив отсутствие каких-либо изменений, было приказано нейтрализовать «данного сотрудника», галочка в личном деле проставлена заранее, вести учет в реальном времени слишком муторно. По дороге D'шка всё о чем-то молвил, вспоминал некий «сон», такой реалистичный… Через пару минут они достигли цели. В цехе пахло сырым мясом, всюду звенели стальные лезвия и летели ошметки плоти.
Аудиозапись эксперимента сохранена, стенограмма создана, всё продублировано в резервное хранилище и отправлено всем нужным инстанциям, включая редактора. Записи пришли вовремя. По ходу дела обнаружили мемагент, все файлы изъяты и перепроверены — ложная тревога, просто неисправность устройства. Работа завершена в срок, редактор отправляет материал в базу данных и предвкушает ежемесячную обработку амнезиаком.
— Дед, — обратился Двадцатка к старику, — а ты разве не спустился в Ад?
— Спустился, и вот он я, мы ведь уже там, — старик вскочил, будто только узнав о своем «положении».
Двадцатка печально откинул голову к решетке: — Мы в Фонде, дед, это куда хуже.