Узнаёте ли вы себя, когда смотрите в зеркало? Может, иногда всплывает мысль: «Вау, это моё лицо? Правда, что ли? Подумать только, как я изменился». А может, вам чудится, что перед вами вовсе не вы? Но так ли важно, из чего собран «корабль Тесея», если сути это не меняет?
У меня нет своего «корабля», своей формы, своих мыслей и имени. Я лишь заимствую их у других. Ни в коем случае не краду, ибо никому не причиняю вреда.
Чтобы принять чью-то форму, мне достаточно знать, как выглядит донор. С неодушевлёнными предметами, растениями и животными это не составляет труда. Никто не заметит, если я притворюсь берёзой посреди леса, пусть даже рядом с донором, понимаете? В городской черте ситуация меняется, и мой выбор падает на животных и людей.
Люди, как же завораживает их непохожесть. Часто люди клеймят себе подобных серой массой, делятся на лагеря, отстаивая свои или чужие идеи. Однако на самом деле каждый из них проживает свою жизнь в уникальных обстоятельствах, которые причудливо переплетаются с генетическими особенностями. И в результате у каждого выходит свой собственный неповторимый «корабль».
Я соглашусь, что со стороны вся «эскадра» может выглядеть однородно, но если подняться на «палубу», то сразу станет заметен авторский стиль каждого «судна».
Нет ничего приятнее, чем направить «корабль» тем же курсом, беря во внимание течение жизни и прошлые задумки «капитана». Да, быть человеком – настоящее искусство.
Обычно я выбираю людского донора из числа пропавших без вести, людей, готовых вот-вот наложить на себя руки или погибающих у меня на глазах. Конечно, можно принять чужой облик и свалить за тридевять земель. Но начинать жизнь с чистого листа слишком утомительно. Интереснее занимать чьё-то место. К слову, я также избегаю тяжелобольных и стариков – слишком много хлопот с избавлением от тела донора и борьбой с болячками.
Социально активный донор – лучший выбор. Больше всего мне нравится людской молодняк. Их чувства обострены, а восприятие мира чисто, как лист бумаги. В их образе я могу осознавать себя: воплощать свои идеи, принимать самостоятельные решения и не бояться подозрений за несвойственность своих поступков. Только так я могу хоть сколько-то познать себя, ибо не помнится мне даже, как я зародился.
В какой-то момент я просто осознал себя камушком, галькой в руках мальчика на берегу реки. Он таскал меня в своей сумке несколько лет, трогал, когда о чём-то размышлял. Став постарше, мальчик забыл обо мне напрочь, а я тихо улизнул, но хочется верить, что именно его рефлексия даровала мне искру самосознания.
Моя память также устроена весьма необычно. Когда я принимаю личность донора, то словно держу в руках пластилин – могу рассматривать его, досконально изучить рельеф и аккуратно мять. Сразу после превращения я обычно перенимаю чужую память и осознаю скопированную личность. При этом я заимствую характер, стремления и привычки донора, и в большинстве случаях не в силах им воспротивиться.
Когда приходит время сменить людскую личину, подробности о прожитой жизни со временем затираются, и остаётся лишь общие выцветшие картинки: кем я был, как выглядел и какой образ жизни вёл. Это позволяет предположить, что моя природа способна где-то внутри себя записывать информацию, которую считает важной.
И хотя я ощущаю себя как нечто, подражающее кому-то, мне приятно осознавать, что фрагменты моих человеческих доноров живут во мне и постепенно формируют меня и мою идентичность.
Однажды я плавал в Оби в образе осетра, наслаждаясь течением и солнечными бликами, и тут вижу, как на поверхности что-то барахтается. Молодая блондинка, перебирая руками и ногами, пыталась остаться на плаву, но безуспешно. В конце концов несчастная нахлебалась воды и пошла ко дну.
Тогда я подплыл к ней, коснулся плавником и мгновенно перенял облик. Касанием это происходит быстрее, чем взглядом. Убедившись, что пульса больше нет, я без опаски, но с большим трудом вытащил её на берег.
Там я разглядывал её белокурые волосы, безжизненные изумрудные глаза и веснушчатое лицо, пока в голове моей всплывали её воспоминания от поздних до самых ранних. Бедняжка Оксана поругалась со своим отцом на почве помолвки с советским офицером. Батеньку недавно раскулачили, и в этом браке он видел последний шанс для своей семьи на светлое будущее. И хоть девушка противилась воле отца, в глубине души она его понимала, ведь в период страшного голода и ненависти нищих крестьян жених был спасательным кругом. Она всего лишь хотела поплавать в одиночестве, но, видать, не рассчитала силы и глубину.
Пляж на берегу реки начинался с высокого обрыва, у подножья которого росли плотные заросли облепихи. Там я и спрятал тело, а сам ещё очень долго купался в солнечных ваннах, изучая новоприобретенное обличие. После оделся и вернулся в деревню.
Остальная часть этого периода помнится смутно. Под конец я, под личиной Оксаны, очутился медсестрой под Сталинградом. Ах да, войны. Как же я их обожаю. В них достаточно просто найти донора на пороге смерти. Никто даже не заметит подвоха. Солдат вернулся в строй, так зачем его искать? В личине немца мне удалось побывать в тамошнем Берлине. Ярые идеологии произвели на меня впечатления оружия, языка войны, используемого для обоснования происходящего. Ну, знаете: «Наши храбрые герои, наш благородный народ» и тому подобное. Только во мне это никогда отклика не вызывало, ибо никогда не считал себя человеком. За эти два года после личины Оксаны я сменил множество лиц, но именно жизнь Оксаны и Клаудиуса показали мне, что сколько людей – столько и мнений. Тем не менее истина в том, что я свой среди чужих. Принять чью-то позицию для меня всё равно, что играть роль, но не могу не отметить, что именно противоречия в людях и между ними делают их столь захватывающими.
Когда Советы вошли в столицу Рейха, я в суматохе городских боев обратился в одного из русских солдат. После войны был мостостроителем, нарожал детишек и внуков. Невзначай интересовался, есть ли у них от природы дар, однако они не понимали, о чём речь. Похоже, сущность моя не передается по наследству. Отрадно. Мне думалось, что если в мире существуют или появятся похожие на меня создания, то они непременно бы использовали преимущество над любимыми мною людскими существами. Что мне не на руку, ибо такие вольности априори привлекут ненужное внимание. Страхи эти, как оказалось, были не беспочвенны.
В конце концов старушечьи деньки мне наскучили. Пришла пора двигаться дальше. Сейчас я Станислав Леонидович Суворов, сын чиновника, сидящего в городской администрации Новосибирска, и, по всей видимости, моя семья неосаркицисты. Открытие этого культа изменило мою жизнь, но обо всем по порядку.
Сидел я, значит, в ночном клубе на центральном районе в личине готической особы: крашенные темные волосы, длинные ресницы, обилие теней вокруг век, сетчатая блузка поверх топа и так далее. Донор к этому моменту был уже 3 года как мертв от передозировки плохими веществами и гнил где-то на свалке. Так вот, посреди оглушительного хип-хопа и светомузыки моё внимание привлекла парочка за столиком у стены. Упомянутый Станислав зажал девчонку к стене, лип к ней, трогал всяко-разно, улыбался и к чему-то призывал, но она ни в какую, несмотря на подвыпившее состояние. Изменившись в лице, парень достал из кармана сверток, развернул и показал ей. Через пару секунд лицо девчонки обмякло. Станислав пощелкал пальцами перед её стеклянными глазами и, убедившись в невменяемости подружки, за руку повёл на выход.
Никогда прежде я не созерцал столь сильного гипноза. Не отрицаю, что он мог ей что-нибудь подсыпать, но столь резкое преображение от содержимого свёртка разожгло во мне искру любопытства. На улице их встретило ещё двое парней, и вместе они направились к несданному в эксплуатацию офисному зданию или торговому центру, не знаю точно. В облике кошки я следовал за ними по пятам. У Станислава были ключи от здания, и они попали внутрь без проблем, а вот мне пришлось попотеть, протискиваясь внутрь через дырку в окне.
Звуки шагов исходили из лестничного пролёта, ведущего в просторный обесточенный подвал. Там оказалось место приготовления ритуала: на полу кровавый круг с рунами и иероглифами, а внутри круг поменьше с рисунком какой-то сущности посередине с множеством отростков и щупалец. Недалеко на полу стояли четыре горсти зажжённых свечей вперемешку с благовониями, а вокруг горстей венки из шалфея. Таким образом, невидимые линии между свечами образовывали квадрат с кровавым ритуальным кругом посередине.
Бодрые парни раздели девушку и решили надругаться над ней перед началом. Мне это были чужды эти извращения, а потому исследовал это сатанинское пристанище, обходя освещённые свечами части комнаты стороной. В каморках я обнаружил кучи сваленных туш, самый настоящий могильник из тел, мало похожих на человеческие. Их туловища и конечности были обезображены наростами, порезами и трещинами, внутренности вывернуты наизнанку, а глаза вытянуты из орбит, как у улиток. Стоял резкий и удушливый запах формалина, консервирующий всю эту массу плоти и препятствующий разложению. Рядом возвышался грязный стол для разделки мяса, на котором эти массы плоти рубили и изучали. На стене висели банки с некой плотью внутри. Только потом я узнал, что это были бальзамированные образцы.
Я вернулся к месту ритуала, ибо был не в силах больше выдерживать эту химическую вонь, усиленную стократ кошачьим нюхом. Парни уже закончили. Девица лежала посреди круга и медленно дышала. Затем Станислав с каким-то кожаным фолиантом в руках скомандовал дружкам читать панихиду, а сам открыл книгу и приготовился к чему-то. Двое подручных встали напротив Станислава с другой стороны квадрата, очерчиваемого свечами, и завыли. Их уста изрекали чуждые мне слова. По звучанию было похоже на латынь, только временами юноши выкрикивали гласные, блеяли, мычали и стрекотали. Сам «предводитель» нашёл нужные строки заклинания и повторял его параллельно панихиде друзей.
И мне предстало зрелище, чудо, в которое я не смог поначалу поверить. Из отверстий девушки вытянулись морщинистые щупальца с человеческими глазами на конце и обвили сначала её конечности, а затем и всё тело целиком. Они все скручивались и скучивались, пока не получился своеобразный мясной кокон. Оболочка треснула, и из неё вырвалась сущность наподобие тех, что я лицезрел минутами ранее. Дым от свечей засветился синим, увеличился в плотности, объеме и сформировал тонкий прозрачный барьер в форме куба, отделяя тварь от сектантов. Мерзкое создание бесновалось внутри тюрьмы, как дикий лев в клетке, топая из угла в угол. На спине выступало несколько лишних рук, одна стопа и дополнительное лицо девушки, ставшей жертвой ритуала. Растерянный взгляд наполнился ужасом. Хотя её рот широко раскрылся от спазма спинных мышц, он был не в силах кричать. Голова существа имела редкий волосяной покров, уши превратились в закрученные отверстия, из ноздрей и глаз беспорядочно вились щупальца с глазами, в то время пасть, напоминавшая клюв китоглава, щелкала и ревела в порыве бешенства.
Станислав и его дружки выглядели спокойными. По всей видимости, им не впервой. Предводитель вычитывал заклинания из фолианта, старался подчинить сущность. Пробуя разные слова силы, ему удалось обратить внешний облик твари обратно в человеческий. Растерянная жертва либо была под действием злых чар, либо находилась в беспамятстве, так как легко выполнила просьбу обидчиков довериться им и подойти поближе. Но стоило ей пересечь кровавый круг, идя в сторону подручных Станислава, так её тело взорвалось, как мясное С4, пробило кубовидный дымчатый барьер и смело всех начинающих магов. Грохот был столь значителен, что с потолка осыпалась штукатурка, а мне перепонки выбило напрочь. В остальном остался цел.
Когда я подошёл поближе, то понял, что от девушки ничего не осталось, кроме жилистого фарша, покрывающего всё вокруг. Друзья Станислава погибли мгновенно. Их разорвало на части, пока сам зачинщик противоестественного колдовства был полностью обезображен взрывом и осколками костей. Не теряя времени, я добрался до него и перенял его облик. Парень ещё дышал, но кровь текла ручьём. При любом раскладе уже покойник.
Я схватил фолиант, натянул его штаны, ставшие сетчатыми от взрыва, и рванул на первый этаж. Там я увидел, что взрыв эхом прошёлся по зданию и выбил стёкла на нижних этажах. Мне удалось быстро ретироваться. Память Станислава привела меня к нему домой. Пришлось отчитаться отцу. В наказание он мне смачно разукрасил лицо за этот погром в клановой лаборатории. В пылкой беседе ему удалось выпустить пар, так что под конец разговора он уже радовался, что я хотя бы выбрался живым.
Обрабатывая новые знания, я выяснил следующее: неосаркицисты — это культ, который восходит к какому-то древнему учению о манипуляции плотью с помощью магии, даруемой высшими силами. Однако моё семейство состоит в клане, считающей саркицизм лишь инструментом для собственного обогащения, получения благ жизни, власти и прочего гедонизма. Место ритуала было своеобразным магическим исследовательским центром клана, в котором состояла наша семья. В нем проводили не только обряды поклонения, но и эксперименты с магией.
Перечитав внимательно фолиант, я понял, в чём заключался промах Станислава. Извратить труда особого не составляет, но обратить этот процесс вспять — целая наука. Оказалось, что надругательство было частью плана. Ему казалось, что применение тауматургических аспектов поможет добиться желаемого результата, но он забыл использовать одно интересное заклинание-стабилизатор из фолианта, а также не учёл, что барьер из благовоний не сдержит отдачу после тауматургического действа.
Вот тут я по-настоящему загорелся. Хоть клан и не имел достойных тауматургических учебников, уже имеющегося в моем распоряжении пласта знаний было достаточно, чтобы я принялся, причмокивая, грызть гранит аномальной науки. Оказывается, существует целое подполье с чудесами разных форм и размеров, которые, однако, ни я, ни семья Стаса своими глазами не видели, но слышали о них. Всё потому, что в мире также присутствуют некие смотрящие за порядком, чья цель — сокрытие всего экстраординарного от простых глаз.
Хоть жестокое воспитание Станислава и его маниакальные наклонности мешают мне в должной степени уделять внимание саркистической учёбе, я доволен подарком судьбы и теми горизонтами, что мне открылись. Мир полон не просто «эскадрой кораблей» с уникальным дизайном. Где-то на горизонте посреди тумана тихо идёт целый «Летучий голландец», блюститель тишины вод морских, и шутки с ним чреваты тем, что меня пленят и после я неминуемо сгину. Всем своим нутром чую, что сгину. Ибо сам я — одно из тех чудес, которое он желает всеми силами утаить. Жизнь Станислава открыла мне доселе невиданные горизонты.
И вот что меня ещё волнует. Когда я осознал себя камнем, было ли это моим рождением? Как бы я ни напрягался, вспомнить что-то раньше этого периода у меня не получается. А вдруг я давным-давно сознательно запретил себе это вспоминать? Вдруг я самовольно превратился в нечто непримечательное, сжался, скукожился и пожелал забыть себя? Вдруг я пошёл на это с целью скрыться, убежать от рока преследования и страха поимки?
Но что, если я арбитр? Нечто вне рамок людских, а значит, способное трезво решать, что правда, а что ложь, что людское, а что ему чуждо. У подобного абсолютизма неизбежно появились бы противники.
Смотрящие наверняка что-то знают об этом, а значит, мне ничего не остаётся, кроме как подготовиться и выжидать удобного момента. Да, я люблю людей, ведь благодаря ним настанет день и у меня накопится достаточно фрагментов в душе, чтобы собрать свой собственный «корабль».