SCP Foundation

— Мне очень жаль.

Диана заняла сиденье справа. Смотрела на неё с тем же встревоженным лицом.

— Простите за вопрос, Храмова, — неуверенно начал Цзянь, слева, — можете уточнить, что случилось?

Евгения откинулась на спинку.

— Простите, что ушла, — она извинилась ещё раз, хотя, наверное, ни к чему, — Как бы вам сказать. Я скорее иркутская, но мы… часто ездили туда. Особенно в детстве. Я родилась… там.

Никто из них не ответил. Не сразу, по крайней мере. Она тоже совершенно не горела желанием продолжать.

— Соболезную, — Цзянь еле слышно выдохнул.

Автомобиль проехал мимо заснеженного парка, свернул в проулок между небоскрёбов и внезапно вынырнул на шестиполосное шоссе. Встроился в поток. Двигались они не быстро, не медленно — неприметно. Машина, в которую сел Ганлянь, перед этим неспешно пожав всем руки, скрылась на развязке.

— Мм… Цзянь, вы, мм, записали сообщение Бом Ён Рёна? — Бернард, сидевший спереди, наконец-то решил прервать тишину. Заодно и тему перевести.

— А, конечно. Запись до сих пор ведётся.

— Что думаете? — вклинилась Храмова, — Епископ?

— Думаю, мм, нет, не думаю. Теперь уже знаю, что Церковь объединилась из-за пророчества. Собственно говоря, именно к этому, мм, мы и вели.

— Да-а-а, — подавленно поддержала Диана, — У них… есть пророчество. Знаешь Откровение, семь труб? Суть та же, только знамения должно быть два. Первое — в четырнадцатом году. Второе… на новый год и вчера. Плоть высунулась и Разбитый бог её поразил. Через год, то есть, в январе две тысячи двадцатого будет… конец, ну. Согласно текстам. Как Рафаил и предупредил.

На заседании она о религиозной белиберде рассказывала с энтузиазмом. С искрой, прямо как у Храмовой, когда она болтала про механитские сплавы. С задоринкой. Теперь это исчезло. Храмова поморщилась. Это у неё возможно вся родня подохла. Они даже не знакомы, чтобы так сопереживать.

— Заебись, ещё и конец света на носу.

— Лучше не думайте об этом. Заседание оборвали, но вопросы мы обсудили и главное донесли. Уверен, что Смотрители и Сектретариат решат, что делать. И… и Синедрион тоже решит, да. Чего не хватает, то друг другу перешлют. Личные собрания это ведь формальность. А вы… — Цзянь мягко положил руку ей на плечо, — Ты свою часть сделала. Позаботься о себе.

— Да, мы концы света предотвращаем каждый день, — она пробормотала, потирая переносицу. Прозвучало как сарказм, но вообще-то чистая правда.

С шоссе до Пекина они свернули в квартал с домами пониже, ровными рядами многоэтажек, спустя пару минут — в район совсем обычный. Можно было бы спутать с Россией, вот только застройка поплотнее, крыши другой формы и цвета ярче и складнее. Да и надписи на китайском.

— Так-так-так, никакого хвоста за нами не было, ну а тепеʀь точно нет-с, — подал голос водитель, судя по акценту, на удивление, француз, — Сейчас вас двоих пʀивезу на конспиʀатоʀную кваʀтиʀу Цензоʀата. Только вот где она…

— Нет, лучше к аэропорту сразу, — Цзянь убрал руку с плеча.

Не стоило, наверное, при постороннем обсуждать это всё, хоть он и из миротворцев. Коалиция, интересно, пользуется амнезиаками? Или у них магические методы?

— Oui, bien sûr. А вас, господа экуменисты-с?

— У великой мечети, — проговорил Бернард, — Давненько хотелось её увидеть. Дальше мы сами.

— Ай, так мы пʀоехали уже-с…

На языке оставался горький, желчный вкус. Горло всё ещё немного жгло. Мышцы живота сводило до сих пор; Храмова сидела, сгорбившись и обняв кейс. Как бы её снова не вырвало.

— Диана, — мотнула она к ней головой, — Что ты читала?

У неё сразу чуть расслабилось лицо. Она, помедлив, расстегнула белый пуховик и достала жёлтую книгу. На твёрдой обложке красовалась посмертная золотая маска царя Агамемнона.

— Лорд Уильям Тейлор… археология Микенской Греции. До Троянской войны и Катастрофы бронзового века это был совсем другой мир.

— Любишь книжки?

Диана кивнула.

— Не читать же писания одни. Так с ума можно сойти.

Храмова проснулась от тряски. Шея снова жутко болела, только теперь ещё и ноги затекли. За иллюминатором была лишь чернота, но несколько минут — и они прошли сквозь облака. Внизу засверкал Новосибирск. Солнце уже село, поэтому казалось, что уже глубокая ночь, но на деле должно было быть около шести. Она из года в год не могла привыкнуть к коротким дням.

Когда сел самолёт и она направилась на выход, накинув куртку, то оказалось, что в салоне с ней было ещё целых пять человек. Интересно, они тоже вернулись сюда из командировки, или наоборот?

На трапе их встретил наряд безопасников. Один скучающим голосом произнёс: «плиз припэр ёр айди кардс», она достала пропуск. Всех усадили в ярко-жёлтую газель с большой надписью «АВАРИЙНАЯ СЛУЖБА».

От Толмачёво до Зоны ехали чуть больше часа: мало того, что весь город пришлось пересечь с запада на восток, так они ещё и попали в пробку на мосту через Обь. Всю дорогу Храмова смотрела в потолок — окон-то в задней кабине не было. Ехали вшестером, да, но никто не разговаривал. Не принято.

До родной однокомнатной квартиры в Бердске-37 она добралась совершенно разбитая. Упала в кровать и отрубилась прямо так, не раздеваясь, не снимая ботинок. Проснулась поздно ночью, и до казённого компьютера добралась только тогда.

Балдан смотрел в потолок и чувствовал себя оригами. Одним очень конкретным, которое он пытался сделать лет в пятнадцать. Получилось криво-косо и кое-как, хотя он и пытался следовать инструкции. Не хватало ловкости пальцев, чтобы аккуратно гнуть бумагу. Оригами осталось на крыльце деревенского дома, но пошёл дождь, и когда он к нему вернулся, то обнаружил, что помятая бумажная улитка провалилась сама в себя.

Подняться с кровати было большим трудом. Так много нужно сделать. Не говоря уже об… остальном.

Отец сидел на кухне, снова разговаривал по телефону.

— Отработаю обязательно, вот в воскресенье прямо… Балдан! — он прикрикнул, когда заметил его в прихожей, — Балдан!

— Би шамайе дууланаб даа,¹ — пробормотал он, застёгивая ботинки.

— Балдан!

Он повернул голову, чтобы тот понял.

— Костя утром звонил, они… — он запнулся, — Послезавтра похороны.

Он кивнул.

— Ты… ты вчера без куртки пришёл. Где куртка?

— Забыл, — он отвёл взгляд назад в пол.

— В поезде?

— В Намагтае.

Отец напряжённо выдохнул перед ответом.

— На улице минус тридцать. Возьми мою.

Куртка ему понравилась. На капюшоне была меховая кайма, внутри тоже мех. Очень мягко. Тепло. Он будто в одеяло закутался, даже шарф не пришлось надевать. Единственное, что плохо — она чёрная. Он предпочитал цветное.

Тяжёлая железная дверь едва не хлопнула его по пяткам. Ему предстал коридор без окон, с деревяным покрытием на стенах и дверьми — между ними банкетки, как в больницах. Он быстро прошёл налево, в арку, в коридорчик без света. В полутьме одиноко сидела бабушка.

— Вы к Базар-ламе́? — он спросил.

— Да-а, внуч… внучок, — проговорила она, тяжело вздыхая.

Откуда-то из-за стен глухо донёсся колокольчик.

Балдан стянул капюшон. Встал у информационной доски, стал вглядываться в расписание хуралов и запустил пальцы в волосы. Голова зудела, корни волос. Обязательно нужно будет заняться косичками, но от одних мыслей об этом руки опускались.

Его очередь настала только где-то через полчаса. Он проскользнул в дверь, стоило только бабушке выйти.

В небольшой комнате пахло благовониями. За укрытым цветной тканью столом, плотно заставленным атрибутами, сидел худощавый мужчина, побритый налысо. Лама́ пригладил красные робы, поднял глаза, заслонённые аккуратными очками.

— Балдан! Амар сайн.²

— Мэндээ.³

— Не ждал тебя. Ты, наверное… — теплота из голоса не пропала, хотя тон чуть и помрачнел, — Из-за этого пришёл.

— Нагаса эжы үхэһэн юм,⁴ — произнёс он безучастно, констатировал факт.

Дядя Базар подозвал его рукой. Балдан сел.

— Диваажан хурал арбан хоёрой үдэр болохо гү?⁵ — он спросил тихо, потирая тыльные стороны ладоней. Нечем руки занять. От этого неспокойно.

— Да, шестое по лунному календарю. Правильно подметил, он для неё в самый раз.

— Одогоор нүгөө үхэһэнэй хуралнууд болохогүй гү?⁶

— Почему? Һуга намши же, вон, каждый день.

— Аа, — он закусил губу, — Һайн… даа.⁷

Да, каждый день в пятнадцать часов. Балдан и забыл совсем. Он на дневных молебнах давно не был — из-за пар только на утренние ходить получалось, и то не всегда.

Он резко посмотрел ему в глаза.

— Би гашуудалтай үнгэтэй гү?

— Как-как?

— Скорбное.

— У тебя мешки под глазами, — он начал задумчиво, — Волосы растрёпанные. Щетина растёт. Скорбно, скорбно, — чуть наклонился вперёд, — Похороны скоро уже? Мне ещё не сказали.

— Тиимэ,⁸ — кивнул он, — Түрэлнэр намайе гашуудагуй гэжэ бодохо… гэжэ һанаатаб даа.⁹

— Но ведь скорбишь.

— Тиимэ даа.¹⁰

— Это главное. Да и видно по тебе и так, глаза грустные.

— Шил харадаг даа,¹¹ — он вдруг понял, что не перестал на него смотреть, и быстро переключился на чашу, полную зерна, — Гашуудана гүш?¹²

— Перерождение у неё хорошее должно быть, значит, нет смысла горевать. Да и не положено мне, — вздохнул Базар, — На похороны я, конечно, приду. На всех хуралах тоже постараюсь лично я начитывать.

Балдан быстро закивал.

— Һайнши даа. Намда… ямар тарни…¹³

— Маани подойдёт, ещё мантру Аюуша. По сто восемь раз, нечётное число раз. Ты сможешь, ты же с чётками знаешь, как обращаться. Будем вместе молиться ей за хорошее перерождение.

— Һайн даа.

— Ну, так-так. Сейчас тебя благословлю, а тебе нужно будет зула поставить. Потом в кассу зайдёшь, впишешь бабушку на оба хурала. Ты всё знаешь.

Балдан бросил взгляд на круглое зеркало, висевшее на стене.

— Меня тревожит. Кое-что ещё.

— Ты чего на русском заговорил? — он шутливо поднял бровь.

— Не хочу, чтобы она поняла.

— Она? — бровь ещё чуть поднялась.

— У меня… на спине… сидит призрак, — он проговорил, медленно и чётко, — Девочка. Никто её не видит, кроме меня. Она неосязаемая. Наверное это призрак.

Некоторое время Базар переваривал информацию. Потом задумчиво взялся за подбородок.

— Как ты её видишь?

— В зеркале.

— Мхм. Как, крем глаза там, или…

— Нет, я всегда её вижу, — он затих на пару секунд, замерев взглядом на отражении, — Она не… не как в фильмах, не пропадает, не появляется только на секунду. Она всегда есть, но только в зеркале.

Дядя очень обеспокоенно на него посмотрел.

— Это не есть хорошо.

— Да. Она пока ничего не делает. Но нужно её убрать.

— Само собой, но я немного… о другом.

Балдан прикусил щеку.

— Ты мне не веришь?

— Я верю, что ты её видишь. Есть случаи, когда практики тантры видят ду́хов… только одно дело ночью посреди медитации на кладбище увидеть что-то, или если в полусне приходит умерший, а другое — постоянно видеть. Тем более, что ты мирянин, хоть и прилежный. Существ тонкого мира обычно ощущают, чувствуют присутствие…

— Я чувствую, что мне грустно из-за бабушки. Вот это я просто вижу. Постоянно.

— Это-то меня и беспокоит. Ты, как бы мягко сказать… тебе бы к психиатору сходить. Провериться.

— Я не могу. Они ведь меня положат.

Базар покачал головой и завёл речь:

— Люди часто боятся обратиться. И зря. В этом нет ничего стыдного, в том, чтобы получить помощь.

— Я не об этом, — Если меня положат, я пропущу сессию. Мне нельзя. Мне нужно к жоодшо-ламе, я сдам сессию, а потом пойду к врачу, если она не уйдёт. Хорошо?

Ему не сразу ответили.

— Ну ты конечно… Ладно. Давай так. Я не специалист, но сейчас сделаю кое-что. Скажи, она с тобой общается?

— Нет. Прицепилась и висит. Она меня обнимает, сзади, вот так, — он очертил руками по плечам, — Она не говорит ничего и не двигается.

— Она на Иру часом не похожа? Сознание умершего ведь цепляется за жизнь, за своё тело… за родственников. Обычно, конечно, не настолько буквально цепляется… Злится, что его не замечают, может даже навредить.

— Нет, она моего возраста. Может младше. У неё волосы длинные, чёрные, грязные, она в белом… в ткани. Белоснежной. И лицо у неё… — он осёкся. Сразу стало так ужасно. Сердце куда-то провалилось, — У неё нет лица.

Дядя Базар тоже застыл.

— Нет, у неё есть… глаза… — Балдан продолжал, сделав глубокий вдох, — и брови, и нос, и рот, и уши и зубы. Но у них формы нет. Я… я не знаю. Я только сейчас заметил. Они не складываются. У неё есть лицо, а у него есть выражение, но они… Черты не складываются, у них нет формы, они не складываются просто ни во что. У черт лица нет черт. Они не складываются.

Он укрыл лицо в ладонях и замотал головой. Ужас-ужас-ужас.

— Намда жоодшо лама олыш даа,¹⁴ — прошептал он на выдохе.

— Хорошо, хорошо, — Базар сделал уверенный голос, — У нас их, правда, нет…

— Иволгински дацанда лаб бии даа,¹⁵ — он простонал сквозь ладони.

— Да… всё будет хорошо — голос смягчился, — Если будешь нервничать, только сделаешь себе хуже. Вдох, выдох.

— Ом дарэ дүдарэ дүрэ сууха, — он произнёс нараспев и убрал руки с глаз на бока лица, чуть поджал щёки. Так немного комфортнее, щетина приятно кололась.

— Ом дарэ дүдарэ дүрэ сууха, — повторил Базар, кивнув, — Давай сейчас так поступим. Если это действительно призрак, то нужно её проводить в следующую жизнь, да и будь она голодным духом, сострадания она заслуживает. Сейчас я зачитаю для неё малую Сухабаадиин ороной судар. Потом помолюсь Белой Таре уже за твоё благополучие и долгую жизнь.

Лама потянулся к небольшой прямоугольной коробочке, расписанной цветками лотоса и символом бесконечного узла.¹⁶ Открыв её, деликатно стал перелистывать-перекладывать горизонтальные страницы, вложенные внутрь.

В ответ Балдан закивал, сел прямо и сложил руки в молитве. Из рук надо сложить чашу, чтобы подушки четырёх пальцев друг друга касались, а большие были вложены внутрь. Пальцы тряслись.

Базар принялся зачитывать по-тибетски, строго и чётко, речитативом, прерываясь только на то, чтобы перелистнуть страницу и набрать в грудь воздуха для следующей. Когда он звенел в колокольчик, Балдан прикасался сложенными руками ко лбу, к губам и к груди. Он не отводил взгляда от разложенных сутр.

Нужно будет обязательно зайти к статуе.

Пение затихло на долгой ноте — он не очень понимал, сколько времени прошло. Звук дерева об дерево: коробочка защёлкнулась.

— Где у неё голова?

Балдан качнул головой влево. И сам чуть наклонился вперёд. Почувствовал лёгкий стук по голове. И поток воздуха слева.

— Адис табигдаһан байгты,¹⁷ — лама сказал с акцентом, слишком ясно проговаривая все гласные, — Про жоодшо-ламу я узнаю.

— Һайнши даа.

— Чувствуешь что-нибудь? Необычное?

Не хотелось смотреть в зеркало. Совсем.

— Не знаю.

— Я ухожу в отпуск.

Самсонова выгнула бровь.

— Ты бы хоть поздоровалась.

— Привет, я ухожу в отпуск, — повторила Храмова, протянув ей заявление.

— Вот, другое дело. Это твой первый за… сколько, да за все десять лет, кажется? Ого, — ехидно улыбнувшись, она взяла бумагу и отложила её в кипу других документов, накопившихся на столе, — Чего это вдруг? Помер кто-то?

— Моя мать.

Улыбка перевернулась.

— О… ты…

— Можно без соболезнований, пожалуйста, — она сморщилась, — Подпиши и пусти.

«Вечность» пахла сухостью и хлоркой. Окна прикрывали белые занавески — свет был приглушён. Просторный зал ощущался пустым, этому способствовало то, как странно расставленна была мебель: по диагонали. Деревянный постамент для гроба почему-то смотрел головой в угол, и стулья, неудобные, несмотря на кожу на сиденьях и спинках, распологались соответствующе. В углу стояло ростовое зеркало. Почему-то.

Он чуть привстал, чтобы лучше видеть, обвёл всё глазами. Кого-то среди пришедших он узнавал, кого-то — нет, но, скорее всего, все так или иначе были роднёй. Если не по кости, то по браку, но со стороны отца — никого. Поближе, на первых рядах слева и справа от постамента, сидели самые близкие к ней. Постамент пустовал.

Очень запоздало пришло осознание, что он единственный не надел чёрное — только Базар где-то сзади стоял, как полагается ламе, в красных робах.

— Как же Ирочка так, — сокрушалась баба Нина, сидевшая слева, — манай младшенькая… раньше всех наһаа бараа…¹⁸

— Нет, нет же, младшая же, энэ неправильно…

— Хойто наһаниинь һайн байхаа даа. Эрхэбэшэ,¹⁹ — он уверенно сказал, попытался поддержать.

— Хойто-то һайн, чего энэ наһа коротка ааб?²⁰ — продолжала она вопрошать, смотря перед собой, — Жараад лет всего…

— Балдан, Балдан, милый, — кто-то тронул его за плечо, он вздрогнул и обернулся. Тётя Сэсэг смотрела на него широко раскрытыми глазами, — Ты… расскажи, пожалуйста, как бабушка?..

В зале ритуального бюро не было шумно, конечно, и пришедшие либо молчали, либо переговаривались шёпотом. Но сейчас и тот затих.

Он мгновенно понял, что настроение поменялось. Хотя обычно такого не улавливал.

Все прислушались.

— Я проснулся. Пошёл доедать со стола, — он сжал чётки, — а она так и не встала.

Дверь — из пластика, белая и с окном, как в аптеке, — распахнулась. Первым зашёл отец, стал её придерживать. Потом деда Костя, его сын, последним — его внук.

Он ожидал, что следом за ними занесут гроб. Но дверь закрылась.

Костя с гулким стуком поставил на постамент урну.

— Тиихэлээрээ, мы в Иркутск приехали, — начал он с горечью в голосе, приковав взгляд к ней, — А в морге авария, говорят. Холодильные камеры… того. А она и так четыре дня так лежала. Ну и они… сами. Расходы тоже они покрыли.

Нина закрыла рот руками.

— А как же… Как же так, һүүлшынхеэ²¹ раз прощатьсяха…

— Энэшье бүри һайн, — Балдан нагнулся к ней, сделал голос вкрадчивее, — Тэрэ бэедээ аһахагуй, хойто наһаяа амарханаар олохош даа.²²

Она только замотала головой, всхлипнув. Сэсэг из-за спины прошептала «ты что…». Не получилось. Он выпрямился и сосредоточился на чётках. Наверное лучше помолчать.

— Всё правда не так… плохо, — заговорил позади Базар, зашагав к первым рядам, — Лучше уж так, чем никак. Ира нас всё равно услышит, почести мы справим.

Он встал рядом с мужчинами, оглядел толпу, задержал взгляд на урне. После — сел к Балдану, снял с плеча чёрную мужскую сумку. Сочувственно на него посмотрел.

— Ээ, Кость, — начала баба Ася, —

Евгения эпотажа ради предпочитала себя считать патологоанатомом: не совсем точное определение, но вскрытие техники она всегда ощущала именно как вскрытие. Даже когда вокруг механизма не было трупа. В этот раз — был.

Девушка, около тридцати-тридцати пяти. Rigor mortis закрепился, но признаков разложения нет. Значит, заморозить успели, но не сразу после смерти. Пулевые отверстия в груди намекали, что кому-то явно было не до того, чтобы тащить тело в холодильник. Спасибо, что свежее.

Из очевидного: вместо правой руки у неё был протез. Видно, что модель ортодоксов — Патриарший Совет строго следил, чтобы у всей их техники был единый стиль, прямиком из века девятнадцатого, в меру тяжеловесный, индустриальный. Над костяшками пальцев было два небольших дула, в предплечье сбоку — разъём для магазина. Храмова уже такой разбирала, всего один раз. В собственной системе Цензората оно называлось Recovered Paratechnology Sample 004-4985, а схематики ортодоксов называли его Личным Компактным Ружейным Дополнением типа В2 Ограниченной экспериментальной серии. Редкая находка.

От этого уже можно было бы заключить, что за стеклом на секционном столе лежит ортодокс. Вот только в рапорте сказано, что нашли её на собрании техношаманов. Занятно. Конфессии может и кооперируются теперь, но за пределами стрельбы в Цензорат предпочитают держаться сами по себе. Надо проверить череп.

Храмова не носила перчаток, потому что не боялась запачкаться, а не боялась она от того, что с образцами работала не руками. Ну, не рукой.

Она перевела взгляд на панель управления. Легко щёлкнула тумблер, отвечавший за металлоискатель, и тот послушно выскользнул из массы рук, нависавшей над секционной. Вложила левую кисть в паз для управления. Провела металлоискатель по всему телу, от пяток до головы. Он запищал на правом плече и правой части груди — скорее всего от инвазивных частей протеза. Посмотрим. Потом завизжал над лицом. С потолка спустилась пара блоков рентгеновского аппарата, обвешенных проводами, быстро сделала снимок. Она глянула на монитор. Да, как и думала.

Пара нажатий на кнопки со стрелками — стол медленно развернулся головой к стеклу. Ещё пара щелчков, и с потолка спустились камера и циркулярная пила.

Евгения сфокусировалась на голове. У трупа была родинка на шее.

— В целом мире лишь одна-а-а я, — напела она криво, — вот такая заводна-а-ая.

Она вогнала пилу ей в висок.

нагаса эжы һайн сэдьхэлтэй байһан юм. тэрэниие һанахаб.

си соннгомбис?
аину?

« Глава 1 |  ТЕХНОТЕОЛОГИЯ  | Глава 3 »

цаннид кхенпо лхарампа

в домашнем алтаре есть: статуэтка балдан лхамо, субурган, тханка зелёной тары, штучка для благовоний, чашка для воды, ну и лампадка стоит. возможно там есть копия алтан гэрэл но не уверена.

Лампадка за ночь догорела. Наверное, он налил слишком мало масла, или слишком рано; сегодня ляжет позднее, чтобы позже в ночь подлить. Это не было ужасно, но это было плохо.

В дацане на окраине города в отдельном здании со стеклянной стеной, как в оранжерее, горела такая же лампадка. Одна в ряду многих, освещавших путь другим. Эта точно не должна была погаснуть: ламы внимательно за этим следили. Внимательнее, чем получалось у него.

龙 阿第斯 Лун Адисы
기술무속

байһыма
Аав ээж минь коммунистууд байсан, индустриализацид дуртай байсан.

Зона 45 — мегазавод, Зона 50 — Вектор, Зона 66 — Академгородок

Щетину приятно было трогать, но на самом деле он её не переносил. Ненавидел, как и любую растительность на лице. Школьные годы, когда начали рости мерзкие пушистые усики, были худшими в жизни, наверное. Бабушка говорила, что кожа в четырнадцать лет ещё слишком нежная для бритв, и всё боялась, что он обязательно порежется. Деда Костя всё посмеивался — вот, мол, мужик какой вырос, вот усищи какие.

Балдан в то время всегда, когда выходил на улицу, натягивал медицинскую маску. В десятом классе, когда она разрешила бриться, перестал.

Он провёл подушечками пальцев по верхней губе, вокруг рта, по линии челюсти. Прочувствовал гладкость. Хорошее. Отложил бирюзовую бритву и принялся за косички.

Так долго, полторы недели, они были завязаны, что сильно растрепались, волосы выбились из узелков. Расплести до конца не составило труда — а он всё боялся, что не сможет. На затылке за ушами стало приятно, исчезло давление. Он помассировал уставшие корни. Прихорошил причёску. Волосы так долго были вместе, что остались волнистыми. Красивое. Жаль, что не на долго. Если помыть и высушить, они, наверное, расправятся.

Балдан забрался в ванну, улёгся поудобнее, насколько было возможно, так, что над водой осталось только лицо и колени.

— муу, — у левого уха без предупреждения возник голос без интонации, эмоций и тона, — амбакан муу. би муу-бэ гэлээким.

От неожиданности он дёрнулся, вода тоже качнулась за телом и немного перелилась через бортик. Он поднялся, взялся за дуршлаг, всмотрелся в отражение в металле. Но она оставалась такой же, как раньше, с лицом без содержания и черт. Обнимала сзади, положив голову на плечо. Глаза, как и раньше, закрыты. К счастью. Это хоть и призрак, но всё равно страшно неловко.

— Шамайе ойлгоногүйб. Ойлгыш даа.²³

Она не ответила. Ну муу.²⁴ Ну би.²⁵ Остальное понятно не было, и эти два тоже, наверное, совпадения, раз она не на бурятском говорит. На всякий случай Балдан всё же сел. Может, она просит её не топить. Вряд ли — раз она через все предметы проходит насквозь, — но на всякий случай.

ŏ

Сноски

1. Да я тебя слышу.

2. Здравствуй.

3. Здравствуй.

4. Бабушка умерла.

5. Диваажан-хурал двенадцатого числа будет?

6. Других хуралов для мёртвых пока не будет?

7. А. Хорошо.

8. Да.

9. Я боюсь… родня подумает, что я не скорблю.

10. Ну да.

11. Это ты видишь.

12. А ты скорбишь?

13. Спасибо. А мне… мантры какие…

14. Найди мне жоодшо-ламу пожалуйста.

15. В Иволгинском дацане точно есть.

16.

17. Благословлены будьте.

18.

букв. «век её истёк»[/footnote]]

— Саг ерээ алтай.[[footnote]]Наверное время пришло.

19. Следующее перерождение хорошее будет. Обязательно.

20. Следующая-то хорошая, чего эта жизнь такая короткая?

21. последний

22. Это даже хорошо. Она не будет цепляться к телу, легче найдёт перерождение.

23. Я тебя не понимаю. Пойми уже.

24. Прилагательное «плохой, дурной»

25. Местоимение «я»