Перед смертью Комов успел забраться на свой офисный стол.

В помещении, где на деревянных стульях, на тумбочках и на полу вдоль стен были выложены незаполненные документы, уместилась дюжина человек. Они уже осмотрели, опасаясь трогать, орудие убийства. Они осторожно и безуспешно огибали лужи крови. Они тихо делились соображениями о причинах.

— Видел его с Лепетовой. Был, как всегда, не к месту. Что она в нём нашла? Она нашла?

— Он не мог умереть в другом месте? Не в кабинете? Не в окружении бумаг? Он заляпал половину моей документации. Ты тоже давал ему что-то на подпись? Не я, мои сотрудники.

— С ним кто-то кроме Лепетовой общался? Если она убийца, то я могу только пожалеть беднягу. Лепетову? Конечно же Лепетову. Мотив мог быть у кого угодно из нас.

— Это дело рук "багряной тени".

Резко наступила тишина. Прозвучал очевидный ответ. Услышанное заткнуло присутствующих. Глаза косили прочь от сказавшего. Он оставался неравнодушен к этим, теперь уже постоянным, смертям.

Кто-то было открыл рот, чтобы заткнуть уже молчащего, но в кабинет, не скрипнув дверью, тихо проникла тень. Все расступились перед директором учреждения.

Ни с кем не здороваясь, к телу подошёл этот низкорослый мужчина, высушенный возрастом, будто солнцем финик. Он и правда был похож на раздавленный прессом изюм. Лицо, как ни парадоксально, состояло из почти монолитных гладких поверхностей, сложенных вместе каньонами морщин. Крупные залысины перетекали в длинную угольно-серую прическу, собранную в хвост, и в распущенном виде почти доходившую ему до плеч. В блеске очков-половинок прятались большие выпученные глаза, сейчас осуждающе суженные. Одежда на нём казалась на размер больше нужного, и ладони он прятал в длинных рукавах пиджака.

Он пожевал губами и протянул руку к разорванному горлу Комова. Осторожно ощупал торчащую из-под адамова яблока красную трубку. Посмотрел под ноги на осколки, оставшиеся от разбитой об стол колбы.

— Восемнадцатый за год, – произнёс вошедший. – Где Рестров?

Начальник метрологической службы начал протискиваться через толпу. Его толкают. Неуклюже взмахнув руками, он удивлённо вздохнул и рухнул на колени, припав ладонями к окровавленному полу. Он медленно поднялся, испачканный, испуганный, и оглянулся на толпу, в которой каждый второй мог быть причиной его падения. Затем, он оглянулся на стоящего над телом человека. Тот даже не посмотрел в его сторону.

— Да, Геннадий Олегович?

Розеточкин тяжко вздохнул и обернулся к главному метрологу.

Аполлону Рестров был высоким, как фонарный столб. Он испытывал проблемы с выбором одежды под свой выдающийся рост, и заказывал костюмы на пошив по своим размерам. Ладони и пальцы его правой руки были странным образом длинными, неестественно вытянутыми. Розеточкин, впервые встретив метролога,тподумал, что такая ладонь может уместить в себе голову.

Перед тем, как обратить внимание на пятна крови на одежде Аполлона, директор попытался найти на его лице глаза, чтобы приступить к тираде. Он привык тратить на это время, исследуя вытянутое лицо Рестрова. Скулы были так высоко от губ, что создавалось ощущение, будто тот пытался проглотить целиком яблоко, умудрившись при этом закрыть рот. Глаза Аполлона прятались где-то в тенях его густых бровей, бывших единственной растительностью на его голове.

Розеточкин открыл было рот, но понял, что коллеги Рестрова успели испачкать того в чужой крови. Геннадий зажмурился и медленно сомкнул зубы, зашипев.

— Кто толкнул его?! Ладно, к черту. Всем разойтись. Инспектор прибудет в течении часа. Кабинет я запру.

123

Я начинал свои поиски с пробуждения. Каждый день казался невозможностью, но потом Я двигался вперёд, вновь и вновь. Остальные оглядывались на его приближение, как Я настигал их, срывая с них украшения, одежды. Я хотел быть с ними как можно ярче.

Я знал о том, что был окружён тенью, всю жизнь. До тех пор, пока не стал сиянием, в этот настоящий полдень, когда Солнце спряталось за его яркостью.

Солнце взошло, Я растворился в белом свете, а затем засиял ещё ярче.

Свет исходил из-за окон. Он преследовал каждого, кто пытался видеть. Лишь те, кто знал, смогли спастись от поглощения светом. Обманутые, они верили, что прятаться вечно от их осознания — и затем начинали за одеждами срывать плоть, оголяя правду.

Я не знал, и даже не мог предположить, что произойдёт, когда сияние разорвётся во тьму.

Я открывал и перелистывал старые записи в тот день. Годы текста сменялись перед глазами, всё не подтверждая, но и не опровергая подозрения. Вокруг столпились люди; — заглядывали через плечи, ожидая решения. Я сказал им, что здесь не было ответов, что им нужно было искать дальше. В галерее знаний Организации исчезло целое десятилетие и никто из собравшихся заговорщиков в тот день не имел представления, о чём оно было. Вездесущие намёки казались пугающими и противоречивыми.

К архивам подходило всё больше людей, вновь, как и недавно, начиная обсуждения, прерванные его стараниями. Новые сотрудники доносили ценности словами, рассказывая о своих прошлых проектах и деяниях. Вместе, сотрудники создавали видение ситуации, хотя настоящего понимания не было ни у кого из них.

Не было лишь на тот момент.

До этого ходили слухи, что в Зоне что-то затевалось. Учёные, ассистенты и даже охрана переглядывались, и вместе ждали ответных действий директора. Он же молча наблюдал, надеясь получить красивые тексты в результатах. Единственные, кто не хотел принимать участия в разделке туши не убитого тогда ещё зверя — лишь "младшие сотрудники", начавшие пару дней назад беспричинно смотреть на камеры в своих бетонных клетках.

Учёные собирались на встречи, в которых активно обсуждали наработки; — ассистенты сочиняли сказки и сажали на колени коллег, заинтересованных в присоединении к общему успеху; — охрана отыгрывала прятки в столовой и разносила пьяный хохот по пустынным, тёмным коридорам. Казалось, что все сошли с ума на почве грядущего открытия. Расходные сотрудники всё чаще начали оглядываться.

Учёные начали заполнять бумаги, исписанные красным; — ассистенты вызывали охрану и вместе с ней шли к корпусам D-класса; — кровь лилась от прикосновений, и помещения наполнялись звонкой мольбой. Тела сжигали в одном из объектов.

Я перечеркнул всё, когда очередные результаты привели в тупик. Собравшиеся замолчали, уставившись на чертежи и схемы, которые оказались непозволительной, чрезмерной роскошью — или, наоборот, невозможным результатом. На следующий день Зона показалась ничем не отличавшейся от прошлого, пребывавшего в бесперспективности до недавних открытий.

Ещё день спустя персонал принялся усиленно восполнять пробелы, возникшие в отчётах реальных работ из-за помешательства на волне успеха. Никто уже не мог сказать, чего они ожидали от недавнего лёгкого помутнения — никто не мог сказать, что вообще произошло. Напряжение спало и тёмные коридоры вновь патрулировались охранниками, не оставлявшими сотрудников по ночам одних.

Я получил солидные премии от директора, ожидавшего скорого прибытия инспектора Комитета по Этике.
Он так и не прибыл, отправленный в другую Зону. Взгляд директора был полон заискивания, пока он постукивал по своему нагрудному карману — из того осторожно выглядывал амулет, оформленный под логотип Организации.

Инспектор всё равно должен был когда-то прибыть и в эту Зону. Этот день должен был быть готовым к нему.
На вопросы, почему директор решил, что инспектору не стоило знать о том, чем занимались сотрудники, он не ответил прямо, но сравнил себя с ними.

Мы слишком стары для прогрессивных взглядов. Будет лучше, если эти взгляды останутся лишь среди вас.

Дни сменялись закатами. В вечерние часы Я перепроверял свои расчёты, пока, наконец, не стал интересным. Вернее, заинтригованным.

Сколько пользы от того, что Я делал? Сколько проку самому для себя и ради кого это всё?

Но не это показалось важным — а вопросы, которые никто больше не задавал.

С чего всё началось?

Почему это стало таким?

В чём смысл тех или иных вещей?

Я спрашивал других. Осторожно, чтобы не показать утаённых знаний, не разжигать вновь бессмысленное видение.

Лишь Я имел осмысленность в глазах. Но другим требовалось больше, чем простые намёки и взгляды.

Не хватало кусочков пазла, которые касались секретов из прошлого.

Во тьме, все прочие хотели вновь увидеть свет.

Я вновь собрал их.

Я не стал признаваться в обмане, но предложил альтернативу, способную, хоть и с подчёркнуто небольшим шансом, продвинуть исследования дальше.

Вновь началось оживление, вновь начались взгляды. Мы вошли в архив и приступили к изучению компьютеров, книг и тетрадей, покрытых пылью за ненадобностью в новизне прибывающих открытий. Спустя бессонные ночи, мы не нашли ничего, что отвечало на главный вопрос:

"КАК".

"Как"? Мы можем сказать — может быть, предположить, — ответ на вопрос "зачем", но вопрос "как"…

Я не знал тогда, и не знал никто иной. Догадки были у всех, они таились на границе осознания, но они боялись наблюдать; — задавать вопросы; — признаваться сами себе, что не понимали этот обманчивый мир.

Их взгляды устремлялись на самого заинтригованного незнающего.

Я не знал, откуда возникало движение; — что создавало энергию и как энергия сменялась материей; — что значили символы; — что объединяло разности; — что приходило на смену реальному и где начиналась истина. Не было никакой последовательности, никакой общей природы действительности — всё казалось бессмысленностью.

Я не мог ответить, "как".

Тем не менее, Я мог предположить, "зачем" — и в воздухе повеяло холодным сновидением. Мир остановился, лица лишились черт и тела показались мазками кистью. Таинства, материалы, слова — и прошения повышения доступа для рассмотрения образцов содержащихся аномалий.

Его каменные стопы не оставляли следов — он перемещался без видимых усилий, невидимыми движениями. Я отправил запрос коллегам из большей Зоны — всё сходилось. Аномалия была похожа, но отличалась во многом другом. Его материя что-то значила? Это было "искусством"? Он был лишь искажённой, больной пародией, которая наполнялась смыслом, лишь с точки зрения человеческого восприятия?

А что было секретом там, где открывались горизонты? Неужели двери были столь простым инструментом для перехода между измерениями — в отчётах они использовались для этого. Значит, им придавался человеческий смысл — открывать. Что значило "закрыть" эти двери? Мог ли Я открывать двери также — и если так, то зачем? Затем же, какие цели преследовали неведомые создатели, бывшие людьми?

Энергия и материя постоянны — значит, при возникновении потребности она возникает откуда-то ещё. Её становится где-то меньше? Мы не учитываем какие-то источники, которые находятся за рамками нашего понимания? Едины ли эти источники и как их можно было бы достичь?

Если мы используем символы, то они принадлежат к человеческому сознанию? Могут ли иные создания воспринимать информацию в качестве материализующего смысла?

Откуда берётся энергия? Откуда взялась вселенная? Почему все объекты здесь нарушают законы термодинамики?

Что это делает? Оно связано с богами? Разве они — не производные человеческого сознания?

Если всё происходит от человека, и преследует некую цель — то как оно было создано?

Нужно ли вообще это понимать? Я не мог теперь отказаться от этих знаний.

Откуда столько человечности в бессознательном проявлении природы, больной, противоестественной? Неужели человек настолько болен сам в своей сущности, что способен создавать ужас, который кричит в стенах Фонда?

Каждый день — новая загадка казалась разгаданной. Лишь казалась, и Я не отступал, стремясь утвердить свои догадки.

Я стал наблюдать за поведением расходников: держал их вблизи к противоречиям, смотрел, как они искажались вместе с ними. Вокруг столпились прочие, усердно всматриваясь в аномалии, вскрывавшие кожу и выбрасывавшие на стены возможные разгадки. Сотрудники относились со странным пониманием — в их глазах горели те же самые огни, чёрные блики перекликались с белыми отражениями догадок.

Знания были потребностью — и они просили жертву. Кровавую жертву, практику — до боли, до криков, затухающих в бульканье рвущихся лёгких. Человек был ключом к реализации знания.

В ночи преследовали взоры — смотрели, стояли у дверей и вглядывались в черному клеток, откуда доносилось скуление. Мечущиеся взгляды разрезали тьму — поползли новые слухи. Число расходников стремительно падало, пока сотрудники нашли нового бога, стремясь приблизиться к нему в провозглашённой, сияющей истине.

Директор, опасливо оглядываясь за улыбающуюся кровью спину, предложил остановить эксперименты. Последовал отказ — последовали угрозы, требования объяснить. В глазах следящего за Зоной менялись образы — недоумение, страх, осознание, жадность и подлость.

Спрятанный в столе пистолет не заиграл лишь из-за крика сирен, разнёсшегося по коридорам — нарушение условий содержания, но никто не понимал, почему. Сотрудники собрались вместе в столовой и даже директор, держа руки за спиной, хромой походкой подошёл к ним.

Жертв не было, все камеры были герметичны и целы — и даже они сами, собравшись вместе, выглядели обыденно по-человечески. Когда тревога закончилась, огни вновь заметались по коридорам, оставляя следы из человеческих теней. Призраки кидались в камеры расходников и выволакивали тех наружу, без какой-либо помощи охраны, а затем бросали на пол и смотрели, изучали. Смерть пронеслась по Зоне; — директор лишь закрыл глаза.

Он предупредил, что вот-вот может появиться инспектор., но сотрудники видели приближение света, были ослеплены лихорадкой подозрений, таящихся за годами работы. Я же знал больше; — Я мог предполагать.

Казалось, что остальные сотрудники продолжали смерти лишь ради того, чтобы наслаждаться видом крови. Они не покидали Зону уже несколько дней. Они не ели, не спали — их руки были по локоть в крови. Безумные, сияющие лунным светом взгляды метались вновь и вновь, и однажды из оружейной раздался первый выстрел — и охрана Зоны исчезла в пасти науки, не сумев устранить ни одного из тех, кого была призвана защищать.

Я задавался вопросами. Кровь стекала в яму, откуда доносился низкий гул копошащихся свиней. Я знал, стоя на краю ямы, наблюдая за сношениями и похотью осознания.

Я понял.

Встреча проходила в кабинете директора. Глаза присутствовавших сияли в степени, равной количеству принесённых жертв. Приставленные к брюху директора столовые ножи не давали результатов — его слова были удивительно осмысленны. Он скармливал знания, чтобы продать разум в обмен на жизнь. Он пытался дозвониться до Зоны 7, но оттуда приходила лишь тишина.

Он клялся, что Смотрители знали всё — они не верили, они хотели большего.

Он клялся, что Комитет был на стороне человечества — они не верили, но уже и не боялись.

Он клялся, что вой лишь символ — они не верили, и надавливали остриём на плоть.

Я не верил тоже.

Противоречия вызывали кровожадность, и Я поспешил убраться подальше от резких взмахов ненависти. С каждым шагом Я становился ближе к тайне, которая ещё только требовала разгадки. Я понимал, что ему нужно было создать тайну самому — но как разрешить её?

Рассказать миру.

Поведать свою тайну, несущую смысл.

Освободить знание, оплодотворив умы.¹
Уровень Первый. Крыло Безопасных.

Я был наслышан от коллег о причудах этого места. Я представлял райские сады, в которых плоды греха имели самые разнообразные формы. Я не торопился подчиняться судьбе, уготованной высшими силами Фонда — но и противостоять ей не спешил.

Я закрылся внутри, собрав вместе всё, что не было способно убить.

И символы начали переливаться сияющими цветами. Небеса распахнулись, открывая настоящее Солнце посреди черноты бескрайнего космоса. Сияние вело вперёд, несло на крыльях тайны, воодушевляя. Знание требовало крови — и Я с удовольствием приносил частицы в жертву, объединяя и открывая. Разрушая и собирая вновь. Ложь мира пала, когда Я вступил в райский сад размером в небольшую камеру содержания.

Реальность исказилась и Видение исчезло. Осталось лишь Знание.

Были вечность и голод. Снаружи слышались крики, в дверь порой стучали кулаками, раздавались выстрелы.

Двери оставались закрыты. Знаний было слишком много, чтобы мир вокруг ещё что-то значил. Рождался новый мир, новый Я, ставший осмысленным — ставший самим Знанием.

В дверь постучали. Стук был ритмичный, настойчивый.

Я видел их. Я вижу Я. Я видел всё здесь, и Я сиял ярче всех. Я вижу, что Я один. Я видишь меня?

Я не видел, но Я знал, кто стоит за этой дверью. Я знал, что ножи не доделали свою работу — голос директора лишь слегка усталый, но теперь заинтригованный. Он видел Я, он ждал, как Я будет действовать.

Стук продолжался.

Я верил Я? Я — Знание? Открывай.

Знание не давало сомкнуть глаз.

Я — Видение. Я — Знание? Открывай!

Каждый миг темноты забвения казалось, что двери открылись. Я чувствовал, как на него смотрели голодные, сияющие глаза лунного света, растворившиеся в сиянии звезды — и малых звёзд искажений, разбитых, разложенных по полу и нарисованных кровью на стенах. Сияющее тело лежало по центру, распластав останки рук, продев через гортань набухшее лёгкое.

Раздалась сирена. Я поняли, что произошло очередное нарушение условий содержания.

Я слышал? Я и есть нарушение, как и тогда. Я есть всё, что Я когда-то знал и видел. Я и Я — вместе образуем Мы, и дальше Я буду Знать, как Знаешь ТЫ.

Раздались удары по двери. С каждым ударом казалось, будто яркая вспышка прорывалась внутрь, осветляя, окрашивая красноту аварийных ламп внутри камеры цветами луны и крови.

Удар за ударом. Звук заставлял видеть, и каждый услышавший падал на колени — но таких не было, как не было более людей в Зоне.

Не живых, ни мёртвых — лишь два претендента судьбы.

Раздалась сирена, предупреждающая об активации ядерного заряда Зоны.

Сияние разлилось по коридорам со звуком рождённого в агонии крика.

Дверь открылась, смахнув кровавые потёки с кулаков директора, отстраняя того достаточно, чтобы кости с намотанными кусками темноты вонзились ему в лицо. Покрытые чернильной кровью, они распороли губы, разрезая дёсна; — сдирали веки и, подбираясь под них, прокалывали глаза; — и взгляд из темноты был ярче Солнца.

Потекла кровь. Зубы, разбросанные по полу, раскатились далеко от расчленённого пополам тела.

Внутри тела было пусто. Белая жидкость, разлитая из головы, стекала по оголённым зубам Я.

Я был один. Вой сирены не останавливался, пока Я, держа тетради и окровавленную ручку, шагал по коридорам. Чернила смешались с сиянием разума и цвет космогона разрывали металл вокруг.

Я был рождён в тот день, сияя на весь мир, видимый изо всех его концов.

Сияя вместе со вспышкой атомного взрыва, в воздух поднимались и оседали знания.

Одинокая фигура с красными глазами приближалась к месту катастрофы. Под веками были символы Организации, в руках был кейс, за спиной — несколько крепких мужчин, закованных броню оперативной группы.

Мы опоздали.

Нет. Мы как никогда вовремя. Теперь мы знаем, для чего мы были созданы на самом деле.

Зона ██ была потеряна ввиду ситуации, связанной с активацией Скульптора Реальности, содержащегося на территории учреждения. По официальной версии, Скульптор был доставлен туда в качестве объекта и далее сумел завладеть разумом сотрудников, спровоцировав агрессию и убийства среди них. Выжившие не были обнаружены прибывшей оперативной группой. Скульптор, предположительно, был уничтожен.

В связи с ситуацией в Зоне ██, Советом Смотрителей было принято решение о пересмотре обязанностей и допустимых решений, принимаемых сотрудниками Организациями. Отныне, все сотрудники, относящиеся к учёному составу и обладающие Четвёртым уровнем допуска должны присутствовать на постоянной основе на территории соответствующей Зоны. Личный состав учреждений не должен покидать их территорию без согласования с сотрудниками Комитета по Этике или сотрудников Пятого уровня допуска.

Открыт доступ к базам онлайн-библиотеки SCP Foundation. Доступ предоставляется сотрудникам Первого уровня допуска и выше.