SCP Foundation

⣿⣿⣿⠟⢹⣶⣶⣝⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿
⣿⣿⡟⢰⡌⠿⢿⣿⡾⢹⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿
⣿⣿⣿⢸⣿⣤⣒⣶⣾⣳⡻⣿⣿⣿⣿⡿⢛⣯⣭⣭⣭⣽⣻⣿⣿⣿
⣿⣿⣿⢸⣿⣿⣿⣿⢿⡇⣶⡽⣿⠟⣡⣶⣾⣯⣭⣽⣟⡻⣿⣷⡽⣿
⣿⣿⣿⠸⣿⣿⣿⣿⢇⠃⣟⣷⠃⢸⠻⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣽
⣿⣿⣿⣇⢻⣿⣿⣯⣕⠧⢿⢿⣇⢯⣝⣒⣛⣯⣭⣛⣛⣣⣿⣿⣿⡇
⣿⣿⣿⣿⣌⢿⣿⣿⣿⣿⡘⣞⣿⣼⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⡇
⣿⣿⣿⣿⣿⣦⠻⠿⣿⣿⣷⠈⢞⡇⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⡇
⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣗⠄⢿⣿⣿⡆⡈⣽⢸⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⢻
⣿⣿⣿⣿⡿⣻⣽⣿⣆⠹⣿⡇⠁⣿⡼⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⡟⣾
⣿⠿⣛⣽⣾⣿⣿⠿⠋⠄⢻⣷⣾⣿⣧⠟⣡⣾⣿⣿⣿⣿⣿⣿⡇⣿
⢼⡟⢿⣿⡿⠋⠁⣀⡀⠄⠘⠊⣨⣽⠁⠰⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⡍⠗⣿
⡼⣿⠄⠄⠄⠄⣼⣿⡗⢠⣶⣿⣿⡇⠄⠄⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣇⢠⣿
⣷⣝⠄⠄⢀⠄⢻⡟⠄⣿⣿⣿⣿⠃⠄⠄⢹⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⢹⣿
⣿⣿⣿⣿⣿⣧⣄⣁⡀⠙⢿⡿⠋⠄⣸⡆⠄⠻⣿⡿⠟⢛⣩⣝⣚⣿
⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣦⣤⣤⣤⣾⣿⣿⣄⠄⠄⠄⣴⣿⣿⣿⣇⣿
⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣿⣦⣄⡀⠛⠿⣿⣫⣾⣿

— Здравствуйте, вы позвонили в Корпус Ловцов, чем я могу вам помочь?

Женщина на другом конце провода говорила надрывным шёпотом.

В её доме что-то есть. Она не внутри. Она выбежала на улицу в одной пижаме. Через кухонное окно.

Она встала посреди ночи — попить воды. Вдруг необъяснимое ощущение чьего-то незримого присутствия без видимой причины охватило её.

Женщина выкрикнула имя своего сына. Подумала — тот рано вернулся с ночёвки у одноклассников.

И что-то в глубине тёмной квартиры повторило за ней — её голосом.

Аннерс открыл терминал на экране компьютера. Выбрал из списка сотрудников двоих — Туров А. и Орджоникидзе Г. Тип инцидента №6. Указал адрес. Набросал краткое описание. Пробежал глазами. Ударил по клавише Enter.

*

Сквозь густой сумрак ровно шагал высокий человек в белой футболке без рисунка. Поверх этой футболки была надета куртка нейтрального синего цвета на молнии. Из обычных для Хёрнста тёмно-красных джинс торчали ноги в коротких белых носках. Тряпичные чёрные ботинки с белыми носком и подошвой были туго затянуты плоскими белыми шнурками.

Человек был гладко выбрит. Чёрные крупные кудри длиной в ладонь с пробором посередине лежали по обе стороны от смуглого лица с тонкими чертами. Его нехитрый костюм забрызган придорожной грязью. Из правого кармана костюма одним углом выглядывал бумажник с купюрой в пять ND и удостоверением сотрудника Корпуса Ловцов.

Человек держал в левой руке маленькую квадратную картонную коробку, а в правой — половинку пончика. Он жевал на ходу.

Это Гоги.

Фонари на безлюдных пешеходных улицах уже третий час литрами жгли псевдокеросиновый сок. На асфальте лежали мыльные круглые острова жёлтого света. Из угольной тьмы вокруг них торчали будто подвешенные в воздухе ветки невидимых деревьев.

Тихо. Шуршал сухой южный ветер.

Тишину нарушил резкий металлический скрежет. Гоги обернулся на источник звука и обнаружил, что он не один.

На границе света и тьмы неподвижно стояла трёхметровая искажённая и непропорциональная фигура в белых одеждах. Бесцветные длинные волосы спускались на перекошенные тощие плечи. На огромном бледном лице чернели неровные бесформенные провали вместо глазниц. В них сидели мелкие круглые глазные яблоки.

Уголки большого чёрного рта были растянуты от уха до уха в жутком подобии улыбки. Глубоко в тёмной расселине этой безгубой пасти хищно белело три вложенных друг в друга ряда зубов. Акульи челюсти существа были широко раскрыты. Между ними мог бы уместиться восьмилетний ребёнок. Под острым подбородком висела кожистая пеликанья глотка.

Не отрывая от существа взгляда, Гоги аккуратно положил коробку с пончиками на землю. Затем он встал в полный рост, слегка расставил в стороны руки и сделал шаг вперёд.

Существо зашевелилось резко и дёргано. Оно рывком растянуло пасть ещё шире и снова испустило душераздирующий скрежет. Паукообразные конечности и шея начали стремительно вытягиваться. Существо запрокинуло голову на тонкой длинной шее вверх и раскинуло руки в стороны. Тень создания дотянулась до Гоги и накрыла его.

Семиметровая фигура достигла высоты стоявшего за ней фонарного столба. Согнув все многочисленные суставы своих огромных рук, она потянулась к лампочке. Через секунду свет погас. Во тьме раздался тихий гулкий смех.

Гоги сжал зубы и осторожно сделал ещё один шаг. От существа донёсся еле слышный железный лязг. Затем тихое электронное жужжание.

Лампочка загорелась и залила обоих жёлтым ярким светом.

— Уф, спасибо, что подстраховал, мужик. — электрик начал сжиматься обратно, втягивая конечности и шею в разрезы своих белых покрывал. — Совсем тут фонари расшатались, боюсь работать на них. Скорей бы заменили.

— Ага, тут старый район. Надо тут всё плотно так менять. — Гоги бросил в рот остатки пончика и отряхнул руки. — Ну всё, мне пора. Ночной аврал.

— Ага, пока. Удачи там. — электрик поднял с земли коробку с лампочками и помахал на прощание паукообразной рукой с тонкими пальцами. Вскоре его колоссальная фигура исчезла в придорожной тьме.

Лайош прошёл к контрольно-пропускному пункту и раскрыл бумажник с синей карточкой официального партнёра правительства Хёрнста перед глазами одного из охранников. Тот убедился в присутствии номера карточки Лайоша в списке запланированных посещений на компьютере. Лампочка над решёткой-турникетом загорелась зелёным. Стальные прутья изогнулись и расступились в стороны, образовав проход шириной в метр.

Другой охранник сфотографировал Лайоша на телефон и лично проводил до двери кабинета Курта Кусума. Внутрь посетитель вошёл один. Затем дверь закрылась на замок.

Лайош встал рядом со столом лицом к двери. Сотоварищ Кусум обещал прийти не позже десяти вечера. Было без пятнадцати. Лайош достал телефон и открыл первую попавшуюся на глаза соцсеть.

Утром он получил по ваннету простое формальное письмо от Кусума. Тот заключал с Лайошем третий контракт подряд. Краткое описание заказа включало в себя не очень приятное соотношение объёма требуемой работы к сроку выполнения и оплате, но писатель всё равно немедленно напечатал в ответ "хорошо, спасибо" или что-то в том же духе.

Гоги вышел на хорошо освещённую улицу. Впереди на углу маячила небольшая толпа. Это были скелеты из Объединения Фита. На некоторых из них были надеты чёрные кепки с символом Объединения — стилизованным под заглавную букву Ф схематичным черепом с большими круглыми глазами.

Скелеты говорили очень разными голосами. Кто-то исхитрялся преобразовывать в речь простое щёлканье челюстями. Кто-то говорил нормально, как будто все губы и голосовые связки были на месте. Кто-то замогильно вещал, как если бы голос доносился из-под земли. Санитарные нормы Хёрнста обязывали избавляться от плоти вообще любую нежить. Эти одинаковые на вид существа отличались друг от друга по самой своей природе — от более или менее простых гулей до вампиров и драугров. При приёме в Фиту происхождение не принималось во внимание. Все скелеты подходили под главный и единственный критерий отбора.

Прохожие обычно усмехались на такие собрания. Они говорили: «ксилофоны опять что-то общёлкивают». Скелетов называли в шутку «ксилофонами». В контексте Фиты — «фисташками». Саму Фиту — «Костяком».

Скелеты громко переговаривались. Один из них держал на плече клетку с мясным бумбоксом. Тот отстукивал какой-то быстрый танцевальный трек. Гоги прошёл мимо и нырнул в очередной безлюдный проулок.

— Опять буянят?

Гоги поднял взгляд от асфальта. Перед ним с руками в карманах стоял обычный мужчина в чёрной куртке и джинсах. У него было овальное лицо с короткой тёмной бородой. На его кепке была напечатана белая семиконечная звезда Хёрнста. Такие бейсболки — обычный сувенир для волонтёров. Из-под кепки хаотично торчали короткие пряди золотистых волос.

— Ага. Какое-то у них плотное каркело. — вздохнул ловец. — Весь район перебудят.

— Ничего страшного. Завтра праздник. Рано вставать не надо. — с сонным спокойствием сказал бородатый. — Курите?

Гоги запустил руку в карман и достал оттуда помятую белую пачку. Затем пошарил по второму в поисках зажигалки. Её в кармане не оказалось.

— Огоньку не найдётся? — спросил он, протягивая мужчине раскрытую пачку.

— Сейчас сообразим. — сказал бородатый.

Оба вытянули из пачки по сигарете. Бородатый сложил ладонь лодочкой. В паре сантиметров над ней вспыхнул маленький шарик жёлтого пламени с рыжим отливом, осветивший лица мужчин. Онтоотличный сначала протянул огонь Гоги, потом сам мокнул в него кончик сигареты и потушил, накрыв ладонь второй рукой. Оба мужчины затянулись.

В Хёрнсте никто не курил вредные для здоровья онтотипичные никотиновые смеси. Гогины сигареты были начинены высушенным мозговым веществом берёзы. Онт выдохнул дым через ноздри и закивал.

— Хорошие. — похвалил он.

— Да, плотные. — сказал Гоги.

— Плотные? — улыбнулся бородатый. У него были ровные белые зубы.

— Ага. — ловец выпустил круглый шарик дыма изо рта. — Хотите одну с собой?

— Буду благодарен.

Гоги снова протянул бородатому пачку. Тот выудил одну белую палочку и сунул в нагрудный карман куртки.

— Спасибо. — онт протянул Гоги ладонь. — Беспалов.

Гоги крепко пожал бородатому руку.

— Орджоникидзе. Вы случаем не слышали никакого странного шума в том направлении? Откуда пришли?

— Не случалось. Должен был?

— Просто интересуюсь. — Гоги выпустил ещё шарик и помолчал. — А женщину перед двухэтажным домом видели? Лет сорока и в полосатой пижаме.

— А такую видел. — ответил Беспалов после небольшой паузы. — А кто это?

— Да знакомая. — соврал Гоги. — К ней в спальню посреди ночи залетела рапана через окно. Перепугалась.

— Бывает. Нервные теперь люди.

Постояли. Гоги вяло пытался придумать тему для разговора. Таковой не нашлось.

Через две минуты тишины Гоги потушил и щелчком отправил окурок в темноту. Тот описал в воздухе неевклидовую кривую и пропал.

— Ладно, я пошёл. — сказал ловец. — Плотный график.

— То же самое. Дел невпроворот. Спасибо за сигареты. — мужчины снова обменялись рукопожатиями и разошлись.

Пожара не было. Ещё есть время.

Ровно в девять часов вечера Гоги добрался до необходимого перекрёстка и замедлил шаг. Он прислонился грязной спиной к фонарю и сложил руки на груди.

Через три с половиной минуты в пятне фонаря возник мужчина среднего роста со скуластым идейным лицом. Он был выбрит под машинку. Из лобных долей его бритого черепа вылезали и загибались к вискам круглые бараньи рога.

Он был одет в расстёгнутую куртку-кожанку и серую футболку с логотипом рок-группы «Эйяфьядлаёкьдль и его Кетцалькоатли». Он заметил в тени Гоги и подозвал к себе знаком. Тот послушался. Ловцы шагов на пять приблизились друг к другу.

— Орджоникидзе? — кратко спросил Туров.

— Нкрумаху ночью снятся снарки, — отчётливо проговорил Гоги и протянул Турову руку.

— Нкрумах нечасто силой светит, ёпта. — закончил обмен паролями Туров, вяло отвечая на рукопожатие. — Ты со мной на шестом типе?

Гоги кивнул. Туров понимающе вздёрнул брови.

Гоги вопросительно дёрнул подбородком вверх. Туров пожал плечами.

Гоги кивнул головой вбок. Туров утвердительно кивнул и снялся с места. Гоги пропустил его вперёд и пошёл рядом. Два ловца плечом к плечу беззвучно двинулись по улице.

Туров заговорил на нужном перекрёстке.

— По инструкции с этого момента мы без камуфляжа. Отпускай плащ.

Ловцы синхронно дёрнули за запрятанные в глубине своих костюмов толстые шнуры. Те быстро выцвели и разложились в униформенные «плащи» — длинные однотонные тренчи тёмно-горчичного цвета.

— У меня есть подозрение, — заговорил Туров, — что это наш вчерашний беглый.

— Вчерашний? Удак?

— Точняк. А на него нужны гогглы. Экипировка противная, неудобная, но в тесноте, да не в могиле.

Мужчины задрали футболки, обнажив широкие пояса из чёрной дышащей ткани, настолько увешанные всевозможными кобурами и чехлами, что напоминали бронежилеты. Даже под самой тонкой одеждой эти массивные конструкции становились бесплотными и обретали вес и объём только по воле хозяина.

Ловцы быстро нашли нужные чехлы и извлекли из них по паре толстых защитных очков с сильным затемнением. В них ловцы напоминали двух огромных тропических лягушек.

— Пижамка сбежала без ключей, а дом остался заперт изнутри, так что будем вскрывать. У тебя есть «угол»?

— Не, они ж огромные. Даром экстру тратить на этот мусор.

Экстрой на профессиональном жаргоне ловцов называется расширенная кобура — маленький чёрный ящичек на каждом поясе. Внутри она в тридцать раз глубже, чем снаружи. При снабжении новообращённых ловцов эта маленькая игрушка вешается на пояс первой.

— Тогда я первый. — ловец вытащил за приклад из своей экстры длинную винтовку странной конструкции. Оружие кончалось двузубой вилкой из меди. Дула у винтовки не было. — Так, и ещё. Если это всё-таки не вчерашний, а обычный домовый призрак, то есть шанс, что дом заращивает повреждения. На всякий случай входи быстро.

— Сначала плотно вытру ноги об коврик. — Гоги извлёк из своей экстры тёмно-синий металлический баллончик и потряс. — Как далеко этот дом отсюда?

— На следующем перекрёстке на север. — Туров указал направление вилообразным стволом «угла». — Я пометил ближайший фонарь той сувенирной наклейкой с трициклоном, когда ходил на первичный осмотр.

— Наклейкой с чем?

Туров раздражённо выдохнул через нос.

— Ну эмблемой онтодвижения, только не той, где одна спираль, а той, где их три и они типа растут из одного места. — ловец попытался изобразить символ пальцами обеих рук. — Осьминог такой трёхрукий. Политическую грамотность развивай, ёпта.

— Пусть двойник повышает. Остался один вопрос, кстати. — ловец поднял указательный палец.

— Валяй.

— Придёшь после задания на наше плотнейшее каркело с Элом? Там же, где обычно.

— Да не вопрос вообще. — Туров с усмешкой покрутил в воздухе кистью свободной левой руки. — Хотя надо будет смотреть, останется ли у меня достаточно конечностей, чтоб держать стакан.

— Ловлю на слове. Ладно, давай. — Гоги указал на север подбородком. — Надо поторопиться.

Ловцы шагнули в тень. Туров издали опознал Дом и указал направление еле заметным движением ладони. Мужчины разошлись и подошли к несложному готическому фасаду с двух сторон. Ловцы наступали на асфальт осторожно, как на лёд вокруг полыньи. Туров поднял голову. Сделал пару замысловатых жестов левой рукой: окно на правой стороне второго этажа. Гоги кивнул.

Периферийным зрением Гоги заметил в стороне перед домом полосатую женскую фигуру. Та нерешительно помахала им рукой. Гоги на секунду поднял ладонь в успокаивающем жесте и тут же убрал.

Дверь. Минута томительного вслушивания в тишину. Два кивка.

Туров аккуратно направил винтовку в ручку двери и нажал спусковой крючок.

Вместо обычного звука огнестрела странное оружие залихвацки свистнуло и почти без отдачи превратило замок вместе с куском двери в круглую чёрную дыру с ровными краями. Туров пинком чудовищной силы ударил по ничем более не удерживаемой двери и ворвался в дом. Через секунду Гоги последовал за ним.

Тяжёлые берцы ловцов загремели по крутым ступеням лестницы на второй этаж.

Дверь открылась, и вошёл Кусум. Лайош повернулся к двери всем телом и убрал в карман телефон.

— Добрый вечер, сотоварищ. — формально поприветствовал он.

Кусум башней нависал над ним. Это было огромное, трёх-с-чем-то-метровое существо, голое, полностью лишённое кожи, состоящее из одних багровых мускул, хрящей и сухожилий, с тонкими венозными перепонками, протянутыми между туловищем и четырьмя длинными сухощавыми руками с тонкими костистыми пальцами.

На голове Курта красовалось нависающее надо лбом красно-пунцовое образование, по форме напоминающее корону или митру епископа. На середине черепа оно заканчивалось, переходя в гладкий мышечно-красный затылок.

У Курта не было ни рта, ни носа; вся нижняя половина лица, на которой они находились бы у человека, была как будто срублена, и сразу после двух больших, безбровых глаз вниз тянулись похожие на бороду тонкие мясные спагетти. На уровне груди эта борода была охвачена золотым кольцом. Шнуры тянулись до пупка, где были аккуратно сплетены в косичку.

Единственными элементами одежды, которые носило существо, были лёгкие пляжные шорты в хиппозных психоделических разводах.

Тело Кусума — обнажённая мышечная масса, испещрённая бежевыми сухожилиями и молочно-белыми головками мускул — было слегка влажным. Каким-то образом Курт умудрялся потеть, не имея кожи.

Когда он сделал свой первый шаг в комнату, его плотная мясистая корона шваркнула по потолку главным из своих тупых рогообразных зубьев. Курт болезненно содрогнулся и схватился верхней парой рук за голову — корона была чувствительной.

— Ух. Сотоварищ Ракоши, здравствуйте. Прошу, присаживайтесь. — он указал на стул.

Руку Кусум протягивать не стал. Пожимать её не любили.

Лайош сел. Секундой спустя Курт сделал то же самое. Бросив потирать ушибленный вырост, он положил сцепленные в замок руки на стол перед собой.

— Итак, как я уже писал, у правительства Хёрнста есть заказ для вас. К другому вопросу. Маленький срок в два месяца обусловлен тем, что вам поручается только кусок книги — экскурс, историческая сводка. Всего над изданием будет работать четыре писателя.

Лайош выдохнул с облегчением.

— Понял. — сказал он.

— Хорошо. — Кусум, не вставая, взял со стола стакан, протянул свою огромную руку к кулеру у стены, налил себе холодной воды и поставил стакан перед собой. — Теперь я хотел бы отметить для вас один важный аспект продукта. Ваша часть книги — взгляд на прошлое Хёрнста и, ммм, нашего мира в целом — должна быть чем-то большим, что мы обычно требуем.

Курт аккуратно подсунул под макароны из плоти, свисавшие с его лица, ладонь и слегка приподнял их, не открывая того, что было скрыто ими. Затем другой рукой поднял к невидимому рту стакан с водой. Раздался булькающий звук. Курт убрал руку и поставил на стол полупустой стакан. Обе его руки были мокрыми.

— Нам нужно плюс-минус полноценное историческое расследование. — сказал Кусум. — Поэтому и были выбраны вы.

— Понял. — повторил Лайош. — По всем аспектам?

— Нет, только по одному, по основанию города и первым двум-трём наборам беженцев из Пустошей.

Гоги снова наугад прицелился в размытое до предела яркое пятно на веках своих зажмуренных глаз и нажал на спусковой крючок. Воздух прорезал чудовищный рёв тысячи глоток.

Свет погас.

Внутренняя сторона век почернела. Гоги открыл глаза. Ещё полминуты ловец ничего не мог разобрать от вкоптившихся в сетчатку кругов. До него долетел сухой треск контрольного выстрела.

Четвёртого июля в одиннадцать часов вечера Гоги уже не держал в руках оружия. Ограничитель был надёжно упрятан в пояс ловца под футболкой. Вместо него в правой руке Гоги нетвёрдо покоился высокий стакан с пивом. Он был наполовину пуст.

Напротив него сидел Туров. Его стакан был просто пуст.

На месте между ними, как шахматные часы между двумя гроссмейстерами, сидел Эл и тасовал колоду карт. Он не пил, так как ему ещё предстояло ночное дежурство, или, как он выражался, ночной аврал.

— Ксенофил это вообще онтофобный термин. — тянул Туров. — Он намекает, что онты — "чужие", не такие, как типики, а за такую установку надо морду бить…

— Бери пять карт. — отвратительно незаплетающимся языком сказал трезвый Эл, пододвигая Турову колоду.

Туров принялся непослушными пальцами принялся отсчитывать, бормоча себе под нос.

— Не знаю, зачем эта плотная борьба против ксенофилов. — задумчиво проговорил Гоги. — "Перестаньте фетишизировать онтоотличия", как же. Нельзя просто взять и изменить свои вкусы.

— Зато можно перестать домогаться до людей в соответствии со своими вкусами. — сказал Туров, снимая с колоды восьмую карту.

— Тогда надо бороться против любых домогательств… Какая разница, до кого домогаются. Не-ет, они требуют перестать фетишизировать вообще…

— Так это действительно ненормально, если тебя привлекает не сам человек, а его онтоотличие. По-моему они правы. — сказал Эл, отнимая у Турова лишние карты и всовывая в середину колоды. — Теперь ты бери.

Гоги на глаз отметил пять карт, аккуратно отделил ногтем от колоды и притянул к себе. Оказалось правильно.

— Справедливо, но меня интересует чисто техническая сторона вопроса… Как дела на патрулях? — тут же спросил ловец.

— Наши нервы на соплях. — спокойно повторил свою давно приевшуюся шутку Эл. — Сегодня спокойно. Ваши ставки?

— Единичка.

Из общей кучи взлетел и завис над серединой стола один пластиковый жетон лимонно-жёлтого цвета. Гоги безучастно наблюдал за его полётом.

— Согласен. — протянул Туров. Его красный жетон тоже поднялся и завис прямо над гогиным.

— Согласен. — сказал тип, состоящий сплошь из крупных розоватых кристаллов, одетый в просторную камуфляжную куртку с тугими резинками на конце рукавов. Его зелёный жетон проделал тот же полёт в воздухе, слегка стукнувшись об гогин.

— Согласен. — сказал белобрысый кряжистый мужик. Он подсел вместе с кристаллическим типом два раунда игры назад. Жетон белобрысого был розовым.

Гоги залпом допил остаток пива. В голове у него потихоньку начинало шуметь.

— Все берите по карте.

Все взяли. Гоги и Турову принесли новые стаканы. Оба отпили.

— Что за странный привкус? — спросил Гоги.

— Хочешь узнать? — предложил Эл. Его лицо вдруг приобрело характерное выражение балаганного фокусника.

— Удиви меня. — ловец услужливо подвинул другу свой напиток.

Эл снял с лежащего в большой спортивной сумке пояса короткий белый цилиндр без дна и надел на верх стакана. Затем полицейский мягко нажал на матово-резиновый верх.

Пиво быстро рассортировалось на несколько разноцветных жидкостей и газов, разделённых тонкими барьерами. На внешней поверхности стакана проступили чёрные выпуклые буквы — названия каждого вещества. Больше всего в пиве было воды. После неё шла более тонкая прослойка спирта. Потом — углекислый газ. Затем следовали уже малые ингредиенты. Эл ткнул пальцем в одно из названий. Оно состояло из пяти цифр.

— Вот этого консерванта обычно у нас не бывает. Давайте-ка уберём его.

Тёмно-зелёная прослойка собралась в крошечную круглую каплю. Та поднялась сквозь все слои и впиталась в хитроумную насадку.

— Вуаля. — Эл снял цилиндр со стакана и убрал в сумку. Ингредиенты мгновенно смешались обратно.

Туров и Гоги уважительно закивали.

— Плотный инструмент.

— Наверное, самый полезный из всего того чёртова мусора, что ты с собой таскаешь. — добавил Туров.

Эл засмеялся.

— Может быть. Его я действительно применяю чаще других. Теперь все берите по карте.

— Серьёзно, Элли, зачем тебе весь остальной хлам? Вот это что, например? — Туров сунул руку в сумку, снял с пояса какой-то кожаный ошейник и покрутил в руках. — Ты что, собака? И почему их три? Я бы понял, если бы был ещё один запасной, но три штуки — это как-то жирно.

— Это «пузыри», от смертельных мемов. Не трогай.

— Каким образом эти чокеры помогут тебе от картинок-убийц, Элли? Придушат прежде, чем ты увидишь что-то опасное?

— Там они ставят у тебя перед глазами эдакие хитрые пятна и закрывают опасные изображения. — Эл махнул рукой. — Не бери в голову.

— Так зачем три-то? — снова спросил Гоги и взял один «пузырь в руки». — Наденешь все разом и пятна будут втрое плотнее?

— Запасные. — кратко ответил Эл, перетасовывая колоду.

— Так они плотно зарунованные. — заметил ловец, осматривая внутреннюю сторону ошейника. — Ломаются, небось, раз в тысячу лет. От падения на Солнце.

— Все ловцы вообще налегке без них ездят, а ты всё время с собой таскаешь, да ещё поломки боишься. — Туров с досадой пододвинул к белобрысому столбик проигранных монет. — Чего мне всё не прёт сегодня…

— Никогда не знаешь, что встретишь за углом. — наставительно произнёс Эл. — Например, хищное облако. Видишь вон тот пистолет с широким дулом? Это «Веттершрек», собственно, пушка, убивающая облака. Если бы не она, чёрт знает, как я вышел бы сухим из воды тогда в далёком двадцать восьмом году.

— И что, ты два года таскаешь её с собой в память об этом?

— Никогда не знаешь, что встретишь за углом. — снова повторил Эл. — Все берите по карте.

Кристальный и белобрысый промурлыкали что-то друг другу на своём окающем нордическом суржике. Туров сидел и заворожённо смотрел на ходящих туда-сюда официанток в фартуках, как на каких-то экзотических птиц. Эл протёр уголки глаз у переносицы двумя пальцами и посмотрел на свои наградные наручные часы.

— Мне через пятнадцать минут надо выходить. — сообщил он, раскладывая карты треугольником.

— Не души. — отмахнулся Гоги. — Хватит с нас того, что всю ночь не прёт. — проворчал ловец, нехотя пододвигая к кристаллическому типу очередную продутую банкноту.

*

Эл встал.

— Всё, пацаны, давайте.

Он последовательно обменялся рукопожатиями с обоими ловцами.

— Плотного дежурства, брат. — улыбнулся Гоги. — И смотри, чтобы завтра вечером был тут. «Юнгианские южане» играют против «Ницшеанских нордов», не пропусти.

— Постараюсь. — ухмыльнулся Эл. — Сегодня улицы спокойные. Вряд ли будет кто-то серьёзнее отдыхающих перед праздником.

Юминиум надел униформенную куртку и ушёл.

*

Тут внимание Гоги привлёк шумевший на стене ванвизор. Ловец поднял голову и повернулся всем телом, протянув затёкшие ноги в проход и облокотившись на спинку кресла плечом, чтобы лучше видеть, что происходит на экране.

Экран показывал правительственную встречу. Множество людей в форме цветов своих отделов неторопливо ходило по коридорам, вполголоса переговариваясь между собой. Обычная сцена на любом официальном вечере.

Кадр сменился и показал рослую фигуру в униформе маскировочно-бежевого цвета, с тройными чёрными полосами, протянутыми вдоль рукавов. Бежево-чёрную руку пожимал Курт. На нём была белая униформа с серыми полосами — высший эшелон власти, легислативная ветвь.

— Смотри, какая там плотная личность. — указал на экран ловец.

— Мда. — вяло отреагировал Туров.

Гоги лукаво улыбнулся.

— Сам сотоварищ Кусум руку пожимает. А нам-то руки никто не пожмёт, а?

— К чему ты клонишь?

Гоги вздохнул и откинулся на спинку стула. Во рту и в горле появилась тоскливая сухая горечь. Он с силой зажмурил глаза и открыл снова.

— Помнишь, ты спрашивал, чего я хочу? Ты ведь ещё не настолько плотно насосался, чтобы забывать, что было минуту назад, а?

— Пастор, ты говоришь обидно. — Туров потряс головой, пытаясь навести на себя грозный вид. — Я помню всё. Я за час выучиваю наизусть получасовые речи для митингов. Так чего ты хочешь?

— Я хотел бы быть на Шепардовом месте. — Гоги отрицательно поводил рукой в воздухе. — Нет, не в смысле плотной зарплаты или славы и всего прочего, а чисто чтобы не просто быть полезным системе, а чтобы быть её полноценной, признанной частью, а не эдаким… ммм, ты понял.

— Понимаю. — Туров снова пробежал рассеянным взглядом по картам. — Правильный ты человек, Орджоникидзе, честное слово.

— Та-ак, а вот тут у нас, значится, неправильный человек. — Гоги отстал от спинки стула и деловито наклонился ближе к столику, положив на него локти. — Ты ведь знаешь, что ты полупрозрачный?

Розоватый кристаллический тип в куртке вопросительно ткнул себе в грудь четырьмя пальцами.

— Да-да, ты. — Гоги положил на стол обе ладони. — Ты в курсе, что ты полупрозрачный? Да или нет?

— Ну… да. — кристалл наклонил голову вбок.

— И что сквозь твоё предплечье так смутно просвечивает, что в этом плотном рукавчике у тебя спрятаны картишки? М? В курсе?

Кристалл помрачнел. Его белобрысый приятель полез рукой за пазуху, не отрывая от ловцов взгляда. Гоги сжал зубы.

— А я-т тебе третью десятку продул! — Гоги спустил руки под стол, натасканным движением стягивая с пояса под футболкой силовую перчатку и ловко надевая на правую руку.

Белобрысый вынул из-за пазухи цилиндр медного цвета. Это устройство не было знакомо Гоги; впрочем, полицейский инстинкт быстро опознал воинственное назначение устройства по тому, как его держал хозяин. Подробности значения не имели.

Белобрысый вытянул руку с цилиндром в направлении ловца. Туров железной хваткой вцепился ему в предплечье и дёрнул на себя. Гоги выбросил вперёд кулак в силовой перчатке и ударом отбросил кристалла на спинку стула. Тот схватился левой рукой за столешницу и ударил правой в ответ.

Лицо Гоги волной жара обожгла боль. Ловец наощупь поставил в нормальное положение переломленный хрящ пальцами левой руки и вытер кровь об красные джинсы. Затем снова бросился на противника.

*

Трое человек продвигались по промышленному району Хёрнста. Все были одеты в дефолтные красные джинсы и чёрные толстовки — бейсболка пониже, капюшон повыше. Руки в карманах. На плече ведущего — спортивная сумка.

Окончательно стемнело. Меж складов и заводов сочился сушащий ветер от бывшего Северного моря. По крупным дорогам брели последние глиняные автоматоны — переносили последние партии товара и запирали ворота. За весь свой неблизкий путь группа в капюшонах встретила всего двух других живых людей. Те были одеты похоже и не задавали лишних вопросов.

Наконец группа приблизилась к комплексу приземистых зданий-коробок, плохо вписавшихся бы в замысловатую эклектичную архитектуру большинства районов города.

Ведущий — беззаботно улыбавшийся от уха до уха человек с усами — молча расстегнул и сбросило на землю свою спортивную сумку. Ведущий достал из неё бутылку воды и блистер с таблетками. Он выдавил одну пилюлю и бросил в бутылку. Затем встряхнул.

За несколько секунд таблетка потемнела и приобрела стальной блеск. Она начала расти и вытягиваться. Бутылка лопнула. Вода шумно выплеснулась на асфальт. Ведущий обхватил руками достигший размеров его предплечья металл. Несколько отростков окончательно сформировали очертания штурмовой винтовки.

На оружии проступили последние черты и детали. Ведущий методично проверил количество патронов в магазине и бросил автомат первому из своих спутников. Второму дал блистер и новую бутылку.

Объект перед мужчинами вместо забора окружали торчащие на равном расстоянии друг от друга стальные столбы. На каждом висело по маленькой аккуратной табличке: «Периметр под меметическим напряжением высшего 7 уровня». Над этим сухим предостережением была выведена привычная грозная формула: «Не влезай — убьёт».

Все трое сбросили с голов капюшоны. Их шеи охватывали чёрные ошейники с эмблемой Корпуса Ловцов — колосом ржи внутри силуэта ладони на фоне семиконечной звезды. Вожак активировал ошейник сложным жестом обеих рук. Двое других повторили за ним те же движения. Поверх голов мужчин быстро раздулись прозрачные мыльные шары. Их поверхность переливалась радужными бензиновыми разводами. В этих пузырях солдаты походили на космонавтов.

Ведущий пальцем проверил пузырь на крепкость и сделал шаг к столбам. Сигнальные фонари на их верхушках загорелись зелёным. Этот цвет сопровождался тихим низким гулом.

Вожак уверенно зашагал к столбам. По мере его приближения цвет огней сменялся на жёлтый и красный. Гул усиливался.

Мужчина остановился в пяти метрах от забора. Кроваво-красные предупредительные огни погасли. В пустом пространстве между столбами вспыхнули прямоугольные голографические экраны. На них с огромной скоростью замелькали геометрические узоры, фотографии, картины, слова, лица, трёхмерные фигуры, символы, фракталы и куски текста, склеенные неизвестным художником в безумные хаотические коллажи.

Бензиновые разводы на поверхности пузыря за долю секунды стянулись и выстроились в правильные тёмные фигуры. Чернильные прямоугольники надёжно закрывали экраны от глаз людей.

Любой посмотревший на экраны с такого расстояния без такой же тяжёлой защиты погиб бы на месте. Трое нарушителей беспрепятственно прошагали сквозь плоскую ограду.

На внешней территории комплекса не было охраны. Безоружный ведущий остановился перед дверью. Его вытянутую руку охватил белый шар света. Секунду спустя все трое прошли в пустой дверной проём и столкнулись с первым охранником.

У того не было волос и глаз. Всю верхнюю половину лица закрывали растущие веером сосульки из розовой плоти, напоминавшие щупальца. На конце каждой сосульки трепыхалась маленькая ноздря. Края рта тянулись вниз до середины бычьей шеи. Толстая струя белого света ударила в самый центр отвратительной головы. Облепленный огромными мускулами труп с грохотом упал навзничь.

Усатый человек пощупал барельефный план здания на стене с надписями на шрифте Брайля и указал двумя пальцами на дверь справа. Затем — на дверь слева. Солдаты с винтовками направились в одну сторону, а он — в другую.

*

Новый «крот» без труда уворачивался от пуль. Тонкие запахи свинца точно сообщали ему о положении каждой. Охранник то приседал, то прыгал на нечеловеческую высоту, ни на секунду не переставая неумолимо приближаться.

Запах резины. Приятный аромат угольных фильтров. От взъерошенных лямками противогазов волос поднимается противная сальная вонь. Звук раскола стеклянной капсулы. Крот грязно выругался и судорожно сжал все четырнадцать ноздрей, чтобы спастись от ядовитого газа. Подготовились, твари. Секунду спустя крот понял, что без обоняния окончательно ослеп. Ещё секунду спустя он упал с девятью граммами в мягкой середине звездовидного веера щупалец.

То же ждало и двух его товарищей.

Вооружённые люди встретились со своим предводителем через пять минут пути. Он легко вскрыл тяжёлую дверь склада и вошёл внутрь. Все трое аккуратно обступили со всех сторон и подняли с пола тяжёлый деревянный ящик с печатью. Затем спокойно покинули территорию.

Если бы оперативники корпорации «Агнула» успели застать их, это столкновение обернулось бы для грабителей незначительной помехой.

*

Гоги родился в Грузии.

Там его застало начало Британского кризиса. Гоги добровольно мигрировал в Хёрнст в 2020 году и устроился работать в полицию патрульным. За десять лет он получил от правительства новую работу в Корпусе ловцов. Платили ему триста эндиков в месяц. Это было не много и не мало.

Пятого июля 2030 года Гоги проснулся в своей однокомнатной квартире по адресу проспект Оливьеры, дом 23, пятый этаж, дверь 47. Он проснулся от сквозняка.

Гоги жил в этой квартире уже второй месяц. Каждый день он просыпался с единственной мыслью о сквозняке. Ни о чём ином без единого исключения. Это порядком раздражало его.

Сквозняки были одной из многочисленных проблем гиперпространственного кармана. Нахождение нём делало квартиру Гоги дешевле раз в пять. Карман всасывал холодные сухие ветра с северо-западной окраины города.

Гоги поморщил нос и громко втянул застоявшимися ноздрями студёный утренний воздух. Он лежал на вспотевшей спине. Прилипшая ко лбу прядь волос сухим концом щекотала переносицу при малейшем движении мышц лица. Перед глазами белый потолок перерезала оранжево-жёлтая с фиолетовыми отсветами полоса света. Она выхватывала из тьмы плавающую в воздухе крупную пыль. Одним концом полоса упиралась в стену. Там солнце слепяще яркими квадратами ложилось на голую штукатурку.

Будильник молчал. Посвистывал пресловутый сквозняк в оконной раме. На улице надрывно и гулко прожужжал двигатель мотоцикла. Где-то женским голосом слабо бормотал телевизор.

— …в этом инциденте несмертельные травмы получило 23 автолюбителя, чьи машины находились на мосту. Сейчас движение по улице Барлоу невозможно, дежурными магами ведутся ремонтно-восстановительные работы.

Ведущая-невидимка выдержала короткую паузу в пару секунд — опускала глаза к бумаге с планом.

— К другим новостям… Пользователи ваннета возмущены употреблением а-слова в новом интервью, выложенном на…

Гоги шумно выдохнул. Он освободил руки от одеяла и потянулся. Позвонок между лопаток тихо щёлкнул. В районе двери что-то издало какой-то звук. Отточенный годами работы рефлекс сработал безотказно. Секундой спустя Гоги обнаружил у себя в руке холодную железную рукоять пистолета.

В комнате больше никого не было. Дверь была едва приоткрыта. Через щёлку из глубины квартиры доносился какой-то приглушённый грохот. Гоги поднялся с постели и протёр большим и указательным пальцем свободной ладони заспанные глаза. Затем беззвучно открыл дверь и потащился на звук. Тот исходил с кухни.

Дверца холодильника была широко раскрыта. Перед ним стоял человек в полной униформе ловца и шумно рылся в глубине полок.

Гоги быстро поставил пистолет на предохранитель и тут же снял. Человек в униформе услышал щелчки и вылез из холодильника. Он громко захлопнул дверцу и спокойно уставился на ловца. Он что-то жевал. В левой руке он держал какую-то сложенную вдвое бумажку.

— Привет, Кьюпи. — не опуская оружие, Гоги вопросительно дёрнул подбородком вверх. — Твой пароль, пожалуйста. — потребовал он.

Кьюпи невозмутимо осмотрел ловца с головы до ног. Он на секунду не переставал жевать. Увиденное его ни капли не впечатлило.

— Ух ты, пистолет на меня наставляешь. — сказал он. — Большой хуй, большие яйца.

— Пароль. — нетерпеливо напомнил Гоги.

— Нкрумаху на суде солгали. — спокойно сказал Кьюпи, проглотил еду и протянул свою бумажку Гоги. — Ты спал с пушкой? Все простыни опять будут в машинном масле.

— Нкрумаху ночью снятся снарки. — ловец грохнул пистолет об стол и отряхнул руки друг об друга. — На мне снова какое-то дело? Я думал, после этой чёртовой золотой богини я заслужил выходной день.

— Отличная шутка. К сожалению, вместо выходного у тебя выход в свет. — патетически изрёк Кьюпи и снова открыл холодильник. — У тебя новая цель, первый приоритет, найти за сутки, разрешение на огонь без предупреждения.

— У меня плотные двадцать три часа с гаком, а ты врываешься ко мне домой и не даёшь спать. – с неудовольствием заметил Гоги. — Мог бы просто послать сигнал.

— Скажи спасибо, что я решил тебя не будить. — сказал Кьюпи, — Если бы на твоём месте был Дилли, я бы вытащил его из-под одеяла за ноги.

Гоги вздохнул и поплёлся в ванную, чтобы почистить зубы.

— Небось все эти двадцать минут ты просто стоял и смотрел на спящего мужика. Вуайер.

— Ты овец ебёшь. — лаконично парировал Кьюпи.

Гоги подошёл к раковине выдавил шарик зубной пасты на пластиковый ворс.

— Горцы не ебут овец, а я уже второе поколение не горец. — сказал он и сунул зубную щётку в рот.

— А я второе поколение не вуайер. — Кьюпи повернулся на носке и направился к двери квартиры. — Ну, бывай. Я рассчитываю на тебя как на специалиста.

Гоги оттянул нижнее веко пальцем, рассматривая свой красноватый глаз в грязном зеркале.

— Уже уходишь? — разочарованно спросил он. — Ворвался, как печенег, съел всю еду и сваливаешь?

— Да. Задание у тебя есть, а как собеседник ты мне не очень интересен. Бывай.

Хлопнула дверь. Гоги выплюнул пену от зубной пасты в раковину и прополоскал рот. Затем запер дверь за Кьюпи и пошёл собираться.

Он зашнуровал чёрные тряпичные ботинки и застегнул пояс ловца. Затем натянул поверх него "рабочую" футболку светло-серого цвета с логотипом рок-группы "Noh-Love". Ни одного трека этой группы Гоги ни разу в жизни не слышал, но выучился по запросу называть по именам пять песен, чтобы отвязываться от пристающих фанатов. Одевшись, ловец снова направился на кухню.

Ботинки жмут, отметил он про себя. Носки кед противно сдавливали пальцы ног и не давали тем ни миллиметра свободного места. Ничего не поделать — нормальные ботинки в духчистке. Гоги шаткими шагами приблизился к холодильнику.

Гоги жил один с кошкой и мог завтракать, когда пожелает – кошка никогда не питала пристрастия к совместным трапезам и Гоги тоже. Изначально он приехал в город вместе с другом по имени Мосэ, но первый же месяц бедняга подцепил где-то вирус топологического упрощения.

Сначала все сообщающиеся между собой отверстия его тела слились в одно. Это отверстие было прямым, как труба. Врачи в больнице святого Вернокта перевели его на внутривенное питание. Кровеносная система в какой-то момент тоже пропала — просто сложная дырка из лёгких в почки.

Затем у него выпрямились все глухие отверстия. Изгладились глазницы и закрылась ведущая в тупик внутри исчезнувших лёгких трахея. Кожа приобрела необычайную гладкость ввиду исчезновения всех пор. В последние недели протекания болезни внутрь туловища медленно втягивались все отростки — волосы, руки и ноги.

В конце концов Мосэ превратился в гладкий бублик диаметром в метр – по рентгену внутри совершенно однородный. Бублик был матово-красного цвета и на ощупь напоминал очень плотную резину.

Этот бублик до сих пор лежал у Гоги под кроватью. Он ничем не пах. Он не издавал звуков. Он ничего не требовал и ничего не давал. Гоги подпирал им дверь.

Ещё раньше у Гоги была чёрная в белых пятнах кошка Нашатырь. Она умерла уже после Мосэ. Гоги очень любил её. Она, вероятно, тоже любила его как-то по своему, если кошки вообще способны любить людей.

Нынешнюю кошку звали Патроклой. Теперь она спала на своей лежанке в шкафу. Гоги не любил смотреть на спящих кошек.

Это зрелище напоминало ему про Нашатырь.

(Лайош проснулся примерно в то же время, что и Гоги. Он моложе Гоги ровно на 10 лет. Пятого июля он ел на завтрак блинчики с кукурузным сиропом и стаканом сока крикуна.

Лайош жил один и никто не тревожил его. Парень сунул в наплечную сумку блокнот на пружине и гландораш, чтобы делать пометки насчёт того, что и когда нужно делать, накинул куртку, быстро преодолел подхвативший его модный гравитационный винт-лестницу и вышел во двор.)

Кухня не смогла подарить Гоги ничего приятного. Все дунклеоволчьи яйца в упаковке из плотного картона слились в гёмбёц. Хлеб для тостов вместе с упаковкой рассыпался в звёздчатую ферромагнитную труху. Единственную радость доставил дешёвый сыр, по воле неизвестных сил обросший драгоценным пурпурным налётом сопловицы, которую можно было сбыть в местную больницу за десяток-другой новых долларов в зависимости от спроса.

Гоги, недовольно поводив кончиком языка по зубам, на которые уже начал налипать густой и липкий вкус пустого брюха, бросил сыр в полиэтиленовый пакет и закрыл дверцу. Чтобы голод не сводил желудок, он налил себе воды из бутылки и выпил залпом.

В его голове роились мысли.

— Двадцать четыре часа — это мало, — сказал он себе, — Вероятно, напал на кого-то высокого. Придётся отложить день плечи-грудь.

Вроде жалко, но позавчерашний день ног до сих пор отдавался кислой, тянущей болью в квадрицепсы, так что в отдыхе можно было найти свои преимущества.

Гоги снова отхлебнул воды из стакана. Он подумал о деньгах, которых было не слишком много, но и не слишком мало, так что Гоги мог позволить себе зайти в бар и не только выпить чего-нибудь, но и как следует закусить, что и был твёрдо намерен сделать. Ещё его кучерявую голову посетила пара мыслей о том, что ловцовая система, хоть и раздражая самих ловцов, приносит плоды в рамках программы сокращения полиции, позволяя при этом не слишком терять в эффективности. По крайней мере, работая в одиночку, человек избавляется от риска работать с идиотами, что всегда радует.

Наконец Гоги встал и вернулся в третье помещение своей квартиры после кухни и санузла — спальню, чтобы набить карманы вещами и выйти со спокойной душой.

Он снял с вешалки и надел форменное бежевое пальто до колен. Странный, похожий на кожу материал никогда не мялс и не нуждался в глажке, как бы неаккуратно его не бросали.

На правой руке выше локтя размещалась нашивка в виду чёрного колоса на фоне белой руки в чёрной семиконечной звезды — эмблема Корпуса Ловцов.

Одёрнув полы руками, Гоги рассовал по карманам листок с досье, пачку сигарет и тому подобные вещи так, что содержимое положенного по разные стороны тела весило одинаково; каждая вещь имела символическое значение, например, пистолет напоминал о многовековой подлости и предательстве, вокруг пачки сигарет витало, как пчелиный рой, понятие зависимости от чего бы то ни было, и так далее.

В зависимости от скрытого значения вещей Гоги клал одни вещи в карман с другими, а другие не совмещал ни в коем случае. Вероломность пистолета и зависимость от сигарет вместо давали предательство со стороны кого-то важного, даже ключевого; тем не менее, ловец положил вещи именно так, ведь это было лучше, чем деньги + пистолет и деньги + сигареты, ведь деньги символизировали более важную вещь: материальный мир и материальные блага вообще.

Тут пришло время выбирать, сколько денег положить в левый карман. Сперва Гоги отсчитал цену стакана пива — 3 новых доллара. Хорошее число, треугольное, простое и правильное. Теперь на закуску. Тарелка жареной картошки (содержащая в себе ровно дюжину ломтиков, число букв в фамилии Орджоникидзе, что свидетельствовало о том, что Гоги следовало брать именно это блюдо) стоила 6 эндиков (число букв в его имени на англоязычный манер), всего 9 — плохое число. Гоги решил взять денег на два стакана пива, получилось 12 — снова Орджоникидзе, прекрасно.

Теперь нужно было взять денег на всякий случай. Гоги отсчитал ещё двенадцать эндиков и положил их в правый карман, что должно было изображать душевное равновесие, равенство и равноправие как ценности, и так далее, и так далее.

Всего вышло 24, 6 на 4, 6 — Джордж, 4 — китайское число смерти (а ввиду того, что случилось с территорией Китая пять лет назад, с таким символом нужно было быть аккуратным). Гоги взял ещё один эндик. Положить его в любой из карманов штанов означало нарушить равновесие. Гоги сунул последнюю купюру в нагрудный карман пальто и вышел из спальни.

В этот момент его посетила мысль, что ввиду ограбления служащего не следует брать много денег, ведь как-то так и работают предзнаменования. Он снова вошёл в спальню, вынул из правого кармана 12 купюр и вместо них сунул туда половину всех бумажек из левого. В обоих карманах получилось по 6 банкнот. Во избежание числа 13, суеверное недоверие к которому сохранялось как огрызок прошлого, Гоги выложил из нагрудного кармана одинокий эндик и положил к 12, ранее лежавшим в правом кармане брюк.

— Вроде всё. — пробормотал он.

Собравшись как следует, Гоги наконец обулся и вышел из квартиры, но в этот момент его посетила мысль, что он, возможно, покидает своё жилище в последний раз, так что он вернулся в дом, чтобы снова пройти через дверь с какой-то другой мыслью, например, "сыр в моём кармане принесёт мне денег сегодня и я непременно вернусь домой".

После всех этих раскладок Гоги наконец-то запер дверь, бросил ключ в карман и спустился вниз по лестнице.

К счастью, Корпусу было некогда беспокоиться о качестве кадров — Гоги был неплохим профессионалом, нормально разговаривал и не бросался на людей. Интереса к другим аспектам его личности эйчары не проявляли.

Можно предположить, что ещё в ранние этапы кризиса ловца зацепил какой-то эффект, но Гоги проваливал, одну за другой, все плановые проверки на онтоотличность, раз за разом подтверждавшие, что ловец Орджоникидзе — самый простой, обычный человек с обычными человеческими болезнями.

Проходя по своему этажу, он столкнулся со снежно-бледным Джеймсом Джойсом, выброшенным сюда из своего посмертного монастыря при массовом смешении планов бытия.

— Ты когда-нибудь бывал абортирован? — спросил он.

— Не сейчас, мистер Джойс, я спешу, — ответил Гоги, проходя мимо, — Буду рад плотно поболтать с вами о вашем аборте, когда вернусь с работы.

— Хорошо, мистер Орджоникидзе, поговорим потом. — тихо сказал Джойс ему вслед, когда ловец уже исчез на лестничной площадке.

Преодолев тёмную лестницу, случайно перекидывавшую всех, кто спускался по ней, в один из трёх совершенно разных подъездов, Гоги вышел в переулок и направился оттуда в направлении шума голосов и трения гладких летних шин об асфальт. Одна из стен ближайшего здания была плотно зарисована яркими граффити.

Гоги приостановился, чтобы разглядеть трёх схематичных людей, вся поверхность тела которых была плотно покрыта широко раскрытыми глазами. Один из них подмигнул ему всей своей правой половиной. Гоги ускорил шаг и не сбавлял его, пока не вышел на проспект и не смешался с разношёрстной, куда-то спешащей толпой.

В городе жизнь бурлила, шумно встречая рассвет. Косые тени от высотных крыш, падавшие под углом на вертикальные билборды с рекламой, делали их похожими на плоские лезвия канцелярских ножей; на асфальте улиц лежали полосы жёлтого света, по которым сновали серые фигурки пешеходов, то выходя на свет, то снова ныряя в тень очередного небоскрёба. Над толпой то и дело с разной скоростью проносились летуны всех сортов и расцветок: крылатые и бескрылые, светящиеся и неприметные, летавшие горизонтально, распластавшись на встречном потоке, и парившие вертикально, смешно свесив ноги вниз в бездну проспектов.

Жизнь волновалась и кипела.

Представители странной инопланетной религии обходили двери квартир этаж за этажом, стучась ровно по пять раз и донимая открывавших невнятным бормотанием.

Бывшие морские биологи выходили из старенького внедорожника, остановившегося на пыльном дне Северного Моря, и с торжественным молчанием изучали тускло светящиеся силуэты рыб, витавшие в воздухе над ними, изредка обмениваясь краткими комментариями.

Солдаты периметра в бронежилетах под яркими гавайскими рубашками привычными движениями выхватывали тяжёлые пистолеты и в мгновение ока начиняли свинцом хищника, питающегося повторениями.

Жизнь была прекрасна и справедлива. Она шествовала над городом, как ослепительный гигант.

ПЕРЕПИСАТЬ СЦЕНУ НИЖЕ — должна быть рассказана от лица Кусума.

(Невысокий мужчина с прямой короткой бородой с отвращением отвернулся от разнесённого в труху трупа человека-крота, с трудом сдерживаясь от того, чтобы закрыть нос рукавом.

Под чёрными лакированными туфлями хрустели стреляные гильзы и бетонная крошка. На заднем плане, как призраки, ходили сотрудники клининговой службы в респираторах и белых комбинезонах и оттирали кровь со стен длинными трубами, похожими на пылесосы, на втором конце которых в прозрачном шарике располагались порталы в Море Спокойствия.

— Я простой менеджер, — пожаловался бородатый, — а не криминалист. Это не моя специальность.

— Нужно всё-таки решить, что с этим делать, — сказала его секретарша, симпатичная брюнетка с планшетом для бумаг в руках, — всё-таки вы специалист по внешним связям, а сотоварищ Кларк сказал…

— Да-да-да, я проверял ванмейл, — менеджер провёл рукой по волосам, — полиции что-нибудь известно?

— Только об ограблении того их сотрудника, у которого налётчики взяли контрмемы, с которыми прошли внешний барьер защиты. Отследить само ограбление по одним контрмемам у них не получится, на них трекеров не ставят.

— Ладно, пусть ебутся с этим. Налёт засекретить, взрыв газа, в газопровод через окно попала шаольная пуля от бандитской разборки; тут такой район, вопросов задавать никто не будет. Если кто из местных вздумает говорить, что сначала услышал взрыв, а только потом стрельбу, пусть спишут на очередную времволну, они тут бывают иногда, от нашего же завода, кстати. Позвони на этот завод, пусть подтвердят временной всплеск прессе.

Он аккуратно подвинул носком туфли руку мёртвого человека-крота. Теперь труп лежал по стойке "смирно", как бы заявляя, что принял смерть с честью.

— Журналистам скажите: жертв нет, собственность компании существенного ущерба не получила. — добавил менеджер.

— Так точно, сэр. — секретарша закончила стенограмму указаний начальника, развернулась и пошла к выходу. Ей было не очень удобно идти на каблуках по бетонной крошке, но она держалась мужественно.

Менеджер, проводив взглядом нижний край короткого жакета девушки, вернулся к изучению тела крота. У него зазвенел телефон. Мужчина неохотно поднял трубку.

— У меня две новости, хорошая и плохая. — заявил бодрый женский голос, то и дело заглушаемый шумом автострады, — С какой начать?

— С хорошей. — мужчине добрые вести из уст полевой агентессы точно не помешали бы с учётом всей этой крови на стенах, логистических сложностей, разбежавшихся вокруг этого налёта подобно трещинам вокруг угодившего в стекло камня, и трупа прямо под ногами, который никто пока не убирал, пока баллистическая лаборатория как следует не осмотрит место преступления. Сегодня вечером менеджер планировал напиться.

— Я планировала начать с плохой, так что сначала она. Я дошла по "следу" маячка до места, где его отрубили.

— Не то чтобы это прямо плохая новость, — менеджер снова пригладил волосы ладонью, — Скорее неприятный, но ожидаемый факт. До куда успели отследить?

— Я сейчас на этим самом месте, это перекрёсток у улицы Барлоу. Провал открылся сильно после ограбления, так что поехать отсюда могли буквально куда угодно из трёх путей. Ничего не даёт.

— Ладно, теперь я хочу услышать хорошую новость.

— Новостные каналы в ваннете пишут, что правительство передало следствие по одному занииательному и, кажись, связанному инциденту…

— Какому?

— Да какого-то патрульного мощно ограбили, похитив у него кучу барахла из дополнительной экипировки. Включая то барахло, благодаря которому нашу мемзащиту чпокнули. Так вот, расследование передали ловцам, а они ребята-то поупорнее полиции. Может, они сами до всего докопаются и нам не потребуется щекотать нервы шишкам организацией независимого следствия.

— Хорошо, но это не совсем моя специальность, так что заодно перешли Рейгану, — устало сказал менеджер и бросил трубку.

Он не хотел заниматься всей этой джеймсбондовщиной. Он хотел вернуться к бумажной работе, громким публичным речам и волшебным кофейным автоматам, выдающим любую существующую жидкость по запросу, которые были расставлены в их офисе.

В основном он занимался вопросами вроде борьбы с рапанами. Летающие моллюски были изящными и их стайки великолепно украшали городской пейзаж, но они сожрали всех голубей, которых подавляющее большинство населения любило больше моллюсков. Агнула постоянно выигрывала небольшие гранты на то, чтобы избавиться от них, по возможности не прибегая к ритуалу ретроактивного удаления из реальности. Раз в год компания лениво распугивала рапан и сворачивала очередной проект.

Последний контракт на рапан правительство выдало год назад и, видимо, не будет больше их давать.

Ещё менеджер занимался рекламными кампаниями новых продуктов, переговорами с максвеллитскими инженерами и программистами, поддержанием коммерческих тайн и так далее. В общем, совершенно мирными вещами, на которые руководство его направляло как аккуратного и исполнительного менеджера высшего звена.

Он привык наблюдать за фронтом издалека, поддерживая чёткую и слаженную работу тыла. Вкус фронта, пропитанный жёсткой поступью опасности, не нравился ему.)

Гоги шагал по улице, рассеянно смотря по сторонам, и считал шаги.

Он сошёл с центрального проспекта и направился к Корпусу по улице Лирис, опрятной, но менее людной, из-за чего дорога-трансформер находилась в режиме узкого тротуара.

Выходя за угол, Гоги случайно прошёл прямо сквозь разумный рой комаров. Сбитые с места потревоженные насекомые усиленно зажужжали, пытаясь собраться обратно в форму человека.

— Эй, что за херня, чувак? — возмущённо прогудела основная масса.

Гоги кратко извинился и продолжил свой путь.

На перекрёстке с улицей Илая Гоги пришлось пройти прямо сквозь парад онторазнообразия. Люди в праздничных одеждах выпускали струи пламени в небо, гоняли между ладоней сияющие шары света. Гоги чуть не поскользнулся на шлейфе жидкого человека, прошагавшего перед ним. Развевающиеся в воздухе полотнища разных цветов с одним и тем же символом спирали в центре слепили его, мельтешили на краю его зрения.

Шествие со спиральными знамёнами продолжалось в обе стороны, насколько пейзаж вообще позволяли разглядеть транспаранты и плакаты, лесом торчавшие в воздухе. Его участники пели хором гимны Спирального движения и выкрикивали лозунги вроде "больше конечностей, но не меньше прав", "Онтофашисты могут пососать моё блестящее щупальце" и прочих.

Преодолев парад, Гоги обошёл кругом митинг, в центре которого на деревянном ящике стоял с микрофоном в руке мужчина, обритый под ёжик.

— Они говорили, что онторазнообразие подобно огню, — вдохновенно говорил он, — а мы подобны мотылькам, летящим на него. Они предрекали, будто бы мы сгоним в этом огне. Однако обратите внимание на наше общество, якобы объятое пламенем, дорогие сограждане! Оно функционирует, как ни в чём не бывало. Более того, онторазнообразие решило множество проблем якобы "нормального" общества. Разве без КОНТРПАРАДОКСа их "демократия" была чем-либо, кроме клоунады? Разве без Перевёрнутого Города они не прибегали к самым…

Гоги вежливо просочился через толпу, стараясь не привлекать ничьего внимания.

— Они утверждали, что общество сгорит в огне, но они забыли, — закончил "ёжик", — что пламя обжигает глину, — он нарочито драматически окинул митинг взглядом, — и закаляет сталь.

Протестующим понравилась незамысловатая картинность речи, и над толпой поднялся в воздух звук аплодисментов. Гоги ощущал затылком вес этого звука.

<…>

ПЕРЕПИСАТЬ СЦЕНУ НИЖЕ — тему речи доппельгенгера заменить.

Гоги зашёл в здание и осторожно просочился за коридор или два от группы журналистов. Журналисты неплотным кругом стояли вокруг «Гоги» — то есть доппельгенгера-спичрайтера. Он отвечал на всевозможные политически тонкие вопросы и интервью вместо оригинала.

«Гоги» носил более короткую стрижку. У него были усы. Короткий рукав однотонной лжельняной рубашки обнажал на бицепсе татуировку, которой у Гоги не было, в виде символа религии, которую Гоги не исповедовал.

"Гоги" толкал какую-то двухминутную речь. В полиции часто устанавливаются крепкие дружеские отношения и потеря каждого сотрудника ощущается как рана. Все очень беспокоятся за судьбу своего сотоварища. Гоги ожидал услышать такую банальщину; но кроме неё в речи доппельгенгера были и странные отрывки. Ни в коем случае не стоит беспокоиться о том, что полицейские технологии попадают в дурные руки.

Это уже было странно.

Когда Гоги уже выходил из коридора, до его ушей донеслись слова последнего журналиста. Он спросил "Гоги", стоит ли вообще доверять полицейским что-либо серьёзнее резиновой дубинки, если они недостаточно компетентны, чтобы не терять экипировку на ходу. Неизвестный журналист напомнил "Гоги", что любые инструменты, ограничивающие права свободных онтоотличных граждан, сохраняются у полиции лишь потому, что население доверяет словам о том, что подобные инструменты будут применяться только в крайних случаях, а на практике сотрудники правоохранительных органов таскают их с собой на простейшие вызовы, причём в угрожающих количествах, и так далее, и тому подобное.

В этот момент Гоги понял, в чём преимущество спичрайтера. Если бы такой вопрос задали самому Гоги, он выбросил бы журналиста из окна.

Гоги миновал пару коридоров и вошёл в свой кабинет. За Гогиным столом сидел бесцветный парень в чёрной футболке — одна из прикреплённых к Корпусу логистов. Он быстро отложил телефон и встал.

— Доброе утро, сотоварищ Орджоникидзе. Ваш коврик опять ожил, — доложил логист, — магазин, в котором его сшили, ничего не знает, так что мы звонили на фабрику пряжи, и там…

— Мне всё равно. Ты уже знаешь про вызов на дэ-эйч-двадцать-фи-шесть?

Парень поднял со стола жёлтый скоросшиватель и протянул Гоги.

— Да, вот дело. Тут ещё почти ничего нет, потому что опрос ещё не успели толком провести, ночью-то никто не…

— Я сам всех опрошу, — Гоги вернул папку, — В какой больнице лежит пострадавший? Или его ещё держат в нашей санитарке?

— Нет, нет, всю ночь держать его было бы глупо, он в больнице святого Вернокта, в палате… — логист торопливо открыл папку, — …палате номер 122. Ранение не очень серьёзное, так что посетителей к нему, по идее, должны пускать.

— Хорошо, понял. — Гоги опёрся обеими руками об края стола, — Прямо сейчас отправлюсь туда. Как фамилия нашего пациента?

— Юминиум, сэр.

Гоги поднял голову и нахмурился.

— Эл, что ли?

— Да, сотоварищ Орджоникидзе. — ответил логист.

Гоги шагнул назад от стола и приложив костяшки кулака к губам. Затем он распорядился заполнить стандартную форму и отправить руководству запрос на ношение ВОР ввиду высокого приоритета цели. Логист записал распоряжение в себя в телефоне. Ловец коротко поблагодарил его и покинул комнату.

Впервые вошедшему в кабинет человеку показалось бы, что владелец почти не бывает здесь — что было правдой. Присутствие Гоги не отразилось на кабинете никак. На столе не стояло даже календарика. Ни картин, ни статуэток на удачу, ни кружки с остроумной надписью, ни культивированной плоти в горшках. На столе не было ровным счётом ничего, кроме компьютера, степлера, ручки и небольшого слоя пыли, который логистам вроде бесцветного парня разрешалось не стирать, пока пыль не начнёт слипаться в комки.

Руки бесцветного парня все время были в порезах. У него дома жил двумерный пёс и он ранился каждый раз, когда пытался погладить его.

Сейчас он бежал вписывать два имени и одно кодовое обозначение в полностью готовую помимо соответствующих трёх пропусков форму для запросов, а Гоги спешил навестить в больнице друга.

Он купил бы Элу апельсинов, но в этом году весь урожай пожрали ультрадолгоносики. К тому же у Гоги с собой было мало денег.

В коридоре он встретил "Гоги", получившего временный перерыв от исполнения своих обязанностей. Сейчас он принял форму мужчины с короткими жёсткими кудрями.

— А, привет. — сказал он, подняв ладонь.

<…>

Ловец развернулся и зашагал прочь по коридору. От дверей Корпуса он направился прямо к больнице.

По дороге начался дождь. Гоги раскрыл зонт, но всё равно намок. Он поднял голову и увидел, что в зонтик, как в огромную чашу, набирается лужа воды вода. Капли наперегонки ползли вверх по синтетической ткани. Ловец поднял руку и коснулся холодной дождевой воды пальцем.

(Основная цель ловцов — это не расследование обычных преступлений, а борьба с онтоугрозами. Руководство Корпуса определяет это понятие следующим образом:

"Онтоугрозы — персоны, онтоотличные свойства которых угрожают обществу и/или миру в целом вне зависимости от добрых или злых намерений самих персон, либо настолько опасны в случае злых намерений, что угрожают другим жителям в недопустимой мере."

Эту формулировку составила целая команда специалистов. Их задачей было, например, сделать так, чтобы определение не обезличивало онтоугрозы, то есть чтобы никто не мог указать на эту формулировку и усмехнуться, мол, смотрите-ка, они уже их и личностями-то не называют. Для этого было добавлено слово "персоны".

Изначально на том же месте предполагалось поставить демократичное слово "граждане", однако от этой идеи отказались, так как это слово делает акцент на юриспруденции, а не на фактической сущности явления. Гражданин — это нечто (не обязательно личность), что числится в городской базе данных как гражданин; "что-то с паспортом". Поэтому было избрано слово "персона", подчёркивающее одушевлённость и индивидуальность.

Схожую функцию выполняют слова "вне зависимости от добрых или злых намерений самих персон" и так далее; они показывают, что правительство понимает: это полноценные личности со своими желаниями и намерениями.

Всё это составляет жёсткий контраст с Советом Нормальности ООН и прочими онтофашистами, которые даже своих разумных узников величали не иначе, как "гуманоидными аномалиями" — чем-то онтоотличным и в форме человека.

Случай усатого, порученного Гоги, относился ко второй части определения. Стрельба огнём из рук слишком опасна, чтобы делать ставку на сознательность и законопослушность онтоотличного.

Особенно в случае, если их отсутствие уже принесло свои плоды.)

Гоги прошёл мимо зоомагазина и вгляделся в безбликовое стекло витрины, изучая взглядом коробки с игрушками. Надо будет зайти и купить что-нибудь новенькое Патрокле, подумал он и продолжил путь.

(…)

Больница и снаружи, и изнутри была гладким зданием, белоснежность которого поддерживалась толстым слоем невидимых рун. Полупрозрачная плитка из какой-то кристально чистой смолы и продолговатые холодные лампы в нишах, закрытых матовым стеклом, создавали предельно стерильный образ, абсолютно соответствовавший реальности.

Доктор в уставных тапочках-кроксах и небесно-голубом балахоне-мантии до пят провёл Гоги через полные таких же голубых фигур коридоры к нужной палате, отпер дверь и буквально растворился в воздухе — его балахон побелел, доктор слился со стеной и пропал. Гоги улыбнулся краем губ и шагнул в комнату.

На койке, подвешенной на гравикардан, чтобы уберечь больного от геометрической ползучки, в гордом одиночестве лежал Эл и читал газету.

Судьба наделяла крайне мало людей желанием располагаться в одной палате с полицейским, так что представители этой профессии помещались или в одну палату друг с другом, если по той или иной причине много сотрудников получало травмы или ранения одновременно, или в одиночные палаты на верхнем этаже. На этой неделе мало копов получило травмы, так что Эл изучал бесплатный берлинер в полном одиночестве.

— Тебя ограбили, — зачем-то констатировал Гоги вместо приветствия. При первых звуках его речи Эл брезгливо отшвырнул газету в сторону, как будто избавленный от тягостной необходимости её читать.

— А-а-а, ты пришёл навестить своего друга. В рабочее время, — мужчина аккуратно положил вытянутые руки на колени и улыбнулся от уха до уха. — Так мило с твоей стороны. Видимо, тебя назначили расследовать моё дело. Я угадал?

Эл представлял из себя русого с алюминиевой проседью человека среднего роста, среднего возраста и со средним образованием, одного из тех, кто вошёл в Британский кризис с ощущением вхождения в волшебный платяной шкаф, но оказался сброшен на рельсы прямо под колёса Хогвартс-Экспресса. Он был похож на любознательного мальчика, получившего в подарок на день рождения увлекательнейшую энциклопедию о животных, затем узнавшего оттуда о поцелуйных клопах-убийцах, смертоносных малярийных комарах и крошечной амёбе в озёрах, которая при попадании воды в нос поедает мозг, и теперь страдающего от ночных кошмаров.

Его параноидальность была такой же естественной реакцией на преобразившийся мир вокруг, как испуг туриста в дремучих джунглях, увидевшего, как в метре от него на кого-то с дерева свалился трёхметровый боа констриктор.

В повседневной жизни он производил впечатление довольно расслабленного типа. Его ненавязчиво панибратское обращение и аккуратные, нежно-овсяного цвета усы располагали к себе людей точь-в-точь настолько, чтобы на две-три минуты притуплять их предубеждение к его работе; по истечение этих трёх минут Эл предпочитал пропадать из поля зрения собеседника.

— Да, я этим занимаюсь, — Гоги пробежал глазами по бинтам, туго сковавшим плечи приятеля, — Раз уж этот усатый блондин набрался яиц ограбить вооружённого копа, видимо, он забрал что-то из экипировки, а не кошелёк и девственность. Что именно?

— "Пузырь" сняли, — угрюмо кивнул Эл. — И из карманов оба запасных вытащили. Ещё пояс со светошумовыми и бумажник, но пояс они бросили в двух кварталах, а бумажник был пустой.

— "Пузырь"? Это тот ошейник, который защищает мозги от зрительных мемов?

— Ну, не только от мемов, ещё от штук, которые не надо особо осознавать, чтобы они завязали тебе извилины в морской узел, — Эл изобразил ладонями шар вокруг своей головы. — Ото всех зрительных угроз, в общем. Шар закрывает их своими переливами так, что смотреть становится безопасно.

— Ты их всё время с собой носил, — задумчиво проговорил Гоги. — Хотя мы обычно берём их только на устранение меметических угроз. Никто из копов не хочет таскать с собой лишний вес. Кроме тебя.

— Ага, — Эл саркастически надул нижнюю губу. — Я почему-то не могу ездить на вызовы, зная, что в любой момент могу встретить вещи, один взгляд на которые может меня убить. Интересно, почему так? Белены объелся, не иначе. Закурить не найдётся? — перешёл он на обычный тон.

— Дай-ка сначала фоторобот снимем с этого усатого, это буквально минута. — Гоги извлёк из кармана предмет, похожий на ручку от джойстика: продолговатый, чёрный, с желобами для пальцев.

— Почему-то никогда раньше не видел, как используют эту штуку. Его вставляют в "тюремный карман"?

— Не совсем. — сказал Гоги и нажал на маленькую кнопку на корпусе прибора. Из того, как на пружинке, в воздух выскочила полуметровая тонкая игла с медным отблеском, — Ну что, оттягивай нижнее веко и сиди смирно.

Через полминуты Эл лежал с огромной иглой, воткнутой в зрачок правого глаза по рукоять. Из дырки в корпусе неторопливо выползал свёрнутый в рулон листок бумаги. Ещё через полминуты Гоги осторожно взял двумя пальцами фотореалистичное изображение подозреваемого, вторым нажатием кнопки вернул иглу внутрь машинки и убрал ту в карман.

— Чего-то такого я и ожидал, — Эл потёр глаз рукавом, — Ну так что, закурить не найдётся?

Гоги пошарил по карманам и бросил ему помятую пачку. Эл извлёк одну сигарету и положил пачку на одеяло, висящее между его голеней, как гамак.

— Ну, как жизнь? — любезно спросил он.

— Серая в белую крапинку, — Гоги достал из обширного внутреннего кармана пакет с сыром и показал Элу, как охотник отрубленную голову зверя, — вон что в холодосе назрело. Десяток-другой выручу.

Эл, казалось, не был впечатлён.

— И что это?

— Это, мой дорогой друг и собутыльник, — пояснил Гоги, — сопловица. Ценится как противоядие от всех ядов с экзотическим методом действия: от попадания малейшей частицы этой хрени в рот содержимое желудка, кишечника, пищевода и пары других полостей и слизистых выходит наружу, как из сопла реактивного самолёта. Вот как твоя непереносимость лактозы мешает тебе жить: ты не знаешь таких элементарных вещей.

— И как часто она нарастает у тебя на сыре? — скептически уточнил Эл.

— Настолько, что это не стоит 20 вшивых эндиков. Ладно, приступаем к формальной части опроса пострадавшего, — Гоги достал из кармана пальто крошечный блокнотик на пружине, едва ли закрывавший половину его ладони, и огрызок карандаша, грубо заточенный ножом. — Где тебя ограбили?

— На улице Норвуд, — ответил Эл, пытаясь выбить из зажигалки огонь. Гоги нацарапал "Норвуд" на новом листке.

— Это какой-то переулок, да? Наверняка, когда тебя припёрли к стенке, ты был в компании двух девиц лёгкого поведения, пьяный в стельку и с косяком во рту. — Гоги ехидно улыбнулся и толкнул друга локтём. — Решил оторваться после того, как весь вечер сидел с нами сухой, а?

— Не совсем, — Эл сунул кончик сигареты в бледный огонёк, по патрульной привычке закрывая его ладонью от мнимого ветра, — я приехал на ложный вызов.

— Ложный вызов? — Гоги записал кодовое обозначение и поднял глаза от блокнота. — На что тебя вызвали?

— Да на самую банальщину, на трансмутацию топологической структуры стены из двухповерхностной в одноповерхностную. Кусок дома якобы свернулся в ленту Мёбиуса или бутылку Клейна, там от монолитности стены зависит, — Эл выдохнул едкую серую взвесь пепла в направлении окна. — Ну ты сам знаешь, делов там с гулькин нос — поставил рядом всенаправку на треноге и ушёл. Через два дня вернулся, когда двухповерхностная структура устоится как следует, и забрал.

— И что, не нашёл свою ленту-бутылку? — кисло улыбнулся Гоги, не отрываясь от карандаша. — Или тебя ограбили прежде, чем ты смог подойти туда, вот ты и написал в отчёте, мол, раз стены не видел — значит, её и не было?

— Вообще это ты близко хватил. Когда меня забрали и отвезли в больницу, нужные люди про этот вызов вспомнили и поехали проверять.

— И вторую группу тоже ограбили.

— Стены там не было, — проигнорировав эту остроту закончил Эл. — Хотя, может быть, она сама по себе рассосалась со временем.

— Итак, что мы имеем, — Гоги поднял блокнот на уровень глаз. — Тебя послали на ложный вызов, а затем ограбили. Очевидно, что звонок совершили грабители.

— Гога, ёж тебя дери, — Эл усердно отучивал себя от мата в связи с переизбытком поводов материться, — опять ты за своё. Если что-то является причиной и следствием, это не обязательно означает, что за этим стоит чей-то злой умысел.

— Не обязательно, — ответил Гоги, — но сегодня мне приснился человек в красном, который символизирует фигуру дьявола, якобы ответственную за всё зло в мире; следовательно, это событие непременно следует объяснить злым умыслом.

Эл застонал и уткнулся лицом в подушку. Гоги невозмутимо перевернул лист в блокноте.

— Врачи уже сделали заключение по поводу твоих ран? — спросил он.

— Точечные ожоги от плотных струй огня, причём высокотемпературного, так что часть плеча просто испарилась в первые же секунды, — Эл отбросил подушку. — Наверное, поэтому это расследование и передали тебе. Усач — жёсткий онт. В остальном это ни к чему не ведёт.

— Ты ведь носишь на себе "ремень безопасности", да? — как бы между делом спросил Гоги. — Который выключает боль при сильном стимуле?

— Да, но ему нужна доля секунды, чтобы отреагировать, — Эл откинулся на подушку. — Очень длинная доля.

Гоги сжал зубы так, что на щеках выступили желваки, сделал пару последних заметок и убрал блокнот в карман формы.

— Хорошо, — поняв, как это прозвучало, он поправился: — получается, пока что это всё.

Гоги сел на кровать в ногах Эла, подперев подбородок кулаком.

За окном бойко щебетали обильно расплодившиеся за тёмлую весну летучие рапаны. Шумел воздух под хвостом пролетающего кашалота, и был слышен приглушённый гвалт его пассажиров, добиравшихся на работу. Солнечный свет заливал белый пластиковый подоконник.

— Что же всё-таки это значит? — начал Гоги. — Похоже, им были особенно интересны пузыри. Конечно, они взяли кошелёк и пояс, но пояс бросили, а грабить полицейского ради кошелька с нашей-то зарплатой довольно глупо — опасно и непрактично. Зачем им нужны были пузыри?

Эл молча курил, вперившись взглядом в курчавый затылок друга. Напротив света чёрные волосы Орджоникидзе становились ещё чернее.

— Пузыри нигде не купить, — ответил сам себе тот, — ведь их делают по заказу, специально для копов, и простым людям не продают. Разве что те слабосильные пузырики, которые входят в комплект гражданской защиты и рекомендованы к домашнему хранению на всякий случай. Гражданские пузыри не выстоят против мощных охранных мемов. Охранных…

— Спрос на такие есть только на чёрном рынке, — подытожил Эл.

— Да, там их можно выгодно продать. В основном потому, что даже самый маленький спрос превышает микроскопическое предложение.

— Маленький — значит конкретный. — процитировал Эл.

— Спрос присутствует только у медвежатников и налётчиков, которые хотят влезть в какое-нибудь место, которое охраняется именно по такому принципу, а таких мест очень и очень немного. Таким образом, можно будет потом выследить, куда пойдут плоды твоей паранойи, — Гоги похлопал Эла по ноге.

— Картина маслом: человек, который убеждён, что кто-то живёт у него в стенах, говорит мне, что я параноик, — ухмыльнулся тот. — Кстати, теперь мы знаем, что имеем дело с небольшой группировкой, которая не может позволить себе вызвать копов именно на меметическую угрозу, ведь на неё пошлют целый отряд.

Гоги хмыкнул.

— Если бы они ограбили целый отряд, их бы из-под земли достали, чтобы показать, что полиция не беспомощна. А из тебя инфоповод не сделать. Спишут на то, что ты был усталым после тяжёлого дня.

— Аргумент, — Эл потушил сигарету, мокнув её в стакан с водой, стоявший на тумбочке. В том с шипением скрутился мощный водоворот, быстро засосавший окурок в межпространственный портал. Эл испуганно отдёрнул от стакана пальцы и выругался.

— Вопрос в том, откуда они знали, что на вызов приедешь именно ты, — задумчиво произнёс Гоги. — Могли послать кого угодно, полиция — не Корпус Ловцов, копов у нас много. Кроме тебя на обычные вызовы пузыри не носит ни один из них, я смотрел досье. Простой перебор потребовал бы слишком много времени и слишком много рисков.

— Совпадение? — риторически спросил Эл.

— Не думаю, — вполголоса отозвался Гоги.

Повисла тишина. Сквозь неё снова проступил, как сквозь намокшую бумагу, шум оживлённой улицы — больница располагалась в самом центре Хёрнста. Где-то засмеялся ребёнок — то ли под окном, то ли в другой палате. Свистел ветер в форточке. Издала протяжный крик рапана, сбитая ударом ветки мускульного дерева. Гоги встал и подошёл к окну, подставив лицо свежему ветерку. Затем он обернулся к Элу.

— Ты помнишь, какой диспетчер послал тебя на задание?

— Мы получаем уведомления через ваннет без указания отправителя, — прищурился Эл.

— Платопоклонцы расшифруют. Сколько у тебя с собой есть денег?

— А что, они работают платно?

— Нет, но прийти без пожертвования — дурной тон. Не трясись, верну. Пять эндиков? Дай два, они любят двоичные штуки.

СЦЕНА С ПЛАТОПОКЛОНЦАМИ

<…>

Когда вошёл Кьюпи, Курт встал и снова ткнулся центральным зубом своей короны в потолок. На этот раз он не подал виду.

— Сотоварищ Капанов, — Кусум приветственно приподнял руку. Кьюпи ответил похожим жестом, и Курт той же рукой указал на стул, приглашая сесть. — Я правильно понимаю, что сегодня вы передали одному из ловцов поиск угрожающего онтоотличного дэ-эйч-двадцать-фи-шесть?

— Да, это так, — Кьюпи сел на стул удобно, одну ногу вытянув вперёд, а вторую подогнув под сиденье. — DН20φ6 ответственен на ограбление сотрудника полиции Альфреда Юминиума с использованием крайне меткой стрельбы струями высокотемпературного пламени из рук.

— Очень хорошо, — Курт опустился в кресло, чтобы не подавлять собеседника своей трёхметровой фигурой, и положил все четыре руки на стол. — Ловец уже пришёл к каким-нибудь заключениям?

— Да. При нападении был изъят комплект мощных устройств защиты против меметики, — Кьюпи секунду помедлил. — Также ловец подозревает наличие в рядах диспетчеров шпиона, но пока не вышел на него.

— Значит, наши опасения подтвердились, — сказал Кусум, длинными пальцами третьей руки перебирая шнуры своей бороды.

— Насчёт шпиона?

— Насчёт устройств, — Курт второй и четвёртой руками пододвинул Кьюпи стопку глянцевых фотографий. Кьюпи взял в руки верхнюю. На ней было запечатлено небольшое бетонное зданьице промышленного вида. Стальная входная дверь была грубо проплавлена насквозь; лужа застывшего металла матово светлела на земле. — Такой же онтоотличный-огнемёт участвовал в налёте на одно занятное учреждение. Той же ночью. Через час, если быть точным.

Кьюпи взял следующую фотографию. На ней было видно несколько столбов, как от забора, между которыми тянулись полупрозрачные "синие экраны смерти".

— Учреждение было защищено крайне мощными охранными мемами. Только тяжёлые полицейские "пузыри" могли спасти налётчиков от них. — Курт замолк, бросив на Кьюпи многозначительный взгляд. Тот кивнул.

— В этом учреждении готовился последний этап проекта "Кузнечик", — сказал Кусум. — Последнее поручение Агнуле. Теперь "Кузнечик" похищен, и нам нужно вернуть его. С другой стороны, мы не должны ни применять слишком много полицейской силы, так как это противоречит принципам нашего государства, ни помогать компании, так как президент сменил политику в её отношении на отказ в поддержке и урезание её влияния.

— Я понимаю, — сказал Кьюпи.

— Поэтому мне нужно убедиться в том, что ловец своим ходом решит как можно большую часть проблемы. Напомните, как его фамилия?

— Орджоникидзе.

— Дайте мне, пожалуйста, краткую характеристику сотоварища Орджоникидзе, — Кусум откинулся в кресле.

— Он хороший стрелок, нормальный боец и на приемлемом уровне владеет стратегией. Психически нормален (это была первая ошибка Кьюпи), искренне и без сомнений верит в принципы равенства и онторазнообразия (это была вторая ошибка Кьюпи), но к активистской деятельности интереса не питает. Проживает в Хёрнсте больше десяти лет. Родственников не имеет. Из домашних животных — кошка (это была третья ошибка Кьюпи. Об этом чуть позже).

Остаток короткого доклада Кьюпи был краткой выжимкой истории Гоги как сотрудника: особо примечательные достижения, неприятные инциденты — помятуя утреннее препирательство, Кьюпи с трудом сдержал позыв сгустить краски на этом моменте — и достойные упоминания тенденции в развитии навыков. Кусум прервал его на середине.

— Скажите прямо: следует Хёрнсту вместо сотоварища Орджоникидзе передать дело более компетентному сотруднику Корпуса или нет?

— Нет, — сказал Кьюпи, — я считаю его подходящим для этой цели. Он прямолинеен и независим, даже упрям — невыносимо упрям, подумал Кьюпи, внутренне морщась — а эти качества в известной степени полезны для расследования.

— Хорошо, — Кусум встал, на этот раз наклонив голову, чтобы не удариться об потолок. — Спасибо, товарищ Капанов. Вы были очень полезны.

— Спасибо, — Кьюпи встал. — Детали этого дела, естественно, не следует разглашать широкой публике.

— Равно как и узкой. Вы свободны.

<…>

Аннерс провёл ладонью по бороде перед тем, как снять трубку зелёного стационарного телефона. Из динамика раздался мужской голос, сообщивший о драке двух мощных магов в баре на Малой Големодельной.

Аннерс посмотрел в экран компьютера со списком сотрудников, имена которых были выделены попеременно синим и красным; "красные" были на заданиях, а "синие" были свободны. Во второй половине экрана было указано текущее местоположение каждого сотрудника; сверившись с картой, лежавшей на столе, Аннерс навёл курсор на имя ближайшего к злосчастному бару копа и уверенно кликнул на правую кнопку мыши. Заверив неизвестного мужчину, что полицейский прибудет с минуты на минуту, диспетчер положил трубку и поднял голову.

В вестибюле, совмещённом с диспетчерской, стояло два коротких ряда скреплённых между собой железных стульев. Стол Аннерса был повёрнут именно к ним. Эти дырчатые, выкрашенные в белый стулья предназначались для тех, кто хотел о чём-то спросить одного из диспетчеров, чтобы они могли подождать, когда нужный им сотрудник закончит звонок.

На одном из стульев сидел безбородый парень с курчавыми тёмными волосами и в упор смотрел на Аннерса.

Его внешность мало что говорила диспетчеру, кроме, разве что, формы ловца, но Аннерс много прочитал в его глазах. Он понял, что его подозревают, но во взгляде кудрявого было недостаточно уверенности. Может быть, есть шанс отмазаться. Аннерс, не отворачиваясь от ловца, на ощупь положил вспотевшую ладонь на телефонную трубку в нетерпеливом ожидании следующего звонка, который всё не приходил и не приходил.

Через две минуты напряжённого молчания кудрявый поднял взгляд на часы, решительно встал и направился прямо к Аннерсу. Тот быстро опустил глаза на клавиатуру и принялся стучать пальцами по случайным клавишам и озабоченно хмурить брови, изображая чрезвычайную занятость.

На его плечо легла рука.

– Вы не будете против немного поговорить? – спросил голос с лёгким горным акцентом.

– Я на дежурстве, – мрачно заявил Аннерс, не поднимая головы, – и освобождаюсь не раньше семи, так что попрошу не беспокоить, если это не совсем срочно.

– Довольно срочно.

– И насколько срочно? Что такого случилось? – нарочито громко спросил диспетчер, чтобы привлечь внимание окружающих. Пара голов за соседними столами поднялась, направив на кудрявого любопытные взгляды.

– Я думаю просто задать пару вопросов, – объяснился тот, убрав руку с плеча Аннерса, – это не займёт много времени.

– Хорошо, я пойду, но рассчитываю скоро вернуться к работе, – так же громко ответил диспетчер, выключая у компьютера режим доступности, чтобы на него не переводили звонки, и поднимаясь со стула.

«Теперь все запомнят, что меня увели, – подумал он, – и совсем пропасть без вести не получится. Если вовремя не вернут, коллеги забьют тревогу.»

Гоги вздохнул и повёл диспетчера вон из зала.

Между диспетчерской и безлюдным переулком за зданием Корпуса пролегало три коридора с равномерно падающей плотностью потока служащих. В третьем коридоре не было никого, и Аннерс попытался зарядить Гоги локтем по лицу, но тот поймал арестанта за предплечье, уложил на пол, толкнув его на колено, и поволок дальше, держа за ворот свитера.

В дверном проёме, ведущем на улицу, Аннерс смог изловчиться и упереться ногами в противоположные стены, остановив Гоги, а затем дёрнув его на себя со всех сил. Ловец упал. Бой по-лермонтовски продолжался на земле.

Итак, Аннерс и Гоги молча катались по асфальту, упорно пытаясь обрушить на другого удар рукой или ногой.

Кроме сопения и глухих ударов проулок радовал ухо только бесцветным гудением пары массивных докризисных кондиционеров, функции которых в большинстве жилых домов уже давно выполнялись ветряками системы Зюдманна или газообменными рунами.

В этот проулок дважды в день заходили уборщики, чтобы вынести мусор через чёрный ход. Сегодня роль уборщика играл Гоги, а честь быть мусором выпала Аннерсу.

Вскоре ловец взял очередную высоту, подмяв диспетчера под себя и прижав его предплечье к земле коленом. Одной рукой удерживая противника на земле, Гоги сорвал с пояса металлический баллончик и поднёс к глазам.

"ПАРОЛЬНАЯ ПЕНА! — гласили большие чёрные буквы на наклейке. — ВАШ СЕГОДНЯШНИЙ ПАРОЛЬ: «МАХАБХАРАТА»".

Гоги вполголоса помянул составителя паролей для пены недобрым словом и повернулся всем корпусом к Аннерсу. Тот, воспользовавшись неустойсивым положением противника, резко вывернулся, упёрся обеими ногами полицейскому в грудь и весь распрямился, как пружина. Подброшенный этим ударом Гоги отлетел в сторону и приземлился спиной на асфальт, нелепо раскинув руки, как опрокинутый жук.

Диспетчер одной рукой быстро влез к нему под футболку, раздёрнул застёжку-липучку, снял с ловца увешанный кобурами и чехлами пояс и поднялся, схватившись ладонью за оцарапанное бедро. Обернувшись, он отыскал глазами пистолет и поднял с земли.

— Как же я не хотел, чтобы до этого дошло, те не представляешь, — сказал он, направляя огнестрел на лежащего Гоги.

— Надо взвешивать риски, — тот поморщился от боли, — нельзя крысить, не подумав.

— Хоть в чём-то ты прав.

Аннерс слегка нагнулся, поднял свободной рукой пояс ловца и отбросил в сторону, как можно дальше от лежащего противника.

— Всё, — улыбнулся он, — теперь ты не сможешь просто взять, вытащить из жопы очередной выпендрёжный гаджет и победить меня им. Никаких больше ёбанных роялей в кустах, никакого больше гоу-гоу-как-там-тебя-звать, никаких больше магических тузов в рукаве.

— У меня ещё осталась вот эта фигня, — Гоги снял с пояса свободной рукой запасной баллон пены и поднял на согнутой руке.

— И что это? Очередная волшебная примочка?

Гоги внезапно со всей силы швырнул полукилограммовый баллон Аннерсу в прямо в лицо. Тот, сбитый с толку, выстрелил "в молоко" и выронил пистолет. Полицейский встал прежде, чем противник успел сориентироваться, в прыжке плечом столкнул Аннерса на землю, снова торопливо поднялся и выпустил в диспетчера почти весь первый баллон пены.

— Ма-ха-бха-рата! — раздельно озвучил полицейский надпись на этикетке, с трудом удерживая Аннерса под собой.

Под действием этого звука барахтавшийся диспетчер мгновенно застыл, придавленный к асфальту окаменевшей бетонной массой.

Гоги крякнул, потёр правой рукой ушибленную при падении спину и сел на землю рядом с диспетчером, чтобы отдышаться. Рёбра ломились под тяжестью лёгких, на донышке которых засела едкая резь. Гоги шумно выдохнул, надув щёки.

— Фух, какой ты шустрый, — то ли похвалил, то ли пожаловался он, — разве эта работа не предполагает сидячий образ жизни? Торчите и заплываете жиром.

— Ты ж знаешь, какой у нас спортзал, — сдавленно просипел Аннерс, — на него половина строительного бюджета ушла, лишь бы он не был похож на "фабрику убийц". Наше начальство сосёт у общественного мнения.

— И поэтому ты решил послать Эла в ловушку, навстречу возможной смерти? Отличная мотивация.

— Я противлюсь самой системе. И ты тоже. Но ты ничего с ней не делаешь, а я противлюсь активно.

— Ага, ты открыто, а я латентно, — Гоги поднялся с бугра пены, из которого торчали голова, часть руки и ноги диспетчера, и сунул руки в карманы, — и кто же твои друзья, грабители и бандиты?

— Может, тебе ещё их реквизиты банковской карты сказать? — выдавил Аннерс настолько иронично, насколько позволяли закованные в камень лёгкие.

— Слушай, говноед, на поимку одного из участников вашего ограбления у меня осталось всего восемнадцать часов, я не хочу тратить лишнее время на допрос с пристрастием. А то эта ячейка ваша явно не из пяти человек состоит, и ловля усатого может занять всё оставшееся время.

— Я не знаю никакого усатого — это раз. Два — никакого допроса с пристрастием ты не проведёшь. Ты меня официально арестовал, теперь первый же журналист, мимоходом оказавшийся в Корпусе, сфотографирует на мне любой синяк, и вам с Шепард пиздец.

— Я работаю не напрямую на Шепард, а на Кьюпи, — уточнил Гоги.

— Без разницы, — Аннерс попытался пожать плечами, но пена не отпустила его, так что получился какой-то неловкий жест шеей. — Надо было думать сначала, прежде чем грабли свои расчехлять. Ты меня открыто арестовал, и свои пристрастия придётся оставить при себе.

— Открыто? — засомневался Гоги. — Я что-то тут никого не вижу.

Аннерс повернул голову, насколько позволяли его оковы, чтобы со всех сторон встретить пустой проулок, в который не выходило ни одного окна.

— Тут где-то была наша видеокамера, — в отчаянии просипел он.

— Я могу попросить шавок Шепард, чтобы они придержали запись с неё до лучших времён. Уверен, они не откажутся оказать мне такую маленькую услугу.

Гоги извлёк из кармана носовой платок и вытер проступивший пот со лба. Затем он открыл дверь и вошёл внутрь, чтобы взять гидравлическую тележку и погрузить диспетчера в служебную машину.

— Не знаю, чего ты вообще ждал. — напоследок бросил он Аннерсу, исчезая в коридоре.

После быстрого улаживания пары вопросов с оператором камеры Гоги и Аннерс оказались в двух минутах езды от здания Корпуса на городском складе зерна.

Верхнее помещение склада представляло из себя небольшой пустой зал с широкой круглой дырой в центре, огороженной приваренными железными перилами. В кольце перил имелась калитка, от которой к самому центру шли нависающие над пшеницей металлические мостки.

Эта дыра представляла собой верхний конец башни-сосуда высотой в двадцать этажей, наполненной зерном и ничем другим. Колоссальный мешок, сложенный из тауматургически закалённого камня. Вокруг "ствола" башни вилась спиралевидная лестница, закрытая узкой покатой крышей, как бы вынесенная на балкон.

Над всем этим зерном, размноженным шахматной дупликацией, на конце тропы Гоги на глазах обездвиженного Аннерса опускал на поверхность пшеницы дешёвый раскладной стул из металла и брезента. Соприкасаясь я зерном, стул как будто стирался невидимой наждачкой, рассыпаясь в тут же исчезавшую из поля зрения мелкую серую пыль.

— Видишь ли, чистить всё это зерно сложно. — пояснял ловец, — Так что магия башни просто равномерно распределяет любую грязь и мусор, попадающий в кучу, по поверхности каждого зёрнышка. Что сюда ни бросай, на каждое попадёт совсем немного. Даже цвет не изменится.

Гоги выпустил стул из рук. Тот ухнул вниз и мгновенно пропал.

— Так зерно сохраняет презентабельный вид при осмотрах. А при выгрузке конкретных партий для продажи эти порции очищаются отдельно. — закончил Гоги, — Вот как работает это хранилище. Маленький ликбез. Теперь к слову о том, как работает наш Корпус. Ты когда-нибудь хотел погибнуть как герой?

— Просто горел желанием. — кисло ответил Аннерс. — Попасть в Вальгаллу.

— Тогда ты выиграл лотерейный билет. — Гоги радушно улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Если ты не скажешь, на кого ты работал, то всем твоим друзьям, семье, сослуживцам, правительству и журналистам гордо сообщат, что ты геройски погиб при исполнении. Молодчина.

Аннерс печально взглянул на матово-золотистую поверхность зерна под собой.

Гоги узнал от него, что информатор встречается с ним в Первом Музее на выставках, которые назывались ему через рабочие звонки якобы от обычных пострадавших; на нужного диспетчера выходили случайным перебором. Ему уже сообщили новую выставку: это экспозиция, посвящённая философии некоего Экоу (кого-то похожего упоминал Туров вчера в баре, но ловец не вспомнил подробностей), которая будет проходить всего через два часа. Также Аннерс сообщил пароль и главную особенность его информатора.

— Джереми — так он представлялся мне, но наверняка имя липовое — шейпшифтер. Он всегда приходит в разной форме.

— И как ты его находишь? — Гоги почесал щёку.

— Либо он сам находит меня, либо — интуиция.

— Ясно, — Гоги спрятал в карман свой блокнотик на пружине и огрызок карандаша, — И на каких идейных принципах тебя завербовали? Или всё ради денег?

— Мы боремся с засильем… — тут Аннерс бесстыдно употребил а-слово.

— Онтоотличных, — равнодушно поправил его Гоги.

— Да хуй с ними, с названиями, — Аннерс скривился, — То, как они правят — неправильно. Все эти активисты с их блевотным спиральным флагом не понимают реальной угрозы, которую представляет собой онторазнообразие.

— А ты понимаешь, — Гоги сел на корточки. — Вундеркинд, не иначе.

— Да, блять, и ты понимаешь. Мы с тобой не по парадам шляемся, мы разгребаем всё то, что из этого говна выливается, расхлёбываем кашу, которую заваривают эти нежные борцы за справедливость. И пока они лишают копов всё новых прав, город погружается в тотальный…

— На Последний Город, значит, работаете? — перебил ловец. — На харчи главбанды онтофашистов?

— Нет. По собственной инициативе. — Аннерс вздохнул, насколько хватило стиснутых пеной лёгких, — Все контакты с ними перерублены. Бывшее Северное Море превращает все радиотрансляции туда в кашу.

— И хорошо. Меньше дебилов будут устраивать вооружённый беспредел ради очередной охуенно гениальной идеи.

Гоги встал, обошёл тележку с Аннерсом и покатил за собой на вытянутой левой руке к выходу на лестницу. Аннерс усмехнулся ему в курчавый затылок.

— Разве тебе самому не приходится постоянно самому спасать это общество от коллапса? Ты ведь на постой отлавливаешь совершенно законопослушных онтоотличных, просто нарушающих баланс всей этой недосистемы своими "особенностями" самими по себе.

Гоги остановился, не оборачиваясь.

— Правда в том, что никакого баланса нет и быть не может, — продолжил диспетчер, — Кто-то всегда перевешивает. Или мы, или они. Разве ты сам не замечаешь, как жизни нормалов ценятся уже как чуть ли не второсортные?

Гоги прикусил язык. Диспетчер попал.

— Посмотри на любую полицейскую сводку за ночь! Первыми в списках погибших идут самые интересные… — снова а-слово, — …с характеристиками их "особенностей", а нормалы идут в конце сухим списком. Это им не интересно, — Аннерс потряс кистью свободной руки, как бы отмахиваясь от чего-то у своих ног. — Это так, эти там. Не важно.

— Я живу и работаю не за тем, чтобы однажды меня красочно описали в полицейской сводке. — сухо ответил Гоги, пользуясь возможностью оставить за собой последнее слово, ответив на более лёгкий вопрос, и покатил жёлтую тележку на лестницу.

Недолгий, урезанный искажением пространства спуск и тридцать минут езды спустя Аннерс был передан Кьюпи. Окаменевшую пену с него срезали уже за дверью тюремной камеры.

ПЕРЕПИСАТЬ СЦЕНУ НИЖЕ

Кьюпи облокотился о стену, пока у него за спиной шумели энергопилы. Он держал между большим и указательным пальцем незажжённую берёзовую сигарету. Он предложил Гоги закурить.

— Итак, на что ты вышел? — спросил Кьюпи, когда оба закончили возиться с зажигалками и сделали первую затяжку.

— У них какая-то подпольная организация. Не просто клубок, а целая сеть, — Гоги выдохнул облако густого тёмно-серого дыма. — Я думаю, я могу вытянуть из неё ниточку. У Аннерса назначена встреча с каким-то его информатором через полтора часа.

‐- Где?

‐- В музее. В Первом. Скажи Молли достать мне билет. — Гоги постучал пальцами по стене. — Немного влом туда ехать, но нормально.

‐- Мстишь за Юминиума? — усмехнулся Кьюпи, через полуоткрытые губы выпуская на свободу пепельное облачко.

— Нет, за его плечи. — мрачно сострил ловец. — А сейчас я пойду жрать, голодный как сука. Пусть Молли скинет мне электронный билет по ваннету.

‐- Развлекайся. — Кьюпи бросил сигарету на пол и растёр окурок носком ботинка.

Гоги оторвался от стены и пошёл к выходу, заложив большие пальцы в карманы брюк, но остановился и развернулся к командиру на одном носке.

— Вот что, — сказал он, вынув сигарету из зубов, — выпиши мне, пожалуйста, индивидуальное разрешение на ВОР.

— Хуй тебе, — спокойно ответил Кьюпи.

— Это же первый приоритет. Это достаточное основание.

— Ооо, как же я сразу не подумал? Хуй тебе.

Гоги хотел придумать остроумный ответ, но вместо этого просто показал известный жест на вытянутой руке, развернулся и ушёл. Путь до бара он собирался преодолеть пешком. От участка до бара было от 2 967 до 3 566 шагов. Гоги аккуратно считал их каждый раз.

2 988 шагов спустя Гоги стоял прямо перед дверью бара.

На стене здания по правую руку от двери висел огромный щит с текстом, предупреждавший всех онтоотличных, тела которых легче воздуха, о наличии в помещении потолочного вентилятора; всех онтоотличных, связанных с огнём и высокими температурами, о воспламеняемости спиртосодержащих напитков; всех онтоотличных, тела которых сильно отличаются от человеческих, о возможном вреде алкоголя для их здоровья и необходимости консультации со специалистом, и так далее, и тому подобное.

По левую руку о двери висели приборы, информирующие посетителя о плотности и температуре воздуха внутри бара, процентном содержании всех атмосферных газов, уровне ПР — пассивного разнообразия — в баллах, уровне излучения Акива и так далее. Большие жирные буквы предупреждали о чём-то — Гоги не дочитал до этого места.

На самой двери висела кроваво-красная табличка-дисклеймер, призывавшая перед посещением бара ознакомиться с содержанием щита и приборов и входить в бар под свою ответственность. Чтобы дверь открылась, нужно было нажать пальцем на надпись "я понимаю и хочу продолжить".

Над табличкой пестрела вырезанная из дерева сквозная дыра в форме спирали, сквозь которую можно было видеть полумрак помещения и светлеющий в нём полосатый прямоугольник барной стойки.

Гоги нажал на фразу про понимание ужасных опасностей, которые скрывал в себе бар, просунул пальцы в пазы органической формы и повернул хитроумную ручку всей кистью. Дверь мягко поддалась, гибко прогнувшись внутрь комнаты, и ловец вошёл.

23 шага спустя Гоги сидел на высоком стуле с приступкой и потягивал напиток из стакана с напечатанной по стеклу эмблемой какой-то пивоварни. Пиво было вполне себе сносным, правда, не таким холодным, как Гоги любил.

Рядом с Гоги сидела девушка в бежевых брюках и длинной просторной верхней одежде вроде мантии, полностью скрывавшей её фигуру за коричневой тканью.

У девушки была голова овцы, но с некоторых ракурсов она заменялась миловидным человеческим лицом и длинными рыжими волосами. Гоги подсел к ней, чтобы попытаться ненавязчиво поболтать.

— Я хотел сегодня вообще попить пива с другом после рабочего дня, но его подстрелили этой ночью, так что вот он я: сижу здесь и бухаю посреди рабочего дня один, как какой-то грустный алкоголик. — Гоги опустил стакан на стойку и положил затылок на руку, уперев локоть во влажную после протирки тряпкой стойку.

— Подстрелили? — переспросила девушка с головой овцы, — Кем вы с ним работаете?

— Полиция. — кратко сообщил Гоги, — Но не будем обо мне. Кем работаешь ты?

— Так. Фриланс. — овцеголовая поднесла свой мартини. Гоги только сейчас заметил, что напиток был подан в пластиковом бокале в форме обнажённой женщины, абстрактно, но элегантно обрисованной неизвестным скульптором. Это показалось ему довольно вульгарным. Это была самореклама фирмы, поставлявшей мартини. Гоги не запомнил название.

— О, это очень… уважаемая профессия. — Гоги нетвёрдо выпрямился, наклонив голову в сторону, — Когда я был подростком, у меня был друг, отец которого был фрилансером. Мы все его очень уважали, но потом, ну, демон съел его.

— А где ты вырос?

— В Грузии. — Гоги плавно провёл рукой в воздухе, как бы очерчивая воображаемый пейзаж, — Страна высоких мглистых гор, быстрых рек и минералки. Там пасут баранов, но я никогда этим не занимался.

Да-да. Славные давние деньки. Когда Гоги был подростком в давние, давние времена первых этапов Кризиса, он имел привычку молча заводить своих друзей в ванную комнату и открывать кран, чтобы бежала вода, и говорить с ними только при этом звуке. Тогда можно было ещё не беспокоиться насчёт счетов за воду, ведь в водопроводе была вневременная утечка и туда набегала кристально чистая вода, о происхождении которой никто не спрашивал, потому что она была практически бесплатной, чем подкупала местных жителей, а онтофашистам не было дела до локального явления в довольно "чистом" регионе.

Ещё он всегда молчал на улице и никогда вслух не говорил, куда идёт, часто делал небольшие крюки по пути, чтобы обходить некоторые улицы, никогда не проходил между двух стоящих рядом столбов или деревьев одинаковой толщины, не любил некоторых чисел, и так далее, и так далее.

Сейчас же Гоги стоял за барной стойкой в Дании и торопливо откапывал из долгосрочной памяти советы, как успешно флиртовать, подчерпнутые из ваннета.

— А я из Ирландии. — сказала овцеголовая, — Я никогда не слышала, как звучат грузинские имена. Как твоё?

— Меня зовут Георгий Орджоникидзе, но все зовут меня Гоги. Мой номер К-78, это в каком-то смысле тоже имя. — Гоги улыбнулся.

— Твой номер… — овцеголовая с интересом наклонилась вперёд, — Так ты — ловец? Мне всегда было интересно, чем вы там занимаетесь. Это значит "детектив" или что-то в этом духе?

— Ну, в спектр обязанностей ловца входит и расследование преступлений, но в основном мы просто гоняемся за преступниками в бегах. — Гоги наклонил стакан ко рту и понял, что пиво кончилось.

— Прикольно…

— Так что если ты когда-нибудь угодишь под арест, можешь потребовать, чтобы тебя допросил ловец К78. — ловец К78 усмехнулся. — Тебе вряд ли откажут. У нас с правами человека всё строго.

— Наверняка чтобы ловить преступников ты какой-нибудь сверхбыстрый, или ходишь сквозь пространство, или стреляешь сетями из рук. — овцеголовая мечтательно положила подбородок на ладонь, — Или что-нибудь в этом роде.

— Не, я онтотипичный. — сказал Гоги после короткого замешательства и бросил ломтик жареной картошки в рот.

— А как же ты тогда ловишь нарушителей со сверхскоростью, или ходящих сквозь пространство? — с плохо скрытым разочарованием спросила овцеголовая.

— Я вчера как раз был назначен на сверхзвукового. — Гоги отряхнул руки. — В таких ситуациях мы используем ВОР и знание карты местности, чтобы можно было срезать путь по переулкам.

— Интересно.

— Вообще я довольно мирный. — Гоги вдруг вспомнил совет «покажи, что ты безопасен», — Мне не очень подходит эта работа, но, в конце концов, я приношу пользу городу.

— А я не приношу особой пользы, но мне нравится моя работа. — овцеголовая улыбнулась. Это выглядело странно. Овечья губы явно не были предназначены для этого выражения.

— Ну, творчество это главное. — согласился Гоги.

К ним приблизилась девушка в белом свитере с "черепашьим" горлом, открытым животом и длинными рукавами.

Её лицо и кисти рук были обычного телесного цвета, но не покрытая одеждой кожа между джинсами и свитером была прозрачной, и сквозь неё просвечивали разноцветные полупрозрачные органы: огненно-рыжий кишечник, небесно-голубые лёгкие, пастельно-розовая печень и даже неоново-бирюзовый мочевой пузырь.

Ещё у девушки были белые брови, что было отнюдь не так необычно, но почему-то бросалось в глаза первым.

— Ох, извини, что задержалась, там почему-то скакнуло пээр и замок в туалете оплавился, так что им пришлось вырезать кусок двери, чтобы меня вызволить из сырой темницы. — она посмотрела на Гоги с живым интересом, — Здравствуйте.

Гоги через силу улыбнулся. Получилось вполне искренне.

— Добрый день. Мы тут поболтали немного.

Овцеголовая допила мартини залпом и протянул бокал бармену.

— И как разговор? — спросила девушка. В её голосе были столько колючего недоверия, что Гоги еле поборол импульс позорно отступить под любым предлогом.

— В порядке. У меня сложный рабочий день, так что я зашёл перекусить. — он протянул руку, — Георгий, Корпус Ловцов.

ПЕРЕПИСАТЬ СЦЕНУ НИЖЕ — повысить градус сатиры на антипсихиатрическое движение.

— Вы полицейский? — девушка после небольшой паузы всё-таки пожала руку Гоги и тут же убрала в карман.

— Ловец, если быть точным. — Гоги кисловато улыбнулся. Девушка с прозрачным животом одарила его ослепительной улыбкой.

— Надо же. И как, много слишком онтоотличных поймали сегодня?

Гоги ещё раз улыбнулся, показав слегка покосившиеся, но тщательно вычищенные зубы.

— Не очень понимаю, что вы имеете ввиду.

Девушка снова ослепила его. Её зубы были похожи на виниры. Гоги чувствовал, что если бы этот разговор вёлся текстово через ваннет, то количество скобок-улыбочек в конце каждого сообщения неуклонно росло бы.

— Ну как же. Слишком необычных. Вы ведь именно этим занимаетесь.

Гоги спрятал зубы, но широту улыбки не ослабил.

— Большую часть времени я занимаюсь не этим.

— А наше любимое государство большую часть времени держит у себя полноценный аналог онтоафшистских спецслужб прошлого в миниатюре, который занимается всё тем же, просто с более узким спектром жертв. — улыбка мгновенно облезла с лица девушки.

— На меня в основном всё-таки скидывают расследование обычных преступлений. — ответил Гоги, сохраняя презентабельное выражение лица. Лицевые мышцы начинали затекать.

— Так наша драгоценная полиция ещё и совсем разучилась работать и постоянно нуждается в таких костылях, как вы?

Гоги продолжал улыбаться, игнорируя тянущую боль в щеках. Посерьёзнеть после аргумента врага означало признать своё поражение.

— Мы занимаемся этим так часто, это скорее это можно назвать нашей задачей, а не… — Гоги пожевал губами.

— Истребление не таких, как вы сами. — услужливо подсказала девушка, одарив его ещё одной ослепительной улыбкой.

— Исключительно представляющих угрозу. — добавил Гоги.

— Угрозу вашей картине "правильного" мира?

— Угрозу безопасности граждан вроде вас и вашего приятеля. — Гоги похлопал овцеголового по плечу. Тот словно проснулся от дремоты и осоловело зашарил взглядом по говорящим.

— А какую, например, опасность представлял для себя человек, заставлявший всех, кто его видел, думать, что их кожа покрыта чипсами? Насколько я помню, он до сих пор коротает бессрочное в катакомбах под вашим любимым Корпусом.

Гоги провёл языком по внутренней стороне зубов. Желчный вкус голода сменился дешёвыми приправами из картошки, кусающими дёсны и налипающими на поверхность глотки.

— Как насчёт скульпторов? Разве они всегда опасны? — продолжала девушка, воспользовавшись его заминкой.

— Скульпторы обладают над реальностью большей властью, чем другие, они могут терять контроль над собой.

— Но ведь не всегда теряют?

— Вот и отлавливаем мы их не всегда. — Гоги откинулся на короткую спинку своего стула.

— Отлавливаете? — прищурившись, спросила девушка. Гоги кивнул. — Надо же, ещё один эвфемизм для пожизненного заточения или убийства. — девушка улыбнулась так ослепительно, что наверняка засветила все камеры в здании.

— Зависит от точки зрения. — сухо ответил Гоги.

— А ведь эту систему основали те самые борцы за равенство и свободу для всех, которые провозглашали право любых онтоотличных на существование.

Проходящая мимо официантка взяла с густо заставленного подноса холодный чай с ромом, подала стеклянной девушке и продолжила свои сложные манёвры между посетителями. Гоги рассеянно проводил её взглядом.

— Да! Всё это создали они, борцы против угнетения. — продолжила девушка, отпивая из своего стакана. Три кубика льда гремели об стеклянные стенки, как язык колокола. — И чем всё это закончилось? По улицам снова ходят очередные парни в пуленепробиваемой униформе и стучатся в двери к тем, что выбивается из общего ряда. Очередные люди в чёрном. Очередная Организация. Разве это не забавно?

— Гм. — Гоги с тоской посмотрел в свой пустой стакан. Тщательно рассчитанный с утра бюджет не позволял заказать ещё, и ловец чувствовал себя просто омерзительно трезвым.

— А всё почему? Потому что они решили построить государство. — девушка выудила двумя пальцами кубик льда из чая и положила в рот. Гоги увидел сквозь её прозрачный живот, как лёд плавно спустился в желудок, как лыжник с горки. — А государство как система предусматривает наличие органа, контролирующего состав этой самой системы.

— Неужели.

— Да. Если бы город был устроен, как свободное сообщество…

— Так у нас и есть Сообщество. — неуверенно вмешалась овцеголовая. — Объединённое Утилитарное.

— Ты государство хоть сковородкой назови, а блинов на нём не испечь. — девушка залпом прикончила чай с ромом и вытерла губы рукавом.

Гоги пожал плечами, как бы отказываясь от комментариев, и аккуратно слез с барного табурета.

— Ладно, было очень приятно поболтать с вами, но время не ждёт. — он бросил взгляд на часы. — Обед обедом, а мне ещё ловить целую банду, и на это у меня где-то полсуток, если отказаться ото сна и не ужинать.

— Мне тоже было очень приятно. — сказала девушка.

— Угу. — мимо прошла официантка. Гоги остановил её жестом. — Извините, у меня вопрос.

Официантка остановилась в нерешительности. От неё сильно пахло духами, но сквозь эту завесу пробивался лёгкий сладковатый запах, напоминающий горчичный газ и розы. Гоги протянул руку к ней и сжал её предплечье.

— Что вы делаете? — тихо спросила официантка.

— Это грубое нарушение санитарных норм. — спокойно предупредил её Гоги. — Первый же полицейский оштрафовал бы. Некростимулятор не предупредил вашего нанимателя?

— Я не знаю. — сказала официантка и нервно улыбнулась.

— Нежить сильно штрафуют за малейшую плоть на костях, а вы уже подгниваете. Лучше снять сегодня же. Хорошего дня.

Официантка пошла дальше, не оборачиваясь. Ловец слез со стула, сильно ударившись локтём о барную стойку и изо всех сил не подавая виду, хотя всю его руку прострелила густая, плотная, шершавая боль.

Овцеголовая кратко попрощалась с Гоги, и они со стеклянной девушкой ушли, держась за руки. Гоги снял с вешалки у входа в бар бежевое форменное пальто и надел на ходу, выходя на улицу.

На поле пальто жирным перманентным маркером было выведено какое-то стилизованное под граффити слово, совершенно нечитаемое. Гоги легко стёр его большим пальцем и отряхнул его об футболку. На той осталось серое грязное пятнышко.

<тут было объяснение что такое нотобис>

В ходе экскурсии о некоторых деталях было невинно умолчано, однако Гоги узнал о них из брошюрки, которую купил, чтобы как-нибудь скоротать время перед началом тура по картинам, скульптурам, перформансам, инсталляциям, рисункам, наброскам, вышивкам, мозаикам, голограммам, художественным временным петлям, псиограммам, музыкальным композициям, интерактивным объектам и прочим предметам искусства, которыми разродились специально обученные интеллектуальные роженицы.

Затем Гоги прошёл полную экскурсию, на которой ему рассказали то же самое, что было в брошюре, но в более длинной и витиеватой форме, подкрепляя каждое слово картинами, скульптурами, перформансами, инсталляциями, рисунками, набросками и так далее.

Нет смысла пересказывать всё, что видел Гоги, иначе читателю станет так же скучно, как и ему.

Стоит затронуть тот факт, что на экскурсию мимоходом заглянул сам Багсфидер, один из дуэта авторов-нормографистов, который он негласно составлял с Вормфудом. Оба философа активно паслись вокруг музеев, театров и прочих хлебных мест, так что встретить его для обширной группы посвящённых было не слишком неожиданно.

Багсфидер был высоким мужчиной с щетиной на лице и короткими колючими волосами на голове. Он носил пиджак поверх футболки и держал руки в карманах. Он встретился группе случайно, и его участие сводилось к тому, что он поддакивал экскурсоводу, когда тот обращался к философу за подтверждением.

Единственным, чем он смог пробудить в Гоги хоть малейший интерес, была такая реплика:

— То, как общество поддерживает в себе минимальное количество вещей вне нотобиса, не всегда основано на силе, однако без этого элемента в самом небольшом количестве не обходится ни один социум.

Экскурсовод, разумеется, в своей дальнейшей проповеди создал образ этого элемента как бесспорного, но необходимого зла. Гоги хмыкнул.

На экскурсии присутствовала публика, представленная в основном двумя типами посетителей: хипстеры и снобы. Оба обозначения довольно грубые и отсылают скорее к манере одеваться, чем к мировоззрению.

С точки зрения мировоззрения хипстерами были все, просто разных пород.

"Снобы" носили пиджаки или блейзеры, рубашки и брюки, иногда заменявшиеся чёрными или серыми джинсами. Рубашки бывали цветными, но не слишком яркими. На пальцах бывали обручальные кольца.

"Хипстеры" носили однотонные водолазки, толстовки, свитера, лонгсливы и худи со штанами того же цвета, но более тёмного оттенка. На них бывали декоративные кольца, кулоны на цепочках и верёвочках, пирсинг и татуировки.

Среди пирсинга был и очень необычный. Например, у одного хипстера пластиковые тоннели в ушах содержали в себе сообщающиеся двусторонние порталы. У другого нижняя челюсть парила в воздухе отдельно в паре сантиметров от верхней. Большая часть татуировок была "живой" и двигалась.

Снобы не уступали в вопросах необычности. Пиджаки, пошитые из абсолютно чёрной ткани, похожей на провал в пространстве, галстуки-"астрономы", сквозь которые, как через портал, можно было наблюдать звёздное небо, и прочие предметы онтомоды смотрелись органично и приятно.

Все посетители были очень стильными. Гоги со своей дешёвой, измятой футболкой и чёрными униформенными штанами выглядел среди них странно и непричастно.

Все были молоды. Лишь паре-тройке людей из большой группы было за пятьдесят.

(Хёрнст — молодой город во всех смыслах, — вывел в записной книжке Лайош, — и подавляющему большинству населения меньше сорока. Более старые и просто более консервативные по духу люди в большинстве своём либо попали в Хоуптаун, попутно забыв о том, откуда пришли, либо не смогли преодолеть тяжёлый путь через пустоши.)

У Гоги почти сразу же появился подозреваемый. Это была девушка-хипстер в тонкой облегающей водолазке цвета шафрана, с воротом-"черепашьей шеей". Ещё на ней были коричневые бархатные брюки с высокой посадкой, перетянутые чёрным поясом на уровне подвздошных костей. Девушка была маленького роста, так что её тёмное каре ходило у Гоги на уровне груди.

Доппельгангер допустил при выборе облика существенный просчёт. Видимо, он редко принимал такую низкую форму, и человеку, знающему, что искать, было заметно, как "девушка" по привычке отходит в конец группы, обнаруживает, что чужие спины, как стена, закрывают ей весь обзор, и возвращается в передние ряды.

Гоги нацепил тёмные очки и стал наблюдать за ней, ворочая туда-сюда одними глазными яблоками и не двигая головой. Кожа головы немного потела под фотореалистичной маской-трансформером, имитирующей правильное скандинавское лицо Аннерса.

Экскурсия продлилась полтора часа. Гоги вполне себе любил музеи, но если бы в этот момент кто-то предложил ему внедрить в черепную коробку ещё хоть одну псиограмму, несущую в себе глубокомысленный комментарий по поводу нетерпимости людей к не таким, как они, Гоги сломал бы этому человеку шею.

Когда экскурсия закончилась и все начали разбредаться по выставке, чтобы продолжить изучение экспозиции самостоятельно, девушка в водолазке остановилась перед картиной, изображавшей онта внутри камеры Организации для гуманоидов.

Интерьер камеры был чёрно-белым, создавая яркий контраст с насыщенно-бежевой, почти оранжевой фигурой героя. Он безучастно сидел на краю кровати, ссутулившись и бессильно опустив руки.

— Прикольный рисунок. — сказал Гоги, всматриваясь в чёрно-белые складки на масляном одеяле.

Девушка едва повела головой в его сторону.

— Игнатьева, вероятно? — попробовала угадать она.

Гоги подошёл к табличке с фамилией художника и наклонился к буквам.

— Если так… — проговорил он, нарочито оборвав на этом реплику. Это входило в пароль.

Девушка отошла от рисунка руки некоего О'фора и направилась к выходу. Гоги проследовал за ней прогулочным шагом. Оба остановились у лифта, и девушка нажала кнопку вызова.

— Как прошла операция? — негромко спросил Гоги.

— Вполне успешно. — тоже вполголоса ответила девушка. — Первых наработок можно ждать в ближайшее время.

— А где будут проводиться эти самые наработки? — спросил Гоги.

Приехал лифт. Раздвинувшиеся металлические двери открыли пустую кабину с зеркалом во всю стену напротив входа, перечёркнутым железным поручнем. Гоги и девушка вошли и встали друг напротив друга с разных сторон зеркала.

— Зачем вам это знать? — девушка скрестила руки на груди.

— Как полицейский, я могу лучше знать, безопасно ли то или иное место. — Гоги легко пожал плечами, — К тому же что плохого может случиться, если я узнаю?

— Вас могут раскрыть. — девушка нахмурилась, — Такой риск не стоит лишней консультации.

— Никто меня не раскроет. Я больше не работаю в полиции.

— Печально. Нам могла бы пригодиться ваша помощь в дальнейшем.

Гоги скосил глаза на девушку и улыбнулся уголком рта. Та закусила щёку и отвела взгляд в сторону.

— Как вам картина? — спросил ловец.

— Какая… а, та. Ну, картина и картина. — девушка посмотрела на Гоги исподлобья. — А что с ней?

— Да просто интересный момент. — ловец потянулся, раскинув руки. — Сами видите, эта картина сама по себе ни капли не интересна ни мне, ни вам. Это просто ориентир, по которому мы находим место явки. Вместо неё мог бы быть, скажем, фонарный столб, или мусорный бак, ничего бы не изменилось.

— Эт точно, — согласился информатор.

— В каком-то смысле, остальным посетителям тоже глубоко плевать на эти картины и всякую другую дребедень, — продолжил свою пространную демагогию ловец. Ему хотелось побесить перевёртыша, отвлечь его внимание от вопросов секретности. — Им важна только всякая эта хитровыебанная философия, которая стоит за этой дребеденью. Им могли бы в формате лекции вещать ту же самую бессвязную ерунду на фоне, ну, парковки или свалки, и им, в сущности, было бы всё равно. Для кого-то из них музей — признак их статуса дохрена важной интеллигенции, он мог бы быть вообще пустым зданием и всё равно привлекать их, как мух, если б только сохранялась эта самая статусность.

— Угу. — девушка нетерпеливо посмотрела на экранчик с номером этажа. Музей был одним из самых высоких зданий города, к тому же лифты ползали вверх-вниз медленнее, чтобы не шуметь и не отвлекать посетителей. Дорога вниз была долгой.

— И музею, скорее всего, плевать на картины, — назло ей развивал свою мысль ловец. — Это их работа, заниматься всем этим, за эти деньги они могли бы ухаживать так же бережно за чем угодно. Коллекционерам и арт-дилерам, которые всё это перекупают у художников и сбывают сюда, тоже плевать, они могли бы так же торговать золотом или мехом.

— М-м.

— Искусство как самоцель — прошлый век, — заключил Гоги.

— Я не понимаю, к чему был этот разговор, — прямолинейно сказала девушка.

— Я так, развлекаюсь, — Гоги снова скосил на информатора глаза, улыбнувшись. — Моя работа очень скучная.

— Теперь вы сможете отдохнуть от неё, — мрачно прокомментировал информатор.

Он был зол на потерю агента. На его место придётся вербовать нового диспетчера, а значит — подвергать вербовщика опасности быть пойманным за руку, снова приоткрывать панцирь секретности, опасно обнажая мягкое и уязвимое тело шпионской сети.

Гоги посмотрел на счётчик этажей. Скоро придётся выходить. Рука украдкой потянулась к баллону с пеной.

— Так, может, сопроводите меня к месту этих самых… разработок? — ненавязчиво предложил ловец.

— Я сейчас иду на следующую явку, — девушка с нетерпением посмотрела на сомкнутые двери лифта, — Я контролирую полсотни агентов, мне некогда заходить в головной штаб. К тому же… вам лучше не туда, а в подпольное укрытие в черте города. Там вам выдадут новый паспорт и устроят на новую работу, с прочным алиби.

— В черте города? — в упор переспросил Гоги, — Значит, головной штаб где-то в пустошах?

Девушка неуверенно посмотрела на Гоги.

— Эти расспросы становятся странными, мистер Аннерс, — произнесла она.

— И тебе, сука, лучше на них отвечать.

Повисла пауза.

– Мистер Аннерс, пожалуйста, назовите свой полицейский пароль.

– Полицейский пароль? — ловец нахмурился. — Сколько копов вы уже в это впутали?

В этот момент двери лифта открылись, впустив в кабину мыльный холодный свет ламп первого этажа. Девушка развернулась, нагнулась, уклонившись от выпущенной прямо в затылок струи пены из баллона, и бросилась бежать.

Орудие, стреляющее магическими метками, очень похоже на револьверный ручной гранатомёт — разве что размером оно с обычный револьвер. Те же широкое дуло и большой открытый барабан, придающие оружию нелепый вид детской игрушки.

Кобура на поясе под футболкой открывалась простым сенсорным считывателем отпечатков пальцев. Гоги сорвался с места, как охотничья борзая, спущенная с цепи, и погнался за шейпшифтером, на бегу вдавливая палец леой руки в холодный стеклянный кружок.

Тихий электрический звонок, щелчок — и меточный пистолет мягко выпал из мощного электромагнитного зажима прямо в ладонь. Гоги перебросил оружие из левой руки в правую, добежал до ближайшего поворота, остановится, поймал девушку в прицел, выдохнул и аккуратно выстрелил.

Длинная сияющая сопля неоново-синего света попала в стену и взорвалась облаком капель, зависших в воздухе, как в желе. Руку Гоги всем своим весом держал какой-то неравнодушный хипстер в твидовом пиджаке, на бегу сбивший оружие в сторону и теперь висевший на локте тяжёлым грузом.

— Держите его!! Держите его! — горланил он, свободной рукой привлекая к себе других посетителей, как ярмарочный зазывала.

Гоги, пыхтя, выхватил из кармана форменных штанов удостоверение и сунул неравнодушному под нос.

— Я ловец, идиот! — взвыл ловец, отталкивая неравнодушного в сторону.

Тот мигом отлип и застыл среди подошедших зевак, потерянный и ожидающий от своего внутреннего борца за справедливость новых инструкций. Гоги зарычал и пустился в коридор, в котором пять бесценных секунд назад мелькнул заветный кроссовок.

Мозг ловца работал, гоняя мысли быстрее, чем сердце гоняло кровь по венам. Информатор либо бежит к выходу, либо хочет затеряться в толпе. При обоих раскладах выпускать его из виду нельзя.

Путь к выходу понятен. Путь в массу толпы непредсказуем.

Поворот был позади. Впереди, как мишень, маячила, стремительно уменьшаясь, охряная кофта. Чтобы быстрее бежать, шейпшифтер плавно наращивал длину ног. Посреди вытянувшихся икр узлом завязывался второй сустав.

До конца коридора оставалось около двадцати метров. Гоги встал, зажмурил левый глаз и прицелился, чтобы пометить беглеца прежде, чем тот достигнет спасительной двери.

В этот момент шейпшифтер ударил ногами в стену, выпрямил, как пружины, все три сустава и вылетел сквозь стеклопакет на улицу.

Гоги подбежал к ближайшему окну и распахнул форточку. Тремя этажами ниже, на парковке, информатор быстро вставал из лужи осколков, стремительно меняя цвет; под быстро чернеющим свитером ходили крупные волны и бугры от меняющися местами внутренних органов.

Это был последний шанс. Если он уйдёт, даже самый опытный ловец не отыщет этого сына блядуна и бляди среди полутора сотен городских перевёртышей. Гоги упёрся локтем в подоконник и прицелился, ловя момент между ударами сердца.

Кто-то на другом конце коридора окликнул его. Подул сквозняк. Оставалась пара секунд.

Гоги мягко, равномерно выдохнул, процеживая ледяной воздух через ноздри, и вдавил пальцем спусковой крючок.

Отдача была почти незаметной. Информатор вряд ли что-либо почувствовал. Только прохожие заметили, как по спине высокого бородатого юноши в кожаной куртке разбегаются сложные закручивающиеся узоры, пару мгновений тлеющие спокойным голубым сиянием.

Гоги вдохнул студёный ветерок полной грудью и спокойно повернулся к возмущённому смотрителю музея, бежавшему к ловцу, пыхтя и задыхаясь, на максимальной скорости, какую только позволял сидячий образ жизни. Гоги помахал удостоверением у него перед носом и побежал в гардероб, чтобы по пути захватить форменное пальто.

Забрав униформу и накинув её на плечи, Гоги побежал к выходу из здания. По лестнице он спускался прыжками, пропуская по пять ступеней. Чтобы не возбуждать подозрений, в холле он перешёл на быстрый шаг.

Его снова окликнули. Гоги раздражённо обернулся и увидел рядом с собой бородатую физиономию Багсфидера.

– Ты уже уходишь? – поинтересовался он.

– Да.

— Останься. Я хотел бы поговорить. Ты представляешь для меня особый интерес — как полицейский.

— И почему же именно я?

— Я редко говорю с вашим народом. Полицейские редко заходят в музеи, а философы — в полицейские участки.

— Если считать только вхождения по долгу службы. Как простые гражданские — постоянно, – язвительно улыбнулся Гоги, – Что же такого интересного вы хотите рассказать мне? Может, спросить меня о чём-нибудь?

— Ты ведь помнишь, что я говорил на экскурсии про использование обществом силы для поддержания своей нормальности?

— Слушал во все уши, — Гоги нахмурился, догадываясь, о чём пойдёт разговор.

И догадываясь правильно.

— Ты — непосредственный представитель этого явления, собственными руками выдворяющий из общества всех, кто не попадает в нотобис, — сказал Багсфидер, сопроводив эти слова ввталкиваюшим жестом обеими руками. — Все остальные люди относятся к этой концепции гораздо более опосредованно; впрочем, как и к концепции нотобиса вообще.

Гоги символически закатил глаза, на деле просто подняв взгляд чуть выше головы филосрфа, и вздохнул.

— Да-да, я понял, я всех ограничиваю, я цепной пёс режима. На завтрак я ем опричнину, на обед кровавую резню, а на ужин маленьких детей, укравших шоколадку в магазине. Это всё, что вы хотели мне сказать?

— …экскурсовод в своём рассказе не упомянул о том, что Экоу при вводит для тех, кто этим занимается, отдельный термин — секаль. Это рожь на латыни.

— Я польщён. И что?

— Кстати, именно поэтому на эмблеме Корпуса есть колос, — между делом вставил Багсфидер.

— Хорошо. Что-нибудь ещё?

— Так вот, это название — отсылка к "Над пропастью во ржи", — пояснил философ. — Ты читал, наверное. Там главный герой мечтает ловить детей, играющих во ржи у обрыва, чтобы они с этого самого обрыва не падали. Точно так же "секали" охраняют членов общества от падения с обрыва — за Предел.

— М-мм, — хмыкнул ловец, приподняв подбородок вверх.

— Я лишь хочу сказать тебе, что образ людей вроде тебя у Экоу и у нас вслед за ним вовсе не отрицательный, как хотел убедить тебя экскурсовод. Наоборот, такие ограничивающие силы при всей своей грубости служат благороднейшей цели предохранить людей от роковой ошибки.

— И почему вы не поправили этого снобишку? — полюбопытствовал Гоги.

— А зачем? — пожал плечами Багсфидер. — Ты же мог заметить по экспозиции, что им интереснее осмыслять не секали вообще, а докризисные онтофашистские спецслужбы. А уж их оправдывать — дело неблагодарное.

— Ладно, — Гоги сохранил каменное выражение лица, несмотря на то, что испытал прилив симпатии к собеседнику и облегчение от неоправдавшихся пессимистичных ожиданий на его счёт. — Это всё?

— В общем, мораль истории, — Багсфидер добродушно ухмыльнулся. — Делай, что должен, и не оглядывайся назад.

— Первым делом предпочту не оглядываться этот разговор. Я очень спешу. Всего доброго.

Багсфидер прощально взмахнул рукой.

— Если всё же решишь оглянуться, меня всегда можно найти на улице Барлоу, дом 7, квартира 49.

Гоги ответил по-спартански:

‐- Если.

Он соврал, сказав, что спешит. Утекающие минуты играли ему на руку. С ними жертва всё сильнее расслаблялась, теряла бдительность. Ловец задержался у сувенирной лавки. Когда он вышел на улицу, в кармане бежевого тренча лежала трёхэндиковая книга в мягкой обложке.

Гоги вышел к потоку пешеходов. Он вынул из барабана меточного пистолета тот патрон, метка из которого попала в информатора, и вставил в длинную выемку в ручке оружия. Из отверстия за мушкой вверх забила струя голубого света и сформировала трёхмерную карту района величиной с ладонь.

Ловец быстро отыскал на маленькой карте яркие огоньки, отмечавшие его и цель. Он запрыгнул в приблизившегося к остановке кашалота, расплатился сдачей от покупки книги и вместе с плавным движением огромного биомеханизма отправился ввысь.

В нутре кашалота Гоги свободной рукой достал купленную в музее книгу из кармана. Первым делом он залез в указатель и нашёл там интересовавшее его определение.

"Секаль — это силы и социальные институты, возвращающие к норме или удаляющие из общества те личности, которые так или иначе заходят за нотобис."

Гоги читал полувнимательно, посматривая то в окно, то на сияющую карту над стволом пистолета.

Мелкая точка-информатор двигалась в рое других точек по одному из центральных проспектов строго на север, рассчитывая на людность. Гоги направлялся к концу проспекта – на перехват.

Он вышел из мясистых биомеханических дверей и встал у фонарного столба, прислонившись к холодной бронзе. Точка-Гоги на карте не шевелилась. Точка-информатор двигалась ровно к нему, как пуля в мишень.

Покрутив железное колёсико на боку ствола, ловец понизил яркость карты. Информатор шёл от него по правую руку где-то в пятидесяти метрах. Для большей мобильности Гоги снял со ствола кольцо-прожектор и надел на безымянный палец, а само орудие спрятал. Теперь маленькая тусклая карта парила у него над тыльной стороной ладони.

Десять метров. Гоги плавно, чтобы не привлекать лишнего внимания, отнял спину от столба и вошёл в толпу, сверяясь с картой.

Две точки поравнялись. Гоги начал постепенно, шажок за шажком, боком пробираться через толпу. Расстояние между огоньками начало сокращаться.

Наконец промежуток между ними стал неразличим.

Гоги осмотрел окружающих людей. Это были высокая рыжая девушка в красной куртке, онтоотличный парень с пирсингом в носу и семью ногами, торчащими из таза, как юбка, и мягко несущими хозяина вперёд, и мужчина лет сорока с проволочными волосами в абсолютно чёрном пиджаке.

Гоги подобрался к сорокалетнему и положил руку ему на плечо. Мужчина испуганно дёрнулся. Оба остановились. Толпа огибала их, как волнорез.

– Что вам нужно? – испуганно прошептал мужчина.

Гоги бросил взгляд на карту. Точка-ловец остановилась, но вторую стремительно несло вперёд течение толпы.

– Чёрт. – тихо выругался он, – Извините за беспокойство, вы можете идти.

Огибая людей и животных, Гоги побежал к рыжей и шестиногому. Он чуть не споткнулся о чьего-то домашнего махткраба, не отрывая глаз от кольца и в вопросах пространственной ориентации полностью полагаясь на периферическое зрение.

Шестиног отпадал. Такая привлекающая внимание форма могла легко напороться на проверку документов, а на этом засыпаются все шейпшифтеры. Умники, которые превращают в документ часть своего тела, выявляются проколом. Оставалась девушка.

Похоже, информатор был кросс-дрессинговым фетишистом.

Тут вторая точка свернула на другую улицу. Гоги рванул за ней. Длинные рыжие волосы и красная куртка показались между спинами.

Смуглая рука легла на красное плечо.

Информатор подготовился к поимке ещё с того момента, когда Гоги остановил чёрного пиджака. Вместо предплечья из рукава показался обтекаемый, органический тазер. Как только Гоги развернул девушку к себе, два электрода, выброшенные из его дула, впились в его футболку, промокшую от пота.

Ловец согнулся пополам от парализующе острого разряда. В замутнённых глазах дёргался в беге стремительно уменьшающийся красный лоскут.

Преодолевая боль и расталкивая неравнодушных, он сорвался с места и со всех ног пустился за информатором. Тот нырнул в проулок. Гоги нырнул за ним, спотыкаясь и прижимая холодную ладонь к бешено стучащей груди.

Информатор медленно, но верно удалялся. Удлинённые ноги во всём выигрывали у непослушных от шокера мышц ловца. Информатор бежал, не оборачиваясь, пока куртка темнела, а длинные волосы теряли рыжий пигмент и втягивались в череп.

Гоги, начиная ощущать колючий ком усталости в почках, выхватил изъятый у Аннерса пистолет и выстрелил в воздух.

Напуганный неожиданным громким звуком, информатор обернулся на бегу, сбился с траектории и врезался в водосточную трубу, приваренную к стене здания. Не сумев удержать равновесия, он оступился и рухнул на сухой асфальт.

Гоги нагнал его, когда шейпшифтер уже почти поднялся на ноги, и сбил на землю толчком обеих рук в плечо. Информатор зацепился рукой за полу форменной шинели и стащил ловца на землю за собой.

Высвободив правую руку, информатор выставил вперёд рукав с тем же органическим тазером и выстрелил. Теперь он успел как следует зарядиться за время погони, из неприятной помехи превратив тазер в грозное оружие. Гоги кое-как увернулся, и электроды взвились в воздух, как две змеи. Ловец схватил информатора за запястье и со всей силы дёрнул вниз.

Оба электрода свистнули в воздухе, как плеть, и ударились в тело хозяина. Шейпшифтер задёргался под воздействием электричества и обмяк.

Гоги снял с пояса оставшийся баллон с пеной, кое-как полил ноги противника, произнёс "Сальмонеллёз" и наконец выпустил из окоченевших пальцев руку информатора.

Закрепив победу, ловец попытался подняться с поверженного противника, но вместо этого просто откатился в сторону и остался лежать на спине на асфальте. Рёбра ныли, и каждый вдох причинял сладковатую, тянущую боль.

– Чёрт, да где же… — прохрипел голос рядом с ним.

Гоги повернул голову к вяло трепыхавшемуся в каменных кандалах информатору. Облик девушки начал медленно слезать с него, как дешёвый пищевой краситель с кремового торта.

Он пытался вслепую нашарить что-то изгибавшейся без суставов, как хобот или щупальце, рукой на асфальте.

– Что ищешь, друже? – полюбопытствовал Гоги, поднимаясь на четвереньки.

Ответ пришёл сам. Руки Гоги и информатора одновременно дёрнулись к маленькому предмету на асфальте. Ладонь ловца накрыла его быстрее, сжала пальцами и оттолкнула руку-хобот в сторону.

– Что это тут у нас?

Гоги поднёс руку к глазам и разжал кулак. На его ладони покоилась маленькая стеклянная пилюля белого цвета.

– Вот оно что.— присвистнул ловец. — Я случайно выбил это у тебя изо рта, да? – Гоги криво улыбнулся, – Уж извини.

– Это лекарство. Оно мне нужно. – предпринял последнюю отчаянную попытку информатор, – Дай сюда.

– Уж совсем за дурачка меня не держи. – Гоги сунул пилюлю в карман и повернулся к осторожно приближавшимся прохожим, непрерывно снимавшим происходящее на телефоны, и успокаивающе поднял руки, – Всё нормально, я полицейский.

Он достал удостоверение и на вытянутой руке продемонстрировал объективам камер.

– Этот человек обвиняется в работе на онтофашистскую террористическую группировку. – сказал он ближайшему неравнодушному, пилившего ловца вопросительным взглядом.

Просветив толпу насчёт своих действий, Гоги достал свой телефон и непослушными пальцами – всё ещё сказывались последствия удара током – набрал номер Кьюпи. Тот ответил после первого же гудка.

– Информатор Аннерса пойман, отследи мой адрес и направь машину.

– Ебейший. Жди. Ты не ранен?

– Он каким-то образом жахнул меня электричеством, но я в норме. – Гоги потёр ладонью сквозь футболку рёбра в месте удара.

– Тогда машина без аптечки. Ну всё, до личной встречи.

Кьюпи бросил трубку. Гоги сунул телефон в карман, лениво приказал толпе разойтись размашистым жестом и встал рядом с арестантом – караулить его до приезда сослуживцев с грузовиком.

Приехал Дилли. В кузове рядом с лежащим на брезенте информатором Гоги попробовал вздремнуть, но Дилли вёл неаккуратно, машину трясло на каждой кочке, и у ловца ничего не получилось.

Кьюпи на допросе свёл роль Гоги к сидению рядом на втором стуле с максимально грозным видом. Он был похож на охотника, отложившего в сторону ружьё, чтобы снять с подстреленного из него зверя шкуру.

Комната для допросов представляла из себя ярко освещённый изнутри куб с пятиметровым ребром. Магические руны делали стены, потолок и даже пол, которые с внутренней стороны комнаты казались простым бетоном, свободно просматриваемыми снаружи, как стекло.

Куб был бесконтактно подвешен в трёх метрах над полом в чём-то вроде тёмного спортзала, выстроенном в подземном сердце здания Корпуса Вокруг комнаты были возведены в три этажа металлические мостки с перилами, на которых обычно помещались участники следствия, руководство и журналисты, пристально следящие за гуманностью допроса.

Сейчас там на втором уровне чернела всего одна фигура в униформе — Шепард собственной персоной.

— Можно поподробнее об идеологии вашей группы? Плеоназм.

— Мы противостоим текущей политике Хёрнста в отношении аномалов. И правовой, и идеологической. Плеоназм.

— Онтоотличных, вы хотели сказать. И что именно вам в этой политике не нравится? Плеоназм.

— Из неё в известной степени следует превосходство "онтоотличных" над нормальными людьми. Плеоназм.

— Онтотипичными, вы хотели сказать. Почему вы так решили? Плеоназм.

— Вы смотрите ванвизор? — спросил информатор. — Плеоназм.

— У меня нет телевизора, — прямо ответил Гоги. — Товарищ Капанов? Плеоназм.

— Я смотрю, — отреагировал Кьюпи, — и что с ним? Плеоназм.

Звякнули часы.

— Синекдоха, — отрывисто констатировал Гоги.

— Добудьте мне, пожалуйста, запись вчерашних вечерних новостей, — попросил информатор. — Синекдоха.

Кьюпи быстро напечатал запрос на сенсорном экране. На голой стене допросной высветился прямоугольник экрана. Раздался голос ведущей.

— Пропустите до новости о подвиге, который совершил некто Вуд. Синекдоха.

Кьюпи напечатал ключевые слова. На дорожке с бегунком внизу экрана высветилась красная вертикальная чёрточка. Кьюпи перетащил пальцем бегунок на неё.

<…>

— Остановите запись вот здесь. Синекдоха.

Кьюпи нажал пальцем на экран. Картинка замерла. Информатор указал вытянутой рукой на фигуру в верзнем левом углу.

— Вуд не был единственным, кто бросился останавливать преступника. Вот ещё один человек, совершивший точно тот же поступок. Синекдоха.

— И? — Гоги слушал аномала, откинувшись на спинку стула. — Синекдоха.

Звякнули часы.

— Афродизиак, — сказал ловец.

— Вопрос: почему о нём в репортаже почти ничего не сказано, кроме имени — Джейкоб Большовский — в то время как Вуду посвящён почти весь остальной репортаж? Снято интервью с его девушкой, рассказано об организованной в его честь акции памяти. Афродизиак.

Информатор выдержал паузу.

— Не растягивайте интервью, — строго сказал Кьюпи, — Отвечайте на свои риторические вопросы быстрее. Афродизиак.

— Вуд — онт, а Большовский — типик, — сказал информатор. — Поэтому Вуд интересный, яркий, он — врезающаяся в память фигура ГЕРОЯ, а Большаковский — нет, он просто какой-то человек в куртке. Серая масса, кукла с незапоминающимся лицом, про которую нечего сказать. Афродизиак.

— И что с того? — подал голос Гоги. — Афродизиак.

— Разве вы не понимаете? Вы поставили их в такую позицию, в которой они — сверх-люди. Яркие, необычные, привлекательные. В их честь затеваются парады, утверждаются праздники, им выдаются новые и новые привилегии. Они — центр духовной, культурной, политической жизни, их враги — враги общества… Вы ходите в кино? — с ленивым любопытством спросил информатор. — Афродизиак.

У Гоги активизировалась скрытая во внутреннем ухе гарнитура, и раздался категоричный голос. "Да". Гоги послушно повторил за шепард и услышал, что Кьюпи сказал то же самое.

— Скажите, сколько современных фильмов из тех, что вы видели, в качестве главного героя описывают нормала? Афродизиак.

— Вы хотели сказать "онтотипичного", — слегка раздражённо, с нажимом поправил его Гоги. — Афродизиак.

Из всех этих пояснений про нотобис ты можешь решить, будто бы учение нормографистов очень скучное, но это не так. Это лишь одно из многочисленных понятий, которыми они орудуют, но я затрудняюсь перечислить их все, да и не вижу особого смысла. В конце концов, Гоги не смог заинтересовать ни один из них.

Сейчас он сидел и читал купленную в музее книжку в мягкой обложке. Текст был написан с довольно сложной целью, в которой переплетались философское изложение, историческая справка и самопиар.

[вступление сам напиши, так как я хз каким способом Гоги до сюда добрался]

Вот и нужный квартал спального района. Спокойное место со зданиями Скандинавского модернизма, находившееся на таком отшибе, что практически не было затронуто онтомодернистской архитектурой, быстро распространяющейся по всему городу. Из сразу бросающихся в глаза элементов этого течения можно было отметить лишь медленно переливающееся радужными цветами прямоугольное озеро, на месте которого когда-то находилась автомобильная парковка, да деревья, растущие горизонтально из стен зданий и при этом самостоятельно движущиеся по фасаду в попытке дать жителям оптимальное затенение.

Гоги усилием воли отвлёкся от разглядывания архитектуры и сконцентрировался на цели. Дом 3/1… 3/2… 3/3. Целевой. Подъезд 1… Подъезд 2. Домофона не было. В этом квартале, к счастью, парадную не закрывали. На одно препятствие меньше. Гоги уверенным шагом подошёл к стеклянной двери и нырнул в подъезд, не допуская промедлений, чтобы не привлечь внимание жителей района, которые могли распознать незнакомое лицо, но в то же время не слишком быстро, чтобы не привлечь внимание своей торопливостью.

Целевой этаж — третий. Это два пролёта, четыре лестницы, сорок ступенек. Преодолевая сразу по три ступеньки за шаг, Гоги практически взлетел на третий этаж. Он больше не играл в скрытность. Конспиративная квартира на то и конспиративная, что тут не встретить особо изощрённой обороны из взрывоустойчивого шлюза, двадцати пулемётных гнёзд, пяти противотанковых взводов, и войска железных солдат, но всё же такой противник не мог обойтись без обороны абсолютно, и Гоги исходил из того, что сейчас его наверняка срисовала какая-нибудь скрытая камера или заумный детектор.

В руке ловца появился тонкий металлический цилиндр. Резкое встряхивание сорвало внутренние механические держатели и он вытянулся в полную длину, сравнявшись с ростом Гоги. Получившаяся балка была немедленно прикреплена к двери со стороны петель. На весь дом разнеслось жужжание. На пол посыпались искры. Старая-добрая болгарка, надёжный механизм ещё из докризисного времени, пусть и усовершенствованный аномально [чем заменить а-слово?].

Всего лишь пять секунд работы — и искры прекратились, а цилиндр, выполнив свою миссию, отвалился и с гулким шлепком оказался на полу. Даже если Гоги почему-то не был замечен ранее, то теперь о нём знали. Поэтому он уже принял позицию сбоку от двери, и, сделав глубокий вдох, слегка толкнул её рукой. Ничем не удерживаемая древесина завалилась в квартиру. Из открывшегося проёма сразу же просвистело несколько пуль: противник успел подготовиться к обороне. Но вряд ли он был готов к новым «игрушкам» Корпуса.

Гоги достал небольшой прибор, похожий на миниатюрный пылесос. Его мешочек был набит белой светящейся пыльцой. Очень странной пыльцой. Странной то ли своим свечением, то ли мерцанием… То ли тем, что её было видно сквозь мешок.

«Работают очки,» — с улыбкой подумал Гоги. [раньше надо было упомянуть про очки пока он сюда шёл] Дождавшись затишья в стрельбе, он просунул шланг к противнику и нажал на кнопку, что на обычном пылесосе спровоцировало бы всасывание. Но здесь активировался обратный процесс. Под давлением воздуха пыльца плотной волной разлетелась по комнате, приземлившись на каждой стене, пометив каждый предмет мебели, выделив силуэт каждого человека. И всё это благодаря своим очкам Гоги мог видеть даже через стену.

Открывшаяся ему картина была неожиданной. Гоги планировал осторожно продвигаться вперёд, раскрывая себе каждую комнату поочерёдно. Но пыльца продемонстрировала слишком большое пространство… Это нельзя было назвать квартирой-студией, потому что стены явно когда-то были, судя по планировке здания, но их просто снесли… Что ж, это упрощало задачу.

Гоги видел, что в комнате осталось лишь пять человек. И они скучковались у какой-то дырки… Да, только сейчас внимание ловца зацепилось за круг, который не был выделен пыльцой.

«Портал?» — Гоги сделал самое логичное предположение. В подтверждение его мыслей два силуэта тут же исчезли в этом круге. Остальные же трое, судя по всему, тоже планировали это сделать. Они прекратили держать дверь под прицелом и развернулись. Идеальный шанс. Гоги выхватил пистолет, приподнял очки на лоб, чтобы не мешали при уже имеющейся прямой видимости, и выскочил перед выбитой дверью. Его глазам открылась прямоугольная комната, вместо обоев оклеенная похожим на фольгу материалом. На паркетном полу оставались следы передвижения тяжёлых предметов, но лишь только следы. Все улики уже эвакуировали через портал – абсолютно ровный круг, как будто бы высверленный в стене метрополитеновским проходческим щитом, рассчитанным на строительство идеальных туннелей.По ту сторону портала были видны пустоши [надо как-то выделить это слово, большой буквой или форматированием, хз как, чтобы было понятно что за пустоши].

Ещё один человек проскользнул в портал и сразу шагнул вбок, чтобы убраться с линии видимости. Времени было слишком мало. Гоги не успевал применить что-либо аномальное [а-слово]. И уже никакой выстрел не мог остановить инерцию многокилограммовых тел, движущихся к порталу. Оставался лишь один вариант… Гоги прицелился в единственную выделяющуюся вещь в комнате. Большой синий шкаф у портала, чем-то похожий на первые модели ЭВМ, но с современной системой жидкостного охлаждения: вся конструкция была обмотана трубками, по которым текла светящаяся голубым неоном смесь.

Гоги перевёл рычажок на боку пистолета в режим «поражения площади» и нажал на курок. С оглушительным хлопком из ствола вылетела одна пуля. Прямо перед загадочным шкафом она взорвалась, высвободив несколько десятков мелких дробинок, которые, отклонившись от прямого курса, прошили цель под разными углами. Шкаф сотрясла серия вторичных микровзрывов, вызванных уже дробинками.

Догадка Гоги оказалась верна — круговая дыра тут же исчезла. В мгновение ока на её месте образовалась сплошная стена. На то, что только что здесь был портал, не указывало ничего. Ничего, кроме… Обезглавленного тела, спускающегося с кровавым следом по этой стене. Беднягу разрубило в момент прохода через дыру… По спине Гоги прошёл холодок. То ли от противности всей этой картины, то ли от осознания того, какой крупной проблемой может стать эта ситуация, если о ней пронюхают журналисты. Но Гоги быстро отогнал негативные мысли. Сейчас у него была другая забота: последний оставшийся преступник, здорово шлёпнувшийся о стену и лежащий на полу, держась за голову.

[тут экшен-сцена кончается]

Рядом с Гоги появился силуэт. Гоги повернул голову и узнал бледного Джойса.

— А, это вы, — сказал он, — Что же, вы тоже считаете, что мир умирает?

Джойс пару секунд смотрел в потолок.

— Однажды я испытал нечто подобное. Когда я был ещё в утробе, женщина, в матку которой я вошёл, погибла в газовой камере, — сказал он. — Я могу рассказать, как это ощущается, и ты сравнишь это с тем, что чувствуешь ты.

— Валяйте. — кратко ответил Гоги.

— Представь, что всё, что ты привык ощущать как близкое и тёплое, становится холодным и скользким. Соки, которые насыщали тебя через пуповину, оборачиваются гноем и трупным ядом. Жидкость, в которой ты плавал, как рыба в воде, становится омерзительной слизью. Каждый глоток воздуха, всё, что входит в тебя, из дарующего жизнь превращается в несущее смерть.

Ловец прошёлся взглядом по тоскливой картине разрушения и запустения.

— То, что ты привык видеть своим домом, становится тюрьмой. — продолжал Джойс, — Твоё собственное тело из послушного и родного, которое ты привык носить, как шёлковые одежды, превращается в тягостные оковы. Всё теряет свою устойчивость. Что угодно может отступить и предать.

— Мда, похоже на то. – согласился Гоги.

Оба замолчали.

Ловец поднялся на пятый этаж высотного здания в центре города по лестнице. Как следует продышавшись, но расстегнул пальто и задрал футболку. Автомат нырнул в расширенную кобуру-эпку размером с пивную банку и полностью исчез там, как большая чёрная рыба, прыгнувшая в воду.

Одёрнув футболку вниз, Гоги вдавил кнопку звонка в стену и подержал пару секунд. Ему почти сразу же открыл высокий крепкий мужчина лет тридцати, поросший короткой алюминиевой щетиной и подстриженный ёжиком. Возможно, это был тот же ёжик, что вещал утром на демонстрации; в Городе эта причёска довольно популярна у самопровозглашённой интеллигенции и богемы, так что Гоги с трудом отличал эти полулысые головы друг от друга.

— Здравствуйте. — кашлянув в рукав на запястье, сказал ловец. — Мистер Багсфидер просил меня зайти.

— А-а, ты тот полицейский, про которого он болтал весь день. — ёжик отошёл в сторону, пропуская Гоги в квартиру. — Ты вовремя. Мы тут поесть собирались, заходи.

Гоги перешагнул порог, ослабил шнурки и снял ботинки. Когда он выприямился, ёжик запоздало протянул ему руку.

— Вормфуд. — учтиво представился он.

Гоги пожал его сухую ладонь.

— Орджоникидзе. Вы тот самый, с которым мистер Багсфидер вроде как конкурирует?

— Да, это я.

— Почему вы живёте вместе?

— Жилищный вопрос. — кратко ответил Вормфуд. — Пошли.

Когда Гоги вошёл на кухню вслед за Вормфудом, ему в нос и в глаза, будто напав из засады, ударил целый коктейль из едких, удушливых, кислых до тошнотворности запахов. На секунду он остановился в дверях, рефлекторно дёрнув обе руки по направлению ко рту и носу, но сдержался и продолжил путь.

Посреди комнаты стоял небольшой обеденный стол с местами на шесть человек: двое с торцов и по двое с каждой из длинных сторон. На белой льняной скатерти стояло несколько блюд с едой. Гоги снова остановился, не находя в себе сил приблизиться к столу.

Тут Вормфуд открыл окно настежь, и дышать стало легче. Гоги протёр слезящиеся глаза костяшками пальцев и увидел, что Багсфидер сидит в кресле и курит.

– А, офицер, здравствуйте. – сказал он.

– Ох, мать честная, вашему повару нужно сменить дезодорант. – кисло попытался пошутить Гоги.

– Это благородный запах высокой кулинарии, мистер… – Багсфидер выжидающе посмотрел на Гоги.

– Орджоникидзе. – ловец встал поближе к окну, от которого веяло спасительной свежестью, – И что за кулинарные секреты вы собираетесь открыть мне?

Вормфуд тоже встал у окна, с лёгкой досадой оглядывая блюда.

– Когда я планировал этот ужин, я думал, что у нас выйдет интеллектуальная трапеза. Но, судя по всему, самым съедобным объектом в этой квартире будет сыр с плесенью.

– Придётся нам вести себя, как лакеям на королевском обеде. – подтвердил Багсфидер, – Смотреть, но в рот ни крошки не брать.

– Я люблю сыр с плесенью. – сказал Гоги.

– Тогда милости просим, если вы сможете употреблять пищу в такой атмосфере.

Вормфуд выдвинул три стула, один с торца и два по правую и по левую руку от него. Багсфидер встал и уселся справа, а Вормфуд – слева. Гоги сел между ними во главе стола. Ворфуд поставил перед ним тарелку, на которой плашмя лежал крупный кусок классического дорблю и нож.

– Спасибо. – сказал ловец, но к еде не притронулся.

Багсфидер отодвинул от себя ближайшие блюда и положил вместо них сцепленные руки.

– Что ж, раз уж никакой пищевой функции всё это выполнить не сможет, перейдём к демонстрационной. Ты прочитал мою книгу?

– Да. – кивнул Гоги, – Очень… осмысленно.

– На примере пары этих блюд можно наглядно продемонстрировать концепцию Предела Экоу. – оживлённо заговорил Вормфуд, – Начнём с сыра. Не с вашего, мистер Орджоникидзе. С менее съедобного.

Философ, привстав, аккуратно приподнял и переставил на свободное место между говорящими большое блюдо, накрытое стеклянным колпаком. Это был целый круг сыра с крупной, неровной впадиной в центре, похожей на яму из-под выкорчеванного дерева.

Стенки впадины шевелились и извивались.

– Это, господин ловец, Касу Марцу, сардинский сыр с червями. С сардинского языка это название означает буквально "гнилой сыр".

– Чудесно. – без особого восторга прокомментировал Гоги.

– Но, несмотря на то, что он буквально употребляется в пищу сгнившим, у него есть срок годности, и ни один итальянец не станет есть испорченный сыр – то есть слишком гнилой. То же самое верно и для хаукартля, – Вормфуд указал на блюдо с горкой жёлтых кубиков, – исландского гнилого мяса акулы. Слишком гнилое мясо в пищу непригодно даже для исландцев.

– Грань между ними и есть нотобис. – подытожил Багсфидер.

– Именно. Проблема заключается в том, что любое мясо акулы и любой сыр в какой-то степени гнилые. Как только акула умирает и её иммунитет прекращает бороться с разлагающими бактериями, то тут, то там в мясе возникают маленькие очажки разложения. Мы считаем мясо испорченным тогда, когда их становится слишком много.

– Для исландцев и сардинцев точка слишком много – то есть нотобис – просто наступает позже, чем для нас, — вставил Багсфидер.

— И это не значит, что мы правы в том, как есть рыбу, а они — нет. — закончил Вормфуд.

Пока они говорили, Гоги переводил взгляд от говорящего к говорящему, как будто наблюдая за игрой в теннис.

— Как-то это немного… — он абстрактно взмахнул рукой, — …не про-онтоотлично. У вас разнообразие сравнивается с гниением.

Философы переглянулись и заулыбались.

– Сотоварищ Орджоникидзе! — снисходительно произнёс Вормфуд, — Не следует полагать, будто бы гниение — это обязательно зло, грязь и ужас. Разумеется, сгнившая пища вредит вашему желудку, но не стоит оценивать явления по их гастрономическим достоинствам. Всё на свете сгнивает, и я, и вы, и эта рыба, и общество, и в этом нет ничего дурного. Это не нигилизм, а принятие.

– Гм. – сказал Гоги.

Следующим на место между говорящими было поставлено блюдце с яйцами. Белок был тёмно-коричневым и полупрозрачным, а желток имел цвет малахита.

– В Китае едят "столетние яйца", разлагавшиеся в безвоздушной среде. – сказал он, – нотобис китайца изгибается, захватывая анаэробно сгнившее яйцо и оставляя аэробно сгнившее снаружи. Сам китаец видит свой предел как идеальный круг, просто для него аэробно разложившееся яйцо лежит дальше от Софии Чжан, чем "столетнее".

– Точно так же сардинец приемлет "червивый сыр", заражённый личинками сырной мухи, и не станет есть заражённый другими насекомыми, хотя для представителей других культур они одинаково отвратительны, – подтвердил Вормфуд.

— Это — основа так называемого Круглого Тезиса, который заключается в…

— Извините, что прерываю, но я уже ознакомился с основами. Я прочёл вашу книгу, — Гоги вынул из кармана немного истрепавшийся томик. Верх страниц был слегка обожжён, почернел и пах гарью. — Не обращайте внимания, меня били током сегодня.

— Значит, весь этот ужин был совершенно бесполезен, — Багсфидер окинул зловонные блюда с уже неприкрытым отвращением.

(…)

В следующие полчаса Багсфидер и Вормфуд поочерёдно расспрашивали Гоги о его восприятии собственной работы в контексте нормографии; Гоги отвечал кратко, но ёмко, хотя и чувствовал, что не может дать этим людям ответы, за которыми пришёл сам.

Если вкратце, в следующие полчаса оба комментатора набрали себе вдохновения на новую главу, а Гоги заработал себе ужасный привкус голубой плесени во рту. На том и разошлись. Философы пообещали заменить его имя на что-нибудь вроде "Анне" или "Бьёрна", если станут цитировать его. Гоги, в свою очередь, пообещал никому не рассказывать, что они живут вместе.

На лестничной площадке ловец бросил ещё один взгляд на часы. С того момента, когда он поймал усатую цель, на которую выдавали листовку, неприятный барьер в 24 часа больше не стеснял его, а Агнула явно имела возможность перенести запуск "Кузнечика" на денёк-другой, но по-хорошему нужно было выступить хотя бы до утра, иначе Шепард снова пригрозит обоссать.

Усталость висела на всём теле, как насквозь промокшая и потяжелевшая одежда после проливного дождя. Пойти спать в развороченную квартиру — не вариант, стучаться к кому-то с просьбой переночевать — много чести. Гоги поковырялся в настройках плаща и превратил его в короткое гражданское пальто вроде бушлата. В этом наряде он зашагал по улице, решив определиться, куда он идёт, по ходу дела.

Старый добрый фамас болтался под бушлатом за спиной. Холодный ремень, удерживающий оружие, от каждого шага елозил по плечу Гоги, как ремень безопасности, приятно сдавливая рёбра под рукой. Хотелось закурить, но сигареты кончились.

Смеркалось. Вот и день прошёл.