SCP Foundation

Часть 8: Итоговый файл SCP-объекта

По завершении всех необходимых исследований можно приступать к разработке условий содержаний. Поскольку содержание является основной частью любого SCP-проекта, исследователи могут не ограничивать себя в ресурсах, пока тех достаточно для успешного сдерживания аномалии.

Обновленный файл объекта:

Объект №: SCP-7100

Класс объекта: Кетер

Особые условия содержания: Отслеживанием потенциальных проявлений SCP-7100 занимается бот ТЕЛЛЕР-I/O. Если вероятность схождения превышает 80%, то на место аномалии из ближайшего учреждения Фонда должен быть отправлен дрон, целью которого является перехват целевого дождевого облака и разбавление водяного пара веществом Y059. Данное вещество изменяет коэффициент преломления дождевых капель, увеличивая угол преломления света и значительно уменьшая вероятность возникновения второй радуги.

Если вторичная радуга всё же появилась, а показатели сходимости не стали меньше, то сотрудники Фонда должны обработать подверженных SCP-7100 людей амнезиаками и установить за ними слежку.

Оставшиеся образцы жидкости SCP-7100-2 следует хранить в стеклянных апулах. Ввиду неполных знаний о долговременном действии SCP-7100-2, её употребление строго запрещено.

Описание: SCP-7100 является физически досягаемым концом радуги. Принцип образования аномалии описан в работе д-ра Теллера под названием "В поисках конца радуги: теория об оптической сходимости". Экземпляры SCP-7100 представляют собой портал в экстрамерное пещерное пространство. Если SCP-7100 образован от вторичной радуги, то пространство будет населено особями SCP-7100-1.

Особи SCP-7100-1¹ представляют собой насекомых, внешне напоминающих представителей семейства Coccinellidae. Длина тела составляет приблизительно 0,75 метров, ширина — 0,5. Крылья имеют зелёный окрас с белыми пятнами. Особи SCP-7100-1 разумны и могут имитировать человеческую речь путём синхронного щёлканья. Данный процесс схож с использованием MIDI для воспроизведения человеческого голоса на пианино.

По словам SCP-7100-1, они являются мифическими существами, известными как лепреконы, хотя их внешние описания полностью расходятся. SCP-7100-1 хранят нектар, обозначенный как SCP-7100-2. У людей, употребивших данный нектар, сильно улучшается удача (примеры см. в протоколе экспериментов).

При появлении SCP-7100 люди, оказавшиеся возле конца вторичной радуги, по неустановленной причине теряют сознание. В это время особи SCP-7100-1 пытаются напоить их большими объемами SCP-7100-2, что приводит к резкому росту удачи. В течение небольшого промежутка времени субъекты переживают крайне благоприятные события, после чего вероятностные показатели стремительно возвращаются в норму. Столь резкая перемена в удаче часто застаёт субъектов врасплох и вызывает череду больших невзгод, так как они оказываются неподготовленными и лишёнными знаний и умений, достаточных для сохранения всего нажитого за время действия SCP-7100.

В настоящее время неизвестно, почему субъекты либо забывают, либо оказываются не в состоянии воспринимать SCP-7100².

После утверждения итоговой версии карточки объекта ваш инструктор, старший исследователь или замдиректора проведет с вами завершающую встречу, на которой будут подведены итоги вашей работы в качестве руководителя проекта. Если работа с аномалией примет новый оборот, то вас, скорее всего, оповестят об этом, но в остальном ваше внимание будет уделено другим проектам. Кроме того, если данный проект — ваш первый, то эта встреча станет и последней возможностью пообщаться с вашим куратором в роли подопечного. Впредь вы станете полноценным и самостоятельным исследователем мира аномального.

Подведение итогов:

Маки: Привет, Уильям.

Теллер: З-здраствуйте. Извините, что так поздно проводим эту встречу…

Маки: Не страшно, всё же ты был занят другими проектами. Как они, кстати?

Теллер: Неплохо… даже слишком неплохо. Как раз об этом я и хотел поговорить.

Теллер прокашливается.

Теллер: Я хотел бы формально сложить с себя полномочия ведущего исследователя.

Маки: В чем дело? Снова SCP-7100?

Теллер: Думаю… мне не следует оставаться на этой должности. Мой последний проект был успешен только за счёт SCP-7100-2. Я считаю себя недостаточно способным, чтобы руководить изучением аномалий. Лучше взять на моё место кого-то более подходящего, пока моя удача не иссякла.

Маки вздыхает.

Маки: Ты уже отправил запрос в отдел кадров?

Теллер: Ещё нет… Я хотел сперва поговорить с вами.

Маки: Понятно. Ладно, давай-ка отложим это дело. Наша встреча должна касаться SCP-7100, и у меня как раз имеется парочка вопросов на эту тему.

Теллер: Ах, да, точно. Прошу прощения.

Маки: Так вот, вопрос первый: за исключением заданий в поле, ты как-то пересекался с Нормом? Вы оба измазались в той жиже.

Теллер: Н-нет. Почти нет.

Маки: В таком случае, я введу тебя в курс дела. Так уж вышло, что через две недели после нашей вылазки его машина заглохла по пути на работу, и ему пришлось вызывать эвакуатор. Далее, на следующей неделе его девушка подхватила корону, и им дней десять не давали видеться. Ну и в довершение, пару дней назад он пизданулся мизинцем о ступеньку. Смачно так.

Теллер: Ну… ладно? Не особо понимаю, зачем мне это знать.

Маки: Второй вопрос. Ты закончил те эксперименты с косвенным воздействием SCP-7100-2? Ну, через кожу, там.

Теллер: Эм… нет.

Маки: И последний вопрос: пока ты катался в жиже, она попадала тебе в рот?

Теллер: Нет… вроде. Но… погодите…

Маки: Ты достаточно умён, чтобы связать всё воедино.

Теллер: Но это слишком маленькая выборка! Даже доказательством не назовешь! И… и вообще… это никак не объясняет, почему всё получается так складно! Не объясняет, почему мои новые проекты кажутся такими простыми!

Маки обходит стол, подходит к Теллеру и хлопает его по спине.

Маки: Признай, парень, дело не в удаче. Ты талантлив, вот и всё.

Звонит телефон.

Аарон Зигель стоит у входа в церковь. Её стены — истрескавшиеся и прогнившие — с трудом удерживают дырявую крышу. Одна из дверей слегка покачивается на единственной оставшейся в живых петле. Оконные проёмы насвистывают жутковатую мелодию всякий раз, как ветер пролетает сквозь их лишённое стёкол нутро. Всё здание скрипит и завывает.

Звонит телефон.

Аарон оборачивается и видит стоящего у машины Арианса — мужчина наблюдает за ним. Заходящее солнце, а также поднятые ветром пыль и песок придают его другу вид наваждения. Он находится слишком далеко, так что Аарон не может тщательно рассмотреть Арианса: лишь пальто, развевающееся на ветру, да тёмные очки открываются его взору.

Звонит телефон.

Аарон смотрит вдаль и видит огонь. До него доносятся стоны и лязг металла — дым высится над горами. Время от времени до мужчины долетают громовые раскаты взрывов, разносящиеся по пустошам, а небо у горизонта периодически озаряется отблесками ярких вспышек. Он замечает — лишь на миг — механическую громадину, освещённую адским пламенем. Тёмная звезда низко висит в небе.

Звонит телефон.

Аарон слышит голоса. Девять штук, взывающих к нему из под земли. Они знают. Знают, что у него с собой катализатор — жаждут, что мужчина активирует его. Рыдают, молят о прекращении пытки. Они не слышат друг друга, но слышат его. Каждый шаг заставляет их маленькие тельца вздрагивать в своих бетонных гробах — вынуждает вытягивать переломанные ручки в отчаянных попытках дотянуться до своего незримого Господа. «Возвращайся, — говорят они, — сделай нас вновь единым».

Звонит телефон.

Аарон делает несколько шагов к церкви — походка его неверна, ноги заплетаются. В здании ему откроется истина. Небо ярко пылает в свете тлетворного Бога. Ужас сочится из почвы, обволакивая ботинки мужчины своими маленькими, искорёженными пальцами. С трудом он заставляет себя двигаться дальше. Солнце скрывается за горами, и в тот же миг Аарон видит висящую в небесах Багряную десницу. Ветер настежь распахивает дверь в здание. Изнутри доносится мужской смех.

В церкви звонит телефон.

— Мы на месте? — спросила Оливия.

Кельвин сверился с дневником. Насколько он мог судить, место было правильным, однако расстилавшиеся перед ними дымящиеся развалины мало походили на ту крепость, что была описана в тексте. Прикрывая глаза от солнца, он попытался углядеть хоть какую-то отличительную черту из описанных автором — безуспешно. Здание являло собой неузнаваемые руины.

— Да, — медленно проговорил Кельвин, — мы на месте.

Адам проскользнул сквозь летевший в их сторону дым.

— Думаете, нас кто-то опередил?

— Это вряд ли, — хмыкнул Энтони. — Сомневаюсь, что Смотрители кричали на каждом углу о разрыве их контракта.

— Тогда, может кто-то из наших? — настаивал парень.

— Нет. Тут уж Дельта недвусмысленно дали понять, — покачал головой Кельвин, — кроме нас не знает никто.

— Да чего мы тут лясы точим, — проговорила Оливия, спускаясь с каменистого пригорка. — Пошли осмотримся, ребятки.

Группа проследовала вниз по дороге к башенным вратам, что стояли метрах в семистах от разрушенной горной крепости. Поблизости не виднелось никакого движения: лишь курившийся дым, да раскидываемый ветром мусор нарушали общее спокойствие. Ворота были распахнуты, так что команда без труда прошла внутрь. Сама башня пустовала.

— Как-то всё слишком в лоб, не находите? — сказал Адам, когда они вновь вышли на длинную дорогу. — Босс злобной организации сидит в своей жуткой крепости, спрятанной глубоко в зловещих горах.

— Сразу видно, с Бэроном Ходли ты не знаком, — проговорил Энтони, издав отрывистый смешок.

— Бэрон Ходли? — спросила Оливия.

— О5-8, — ответил Энтони. — Он отгрохал эту крепость не потому, что хочет кого-то там устрашить. Нет, Ходли отгрохал её потому что он — жалкий трус.

— Ты с ним знаком? — произнёс Адам.

— В какой-то мере, да, — ответил Энтони после секундной заминки. — Но лично не знал. Однако репутация… она всегда опережает человека, вне зависимости от кругов, в которых тот вертится.

Они продолжили путь, но Оливия теперь поглядывала на Энтони со значительно возросшим интересом.

Ущерб снаружи здания стал лишь закуской перед шведским столом разрушений, что царил внутри. Лестничные пролёты были сломаны и завалены; пол под ногами скрипел и трещал, а в паре месте и вовсе полностью обратился в смесь пепла и сажи. Длинные стальные балки прогнулись от жара; всё поместьё застилал запах огня и плоти. Периодически группе встречались человеческие тела — личная охрана Смотрителя — кожа их была обуглена, а лица искажены. Несколько трупов были свалены в кучу у закрытой двери. Иные лежали на полу, словно пытаясь из последних сил сбежать от чего-то, преследовавшего их из другого конца строения.

Группа поднималась всё выше, пока не достигла большой, практически лишившейся стен комнаты. Крыша уже обвалилась, но дым всё ещё витал в вечернем воздухе. Когда-то в помещении присутствовали члены охраны, однако от большей части из них остались только следы на стенах — силуэты людей там, куда не смог достать жар. Осторожно избегая трупов, группа пересекла помещение и подошла к месту, судя по всему ставшему эпицентром разрушений.

Им являлось тело мужчины — его кожа (та, что ещё оставалась на плоти) была обуглена. Нечто тупое и металлическое торчало из голых костей, выступавшего позвоночника. Приближаясь, группа расслышала тихий звук вращающихся шестерёнок. Из груди мужчины возвышался огромный, обгоревший и покрытый кусочками плоти шпиль, что, разветвляясь, уходил к потолку. По всей комнате были раскиданы большие куски гниющего, горелого мяса. Энтони присел, чтобы получше рассмотреть тело.

— Ага, — сказал он, — это наш Смотритель.

—Что ж за хуйня-то тут вообще случилась? — неуверенно спросил Адам.

— Ну, давай ткнём пальцем в небо, — проговорил Энтони вставая. — Думаю, мистер Ходли во всю наслаждался преимуществами чего-то вроде… аугментаций, наверное, а может магии или… в общем, чего-то, нарушавшего естественный порядок вещей. Их использование не грозило Ходли никакими последствиями, ведь смерть ему была до лампочки, — говоривший обвёл взглядом комнату. — Ну и тут — судя по тому, сколь много выжгло пламя, предположу, что где-то две недели назад — наш дорогой Смотритель проснулся обычным смертным, что не очень-то понравилось его конфликтующим между собой аугментациям, — он слегка пнул механизм с вращающимися шестернями, отчего те закрутились немного быстрее. — Результат этих конфликтов налицо.

— Значит всё? Ещё одного можем вычёркивать? — спросила Оливия, вперившись глазами в труп.

— Ну, здесь от нас, вроде, толку не много, — кивнул Кельвин, оглядывая комнату. — Наверное… кхм, то есть, да, думаю, тут мы закончили, — он мельком взглянул на часы. — Скоро уже стемнеет. Давайте окопаемся где-нибудь до утра, а там уж отчалим.

— И вот, значит, стоим мы на пляжу, наша спасательная птичка в пяти минутах пути, — Кельвин издал низкий протяжный звук и покрутил пальцем, изображая вертолёт. — Со стороны холма наступают Миротворцы, отбитые оккультисты несутся вдоль пляжа, эсминец Фонда стоит на якоре в четырёх километрах от берега. Конечно, корабль этот было едва видно, но мы чётко знали: ребятки там могут в любой момент вытащить рельсовую пушку, и размазать нас по песку.

— И что же ты сделал? — восторженно спросил Адам. В предвкушении он покачивался взад-вперёд.

— А сам как думаешь? — Кельвин сделал ещё один театральный жест. — Достал свой автомат, и перестрелял всех до единого. Огонь, раскалённый свинец и ярость переполняли пляж, пока тот не опустел, дав нашей вертушке шанс забрать всех домой.

— Охереть можно, — глаза молодого человека сверкали так ярко, что, казалось, могли осветить всю комнату. — Чего ж ты раньше-то об этом не рассказывал?

— Да потому что чушь всё это, — сказала Оливия, входя в комнату и раскладывая еду, добытую из кухонь. — Наш великий лидер забыл упомянуть, что посеял свой автомат ещё до того, как вообще добрался до пляжа — уронил его, защищаясь от камней, что кидали местные детишки. Мы тогда проезжали по центру деревушки, в трёх поселениях от места эвакуации. Ой, я хотела сказать, от поля брани, где прошла перестрелка а-ля Рэмбо, — произнесла Оливия, лучезарно улыбаясь краснеющему в другом конце комнаты Кельвину. — Вообще, я тогда раздобыла панцирь огромной черепахи, и мы спрятались под ним, ожидая пока Миротворцы не двинуться дальше, а оккультистам не надоест нас ждать. Потом мы поплыли к отмели, где находился спасательный транспорт — рыбацкая шхуна, — она ткнула пальцем в Кельвина. — И, знаешь, я бы не стала называть ту посудину «эсминцем Фонда». Она едва дотягивала до патрульной лодчонки.

— Ты никогда не слышала, — проговорил он, насупившись, — что историю пишут победители?

— Слышала, — ответила Оливия, вновь расплываясь в улыбке. — Вот я её и написала.

— Не думал, что вы уже так долго друг с другом знакомы, — рассмеявшись, сказал Адам. — Получается, вы уже давненько вместе работаете?

— «Давненько»! — обиженно повторила женщина. — Сколько мне лет-то по-твоему?

Адам опешил, и опустил взгляд в пол. Оливия вновь рассмеялась.

— Да, — сказала она. — Уже давненько. Впервые мы встретились… ох, когда же это было? Вроде, произошло всё в Будапеште. А раз так, то, выходит, мы знакомы года с девяносто четвёртого, ага?

— Перегнула, — крякнул Кельвин, сделав глоток из железной фляжки. — Мы знакомы с того дня, как я спас твою задницу от толпы критиканов.

— Ну, знаешь, — сказала Оливия, стукнув его по руке деревянной ложкой, — без этих «критиканов» я уж точно не смогла бы попасть в нашу группу. Великому Кельвину Люсьену не было бы до меня никакого дела, не имей я способностей к магии.

— Да мне и сейчас нет до тебя никакого дела. — ответил Кельвин, чем заслужил ещё один удар ложкой.

— Погоди-погоди, ты сказала магия? Так ты что, типа, маг? — вновь взбудоражившись, сказал Адам. — И почему я узнаю об этом только сейчас?

— Я не привыкла бегать по улицам и кричать о своих способностях, — проговорила Оливия, помешивая суп, — но, да. Когда-то я была довольно прославленной анартисткой, и величали меня «Невероятной Жемчуг». Провела пару представлений в Париже и Мюнхене, но потом нашу ячейку накрыли громилы из Фонда. Мы разбежались, а вскоре пришли Повстанцы, чтобы собрать остатки, — она вновь зыркнула на Кельвина. — В Будапеште.

— Я успел прибрать за Фондом так много свалок, — ответил тот, пожимая плечами, — что все они уже слились для меня в одну кучу.

Когда ещё один глухой стук разнёсся по разрушенному коридору, ставшему их временным лагерем, из-за угла вынырнул Энтони, неся стопку книг. Прокряхтев, он сбросил чтиво на пол перед группой и слегка скучковал его ногой.

— Ладненько. Вот и домашка подоспела.

— Мы ещё даже не отужинали, — нахмурилась Оливия. — Тебе не кажется, что один денёк можно и отдохнуть? Ведь мы уже неделям маемся этой ерундой, без передышек.

— Как знаешь, — сказал Энтони, хватая верхнюю книгу с груды, и устраиваясь в большом кресле. — Но ты помни: Смотрители не устраивают себе передышек.

Каждый из них нехотя взял по книге и начал её просматривать. Шустро пролистав несколько страниц, Адам резко остановился.

— Энтони, — произнёс парень, — а что насчёт тебя? Ты ведь тоже давненько в этом деле, ага?

В ответ Энтони хмыкнул.

— А как давно, можешь сказать? — не унимался Адам.

Мужчина вздохнул и отложил книгу на стол подле себя.

— На текущий момент я являюсь самым старшим членом этой группы. Большего тебе знать необязательно.

— Да ладно тебе, здоровяк, — насупившись, продолжал Адам. — Мы уже несколько месяцев работаем вместе, а я всё ещё ни капли про тебя не знаю.

— Он молчит, — кашлянув, сказал Кельвин, — потому что стыдится своего возраста, — мужчина перевернул страницу. — Но, дам тебе подсказку: наш друг очень стар.

— В моём возрасте, парень, — сказал Энтони, зыркнув на Кельвина, — ты уже не думаешь о том, сколь много сделал, а начинаешь думать о том, сколько всего не успел сделать, — он хмыкнул. — И уж этот списочек краткостью не отличается.

— Ну, слушай, мы же все знали, на что шли, ага? — проговорил Адам, пережёвывая сэндвич. — Отдаём тут свои жизни, чтобы достичь лучшего мира. Жертвуем собой, чтобы подарить будущее всему человечеству, — он проглотил кусок. — В общем, далеко не худшая цель.

— Это ты сейчас так говоришь, — произнёс Энтони, глядя в книгу. — Ты молод. Цель будет достигнута ещё на твоём веку, а уж когда это произойдёт, то ты сможешь насладиться всеми плодами своей работы. Что же до меня и некоторых других… мы этого уже не застанем. Ты прав, я знал на что шёл. Все знали. И я этого не стыжусь. Но, так уж сложилось, что в конце меня ждёт только вот такое горькое счастье.

— Эй, дружище, — Кельвин толкнул парня в бок, — не давай ты этому старикану испортить свой настрой. Думаю, мы все станем такими же злобными ворчунами, когда проживём с его век. Но ты помни: нести наследие Машиниста, противостоять…

— Машиниста. Ну-ну, как же, — хмыкнул Энтони.

Все смолкли, и воззрились на него.

— Зовите это дело как угодно, но только не «несением наследия Машиниста».

— Ты можешь как-то лучше описать продолжение дела нашего основателя? — подняв бровь, спросил Кельвин.

— Машинист, — Энтони вновь отложил книгу и закрыл глаза, — это ложь, которую Комитет Дельта рассказывает Повстанцам, чтобы удержать тех в узде. «Сделай это во имя Машиниста», глаголют они. Нет. Сделай это ради своих друзей и семьи. Сделай, потому что это правильно. А не во имя бессмысленной идеи «несения чьего-то там наследия».

— Ты вообще о чём? — подала голос Оливия.

— Много вещей рассказывают об этом человеке, — мужчина откинулся на спинку кресла. — Что-то из этих россказней правдиво. Он и в самом деле создал Повстанцев буквально с нуля. Собрал и натренировал множество последователей. Но ещё он, как только появился шанс обрести большую власть, мигом предал нас.

Адам резко встал, а Кельвин бросил гневный взгляд на старика.

— Да что ты вообще такое несёшь? — прорычал он. — Ведёшь себя так, будто знал этого человека.

— Я знал его, — грубо ответил тот после небольшой паузы. — Следовал за «Машинистом» во время Раскола. Тащил на себе вес нашего молодого сопротивления бок о бок с ним. А потом собирал по кусочкам то, что осталось после его подлого удара в спину и перебежки к Фонду за лучшей жизнью — ради поста Смотрителя.

— Но, это ведь невозможно, — медленно произнёс Адам. — Если ты был лично знаком с Машинистом, то тебе должно быть… Боже, да сотня лет, точно. А то и больше.

— Да, — не шевелясь, ответил старик. Голос его снизился, стал отдавать хрипотцой. — А то и больше.

— Ну и ну, — с издёвкой рассмеялся Кельвин. — Восстаёшь против всего неестественного, и в то же время макаешь ручки в тот же медовый бочонок, чтобы продлить свои деньки.

— Я был молод, — бросив злостный взгляд на него, проговорил Энтони. — Глуп. Те времена давно прошли, но от подобной дряни так просто не избавишься.

— Кто-нибудь ещё знает об этом? — тихо спросила Оливия.

— Никто, — мужчина поднял руку и потёр ею висок. — Никто и не должен. Всякий раз, как в ком-нибудь просыпается подозрительность, я на время исчезаю, а затем объявляюсь снова, с новым именем. Ну и, пока меня формально не существует, я всё равно не пропадаю слишком далеко. Просто отступаю на достаточное, чтобы отогнать всякие подозрения, расстояние, а оттуда продолжаю заниматься нашим общим делом.

— Так, а теперь давай откровенно, — Кельвин выкинул руку, — ты ждёшь, что мы поверим, будто некто, аномально, сверх всякой меры удлинивший свою жизнь, а может и сделавший ещё чего похуже, понимает мир лучше, чем Машинист? Да за всё то, что у нас есть, мы должны благодарить основателя, и жертвы, что он совершил. Вся наша идеология…

— «Жертвы»!? — Энтони подорвался с кресла, его лицо раскраснелось. — Думаешь, он шёл на жертвы? Да он других вынуждал жертвовать всем ради себя. Ваш драгоценный «Машинист» ничего не потерял, зато завладел всем, о чём только мечтал. И это всё из-за нас. Мы попались в его ловушку. Попались, потому что были идеалистами, Кельвин. Верили, что сможем одни встать против тьмы, верили, что наши действия хоть что-то изменят. Машинист взял этот идеализм, попользовался им, пока это было полезно, а потом безжалостно растоптал!

Адам было открыл рот чтобы высказаться, но Энтони не дал ему вставить ни слова.

— Мы создали Повстанцев с нуля. Вместе. Всё что знал я, то знал и он. А потом он взял все эти знания, и передал их Фонду, чтобы те смогли нас искоренить. Погибли сотни! Тысячи! Предатель знал всё: месторасположения баз, лагерей, складов. Знал, и помог всё это разрушить! Мы стали для него посмешищем!

Старик вновь погрузился в кресло.

— Мы собрали Дельту после предательства, и впредь решили смотреть на мир реалистично. Вот почему у Повстанцев Хаоса нет каких-либо целей — лишь Summa modus operandi, до недавних пор считавшаяся недостижимой. Так было задумано. Занять людей чем-нибудь, пока не появится возможность нанести удар, стать вечной головной болью для предателя, если тот ещё жив.

Он смолк и отпил из фляги. Взгляд его смягчился, на лице проступила усталость.

— Члены Дельты ничего не знают. Да оно и ни к чему. Даже знай они об этом, им всё равно пришлось бы подпитывать культ личности Машиниста. Сейчас он уже стал символом — тем символом, что отчаянно нужен был нашей организации.

— Если ты не лжёшь, — произнёс Кельвин, аккуратно подбирая слова, — то почему раньше об этом никому не рассказывал?

— А зачем? — пожал плечами Энтони. — Ради шанса убедить в этом людей, и отнять у них веру в Повстанцев? Или чтобы добиться недоверия к себе, подобно тому, что я добился сейчас? Какой мне с этого прок? — он умолк. — Сейчас наша цель стоит превыше всего. Что-либо, способное отвлечь от неё, недопустимо.

— Тогда, зачем ты нам всё это рассказываешь? — мягко спросила Оливия.

Энтони ответил не сразу. Он поднял палец к виску и начал медленно его массировать, закрыв один глаз, и глядя куда-то в пустоту.

— Я рассказываю вам это, потому что хочу, чтобы вы знали истину. Лишь чудо способно помочь нам всем выбраться из этого дела живыми, — старик вновь умолк. — Мне кажется неправильным заставлять человека идти на смерть, не рассказав ему всей правды о том, за что он отдаёт свою жизнь. Мы заняты этим делом, потому что сама природа требует исправления ошибок, а не потому что какой-то предатель дал нам такое задание семьдесят лет назад.

Он встал с книгой в руках и направился к выходу.

— Пусть эти слова послужат вам во благо.

Позднее, когда Адам и Оливия уже мерно посапывали за кучей сваленной между собой мебели, Кельвин бодрствовал. Он перекатывал в ладонях пузырёк с жидкостью, прожигая его взглядом. Свет костра танцевал по поверхности сосуда: красные и жёлтые сполохи плавали в океане сверкающей синевы. Пузырёк был холоден на ощупь — он всегда был таков, однако сжимая его в руке, Кельвин ощущал прилив спокойствия. Он не мог объяснить, что конкретно дарило такое чувство, однако понимал: нечто безмятежное было…

— И где ж ты это взял, Кельвин.

Фраза не походила на вопрос. Мужчина мигом развернулся и увидел Энтони, стоявшего в паре метрах от него — лицо прибывшего было лишь отчасти освещено лунным светом. Кельвин упрятал пузырёк в карман.

— Не твоё дело, — ответил он тихо.

— Ещё как моё, — хмыкнул Энтони, — ведь в последний раз, когда я проверял, запасы этой штучки подошли к концу, — он вышел из тьмы и уселся на земле рядом с Кельвином. Затем достал палку с небольшим ножом и принялся что-то из неё вырезать. — Ты вообще знаешь, что держишь в руках?

— Воду из источника молодости, — кивнув, ответил Кельвин.

Энтони склонил голову, разглядывая конец палки.

— Верно. Думаю, другой такой же пузырёк ты уже использовал, чтобы помочь бедняге доку Картеру достигнуть столь заждавшейся его могилы, — Кельвин кивнул. — Однако ж, у тебя откуда-то оказалась ещё одна бутылочка с водицей. Поразительно, не так ли?

Старик отложил нож с палкой, и припал спиной к креслу.

— Когда Фонд выкачал из фонтана всё, у него на руках осталось воды лишь на двенадцать пузырьков. Каждый из Смотрителей уже успел испить этой жидкости, так что их вечная молодость была обеспечена. Однако сосуды всё равно были розданы членам Совета — так, на всякий случай. Когда я узнавал в последний раз, их все уже успели осушить, но тут вдруг появляешься ты, с двумя полными бутылочками. Интересно, чьи же оказались у тебя, — он задумался. — Что планируешь делать с оставшейся?

— Ничего, — быстро ответил Кельвин. — Уничтожу, рано или поздно.

— Хорошо, — Энтони сомкнул глаза. — Поверь, в этой бутылочке течёт лишь яд. Конечно, он затянет твои раны и восстановит молодость, но взамен сделает твоё дальнейшее существование пустым и бессмысленным. Отберёт вкус к жизни, выбелит цвета.

— Значит, ты и впрямь пил эту воду, — сказал Кельвин, однако в голосе его всё ещё звучало недоверие.

— Да, — вздохнул Энтони. — Когда произошёл Раскол, мы взяли жидкость из фонтана с собой. Конечно, досталось не всем, а лишь парочке — мне повезло оказаться в числе счастливчиков, — он рассмеялся. — Счастливчиков, ага. Счастьем там и не пахло. Когда я понял, что натворил, то убил последующие годы своего существования на то, чтобы обратить процесс вспять. По итогу, вернуть себе вкус к жизни или блеск в глазах я не смог, зато вновь начал стареть. Хоть и очень медленно.

Кельвин достал из кармана пузырёк и осмотрел его. Когда мужчина повернулся к Энтони, то увидел, что старик разглядывает его.

— Помнишь, что сказала перед смертью Донна Тейлор? Будто ты лгал, утверждая, что не боишься смерти. Как думаешь, что она имела в виду? — спросил Энтони.

— Не знаю, — Кельвин пожал плечами. — Правда, не знаю, — он задумался. — Или… нет, без понятия. Я не боюсь умереть, но когда думаю о смерти близких мне людей, тех людей, что видят во мне лидера… от подобных мыслей мне становится тошно.

— Конечно становится, — улыбнулся Энтони. — Нет ничего дурного в страхе смерти, Кельвин. Неизвестность и боязнь потерять в её дебрях близких, вынуждали величайших людей творить ужаснейшее зло. Поверь, даже мне не чуждо подобное ощущение, — на мгновение старик остановился, рассматривая лезвие своего ножа. — От Фонда нас отличает способность принять роль смерти в естественном порядке вещей. Способность принять этот самый порядок. Организация содержит монстров и чудеса, исследует их в надежде познать высшие истины, чтобы потом пустить их на благо Смотрителей. Конечно, они утверждают, будто таким образом дают защиту силам богов, не позволяют тем попасть в дурные руки. А мы, со своей стороны, вовсе отрицаем божественные силы, — старик цокнул языком. — Они не должны существовать. Уж точно не в таком виде. Наш мир для них не приспособлен.

Энтони вновь взглянул на пузырёк.

— Решение за тобой, Кельвин, но будь я на твоём месте, незамедлительно бы уничтожил эту бутылочку и никогда больше о ней не думал. Пойми, я не дам её использовать, и убивать тебя не хочу, но не позволю повторить его ошибку.

— Ты говорил, будто появлялся и исчезал, — ответил мужчина, даже не взглянув на собеседника, — использовал разные имена. Так кто же ты на самом деле?

— Для тебя, прямо сейчас, — старик улыбнулся, — я Энтони Райт. Мне доводилось бывать разными людьми, но все они погибали, когда я становился кем-то иным. Человек, которым я был во времена Раскола, мёртв уже многие десятилетия.

Договорив, Энтони повернулся на бок, и спустя пару мгновений уже мерно посапывал, укутавшись в свою куртку. Кельвин смог продержаться чуть дольше, но вскоре и он отошёл ко сну.

Клинок Аарона вспыхнул и со свистом полетел через комнату к Кельвину. Тот отскочил, отведя меч рукоятью копья и выбив тем самым тысячи искр. Смотритель взмахнул своим оружием снизу вверх, отчего фонтан пламени взлетел во все стороны, вынуждая Кельвина проявить чудеса акробатики, чтобы избежать ожогов. Когда огонь улёгся, Повстанец схватился за конец копья и ударил вперёд, почти задев Аарона, однако тот успел вовремя уйти от орудия.

Кельвин ударил ниже, и копью не хватило лишь сантиметра, чтобы пробить левое бедро Смотрителя. По инерции мужчина полетел вперёд за своим оружием, и пока старался сохранить равновесие, увидел, как на него опускается пылающая алая сталь. Кельвин бросился к земле и перекатился, отчего клинок Аарона смог только зарыться в пол. С лёгкостью, Смотритель достал свой меч из камня, а после взмахнул и ударил вниз, и ещё раз, и ещё, и ещё, с каждым ударом вынуждая Кельвина всё дальше отползать от адского пламени. Подгадав момент, Повстанец подорвался на ноги и, как раз перед тем, как Аарон собирался вновь ударить, метнул копьё.

Весь воздух словно бы разом вынесло из комнаты, и с ним же исчезли все звуки, кроме внезапно возникшего низкого протяжного гула. В следующий миг разнёсся хлопок, и копьё вошло в стену напротив, образовав множество длинных ломаных трещин в камне. Аарон опустил взгляд и увидел, что рука его покрыта кровью и пеплом — пролетая мимо, копью удалось слегка задеть мужчину. Он обернулся к Кельвину, что также взирал на повреждённую конечность, а после, не теряя ни секунды, взмахнул мечом в левую сторону. Волна огня, подобно завесе, сорвалась с острия клинка и устремилась в сторону Повстанца. Тот отскочил в сторону, но тут же над ним навис Аарон, занося своё оружие в смертельном ударе. В отчаянии Кельвин вскинул вперёд руку, чтобы хоть как-то затормозить клинок…

… и тут же в его ладони возникло копьё, которым мужчина отбил пылающий меч. Аарон в удивлении замешкался и тут же Кельвин надавил обеими руками на древко, отбросив соперника назад и получив возможность нанести удар сбоку. Однако Смотритель успел вовремя пригнуться от первого выпада копьём, а второй отбил своим огненным клинком, вновь отправляя в полёт мириады искр.

Аарон опять перешёл в нападение, производя длинные взмахи в сторону Повстанца, вынуждая того всячески отступать и уворачиваться от пылающей стали. Кельвин пронёсся по длинному столу, что стоял в окружении тринадцати стульев, и почуял, как позади огонь накрывает стены с экранами, плавя их и погружая во тьму. Обернувшись, мужчина увидел, что Смотритель уже настиг его, и снова занёс свой меч, однако на сей раз сделал это не сверху вниз, а наоборот, что и позволило ему задеть бок Кельвина. Он вскрикнул и отпрянул, быстрыми выпадами копья вынуждая Аарона отступить. Горячая кровь начала выступать на рубашке. Пока Повстанец собирался с духом, Аарон опустил меч по правую от себя сторону.

Мгновение они оба стояли в разных концах комнаты, тяжело дыша и прожигая друг друга взглядами.

— Ты — ярчайший пример непоколебимой воли Повстанцев, — не отводя взгляда от соперника, проговорил Аарон. — Будь я моложе — обзавидовался бы.

Кельвин стёр кровь у рта тыльной стороной ладони.

— И чему же?

— В юности, — ответил мужчина, присаживаясь, — я совершал ошибки, и цена многих из них была высока. Я всегда думал, что происходило это из-за того, что воля моя была недостаточно сильна. Но вот появляешься ты: твоя воля ни в чём не уступает моей, а в некоторых вопросах, возможно, и превосходит её. Но ты всё равно стоишь на том самом месте, где стоял я, совершая ровно те же самые ошибки.

— Не смей сравнивать себя со мной, — выплюнул Кельвин. — Мне известно, кто ты на самом деле. Предатель. Ты был Машинистом, но предал нас, как только вдали замерцала перспектива большей власти. Променял свои идеалы и убеждения на золотой трон и вечную жизнь.

Аарон поднял взгляд. В глазах его сквозила печаль.

— Я не Машинист, Кельвин. Никогда им не был. Винсент Арианс — вот настоящий Машинист. Конечно, отстраивали мы всё вместе, но главным архитектором был он. Именно он написал Summa Modus Operandi и сформировал из Повстанцев ту силу, что противодействует Фонду — противодействует мне.

Он поднялся, вновь обхватывая меч.

— Но, насчёт одной вещи ты всё же прав. Я действительно предал вас. Всех вас. Но не потому, что отбросил свои идеалы. Просто пришёл день, когда они легли на чашу весов с одной стороны, а с другой в чашу упало нечто ужасающее. И моим идеалам не удалось это перевесить.

Меч снова воспылал, и в тусклом свете пещеры огонь заиграл в глазах Аарона.

— Я убью тебя, Кельвин, но не из ненависти. Не из страха потерять свою власть. Я убью тебя, ведь боюсь, что воля твоя сильнее той, что была у меня в тот день. Я убью тебя, ведь знаю: если погибну сам, то тебе придётся встать на том же месте, на котором много лет назад довелось стоять мне, но ты будешь сильнее.

Смотритель поднял клинок над головой, и с его эфеса к самому острию взлетел столб пламени. Он сорвался с меча и дугой устремился ввысь, обжигая потолок зала и уничтожая висящие там лампы. Вскоре огонь пополз вниз по стенам, заглядывая в каждую трещинку и обугливая всё на своём пути. Добравшись до пола, пламя подобно волне нахлынуло на предметы в комнате, переворачивая и сжигая их, а также отравляя воздух тоннами пепла и дыма. Вся огненная масса начал крутиться, когда Аарон взмахнул мечом над головой. Он повторял это движение вновь и вновь, пока всё помещение не обратилось в один сплошной пылающий смерч.

И тут Смотритель увидел, как Кельвин прыгает со стола в его сторону, вынося вперёд своё оружие. Вставая в защитную позицию, Аарон услыхал рёв несущегося на всех парах поезда, что исходил от летящего копья. Он выставил вперёд меч, готовясь отразить удар, но в момент столкновения с копьём клинок на миг блеснул и рассыпался вдребезги. Копьё пробило мужчине грудь и пришпорило его к дальней стене зала, прямо под крупным монитором. Разбитые осколки меча выпали из руки и рассыпались по полу. За спиной Смотрителя, там, где наконечник вошёл в камень, начала формироваться широкая трещина, убежав ввысь, к потолку. Огонь, поглотивший комнату, моргнул и исчез.

Аарон испустил резкий вздох и прижался к стене. Приподняв руку к своей груди, он почувствовал, как кровь сбегает с пальцев. Мужчина медленно опустил ладонь на древко копья и постарался вытащить его, однако слабость уже взяла своё. Тогда Смотритель прокашлялся и ощутил, что кровь начинает скапливаться во рту. Его тело обмякло, конечности начало подёргивать холодом, перед глазами поплыли пятна, а дыхание сбилось, став рваным и тяжёлым.

Перед ним возник Кельвин, тоже весь в крови и ранах, но ещё способный ровно стоять на ногах. Увидев его, Аарон рассмеялся, окропляя кровью собственные зубы.

— Поторопился я с предсказаниями, — проговорил он тихо.

Кельвин опустился на одно колено и взглянул Смотрителю прямо в глаза.

— Всё кончено. Ты был последним, и с твоей смертью мир, наконец, сможет залечить свои раны.

Голова Аарона скатилась на бок, но он быстро выпрямился и воззрился на Кельвина. Повстанец тут же ощутил чувство незримого присутствия чего-то гигантского, как в тот самый день, на складе в Сомали с Дельтой. Неумолимое, неприятное ощущение переполнило мужчину, словно его всего: разум, тело, душу — разглядывает нечто невообразимо огромное. В следующий миг, чувство исчезло.

Аарон тихо засмеялся, но тут же его одолел кашель.

— Нет, Кельвин, ты… ты на самом деле не… не понимаешь. Я думал… я тоже так думал, но… ошибался. Мы ошибались. Арианс не видел этого, но я… я видел. Он бы не смог понять, потому я даже не пытался объяснить. До самой смерти он считал, что я предал его… — Смотритель резко вдохнул — … я любил его. Он был мне братом. Но он не знал.

Дыхание Аарона начало затихать.

— Ничего не кончено, К-кельвин, ничего не… кончено. Рак, тот самый рак… это не… не мы, не Фредерик… Уильямс… это Фонд. Это всегда был Фонд.

Кельвин поднялся.

— Достаточно. Всё кончено. Сейчас я пойду вниз и завершу своё дело. Пойми: так оно и заканчивается.

Смотритель сделал ещё несколько коротких вдохов и проговорил:

— Ничего не заканчивается.

Его глаза скользнули вбок, и с губ попыталось сорваться нечто, похожее на имя.

— Со… София, Со… София, я уже… уже… я…

Он отчаянно попытался сделать последний вдох, но лишённое сил тело не дало такого шанса и, обмякнув, упало на копьё.

Аарон Зигель погиб.

Кельвин, пошатываясь, отступил от него на шаг. В голове царила неразбериха. Маленькие, мерцающие тусклым светом капельки плавленого железа и пластика падали кругом, едва отбрасывая смутную тень на почти полностью тёмную комнату. Мужчина стоял там, во мраке, и переводил дыхание, пока не почувствовал рядом знакомое присутствие.

— Он мёртв, — произнёс Кельвин, и собственный голос показался чужим. — Я убил его.

Предназначение недвижимо стоял у выхода из помещения. Потом он поднял руки, хлопнул, и из пола выехали небольшие светящиеся цилиндры, осветив зал. Кельвин сделал один неуверенный шаг вперёд, за ним ещё один, и, наконец, смог покинуть тело Аарона, что так и оставалось пришпорено к стене. Мужчина пошёл в сторону лестницы, ведущей обратно в проходную комнату.

— Предназначение, — сказал он тихо, — в этом здании существует комната, из которой можно покончить с Фондом?

— Верно, — не двигаясь ответил титан.

— Она находится под входом, правильно?

— Да.

— Отведи меня туда.

Вдвоём они покинули конференц-зал и проследовали по странному туннелю шепотов обратно ко входу, за арку с резными картинами наследия Фонда. Огромный маятник медленно и тихо пролетел у них над головами. Лишь их шаги и отзвуки далёкого тиканья гигантских часов скрашивали царившее вокруг безмолвие.

В центре помещения находился лифт. Предназначение первым проследовал к нему, протянув руку к двери и лёгким движением откатив её в сторону. Кельвин уже собрался войти внутрь, но остановился, когда гигант положил руку на его плечо.

— Долг обязывает меня сказать, — начал он мягко, и баритон его голоса эхом пронёсся по комнате, — что как только вы войдёте в этот лифт, пути назад не будет. Дальше можно сделать лишь один выбор, и скрыться от него невозможно.

— Я знаю, — кивнул Кельвин. Он обернулся к массивной двери, ведущей под землю, к месту теперешнего упокоения Аарона Зигля. — Пришло время всё закончить.

Предназначение отступил, и Кельвин вошёл в лифт. Дверь за ним закрылась — кабина поехала вниз.

Лифт остановился и открылся, заставив Кельвина сощуриться от внезапного света. Он вошёл в комнату, пол которой был отделан тёмным деревом, а потолок уходил далеко ввысь. Всю дальнюю стену целиком занимало громадное окно, открывавшее прекрасный вид на горы и заходящее солнце. Другие стены были усеяны книжными полками — фолианты в них были большими и старыми, но за ними явно тщательно следили.

Одна из стены была укрыта множеством экранов, подобно стенам в конференц-зале, однако изображения на них возникали иные. На одном он увидел девушку, режущую себе запястья под дождём. Другой показывал мужчину, с пулей в черепе выпадающего из поезда. Кельвин видел разрушенную крепость в горах, где его группе довелось провести ночь, и пылающий город, над которым постаралась Зелёная. Видел аэропорт с телом красивого мужчины, что теперь лежало обезображенным, уродливым трупом на асфальте. Видел Аарона Зигля, с копьём, пробившим грудь.

В центре помещения находился дорогой деревянный стол, на котором царил идеальный порядок. В него был встроен монитор, застывший на экране входа в защищённую систему Фонда. Кельвин обошёл стол и уселся в кресло с высокой спинкой. Тут же он заметил нечто странное у дальнего края стола — металлический дисковый телефон чёрного цвета.

Мужчина повернулся к компьютеру и начал процедуру входа. Система оповестила, что для продолжения работы потребуются его биометрические данные: отпечаток пальца и скан сетчатки глаза, и что произвести их подачу можно с помощью выехавших из стола устройств. Кельвин инстинктивно приложил глаз к красному огню на одном устройстве и палец к другому, а затем они оба скрылись в столе. На мониторе появилось сообщение об успешном входе, а после изображения на окружающих экранах переменились: все они были разными, но суть была одна — каждый экран показывал одну из Зон Фонда. На одном — Зона 19, на другом — Зона 42, третий показывал Зону 77. Они стремительно покрывали каждый свободный миллиметр на поверхности экранов, пока всё вокруг не заполонили Зоны Фонда.

Затем, на мониторе перед Кельвином появилась одна-единственная кнопка:

[УНИЧТОЖИТЬ]

Мужчина ощутил, как ком встал в горле. Он положил ладонь на клавиатуру, пальцы нависли над клавишей, предвкушая момент окончательной победы. Кельвин сделал глубокий вдох и…

Зазвонил телефон.

Он замешкался — кончик пальца всего в каком-то волоске от клавиши. Мужчина обернулся к телефону, желая убедиться, что звук ему не померещился, и тут же прозвучал ещё один звонок. И ещё. И ещё.

На пятый раз он снял трубку, толком не осознавая что делает. Нечто роботическое было в этом движении, нечто инстинктивное — Кельвин не мог это объяснить, а мог лишь подчиниться. Он осторожно начал поднимать трубку, словно та была жива, и наконец поднёс её к уху. С другой стороны донеслось лишь молчание.

— Алло? — спросил Повстанец.

Тут же с другой стороны затрещал голос. Явно мужской, однако было в нём нечто, вынудившее волоски на загривке Кельвина дыбом. Он чувствовал, что слышит нечто одновременно находящееся очень далеко отсюда и в то же время, расположившееся в этой самой комнате.

— Примите мои поздравления, мистер Люсьен, — тембр голоса мягок, а манера речи размеренна. — Вы продемонстрировали исключительную инициативность и находчивость. Уверен, данные качества пойдут на пользу нашей дальнейшей работе.

Сердце Кельвина забилось с удвоенной силой.

— Кто это?

— Вы спрашиваете, кто я такой? Прошу вас, мистер Люсьен, вы же и сами уже догадались. Я тот, кого вы пытались убить.

На лбу Кельвина выступила испарина.

— Что? В каком это смысле?

— Я — Администратор, мистер Люсьен.

Некое чувство возникло на душе Кельвина — оно походило на страх, но в разы более примитивный, животный.

— Это невозможно. Администратор мёртв. Его убил Аарон Зигель.

Неизвестный тихонько хмыкнул.

— Нет-нет, мистер Зигель этого не делал. Он лишь убил человека по имени Фредерик Уильямс.

— Я не… Администратор же был Фредериком Уильямсом.

Его собеседник усмехнулся, но не было в этом звуке насмешки.

— И вновь, вы не совсем правы. Видите ли, мистер Уильямс был человеком, что тянул за распущенные концы нити, понемногу разворачивая вселенную. Он нашёл нить, изучил её, задокументировал, засекретил и, в конце концов, стал нитью. Так и родился Фонд, — голос сделал паузу. — Фредерик Уильямс узрел нечто выше себя самого, а потому заронил семя, позволившее этому разрастись. Аарон Зигель убил его за данное деяние, но часть мистера Уильямса осталась здесь. Произошло это потому, что Аарон Зигель убил лишь человека, но не искоренил семя. Теперь понимаете? Он не смог убить меня.

Руки Кельвина ослабли, словно на него разом взвалили непомерный груз.

— Что ты такое?

— Подпись на документе. Костюм в раздевалке. Голос из телефона. Мистер Зигель слишком поздно осознал реальное положение дел: хоть Фредерик Уильямс и был первым администратором Организации, но он не был тем самым Администратором. Им был я, мистер Люсьен. Я существую благодаря Фонду, а Фонд существует благодаря мне. Ох, как же там вечно говорит Предназначение? — голос задумчиво смолк. — Если вы знаете Фонд, то знаете и меня. Что-то в этом духе.

Кельвин безмолвствовал, а потому его собеседник продолжил:

— Вы правда думали, что мистер Зигель присоединился к Фонду ради власти? Что его сманили? Что он пал жертвой козней Организации? — с издёвкой произнёс голос. — Нет. Он пришёл к умозаключению и принял решение, а разменной монетой стали его идеалы. И сделал он это по той же причине, по какой вы стоите здесь сегодня — потому что хотел завершить своё дело, — последние слова он выплюнул с откровенной злобой, но тут же успокоился. — А затем пришли вы и, даже несмотря на все предупреждения, решили пробить копьём сердце мистера Зигля — единственного человека, что стоял между мной и всем мирозданием.

Голос на миг умолк.

— И что же вы сделали потом? Подняли трубку.

В груди Кельвина заронилась искра протеста.

— А что если бы я её не поднял?

С другой стороны донёсся смех. Резкий и внезапный, то был один из тех звуков, что пробуждают людей ото сна прежде, чем достигают их ушей.

— Не глупите, Кельвин. Всегда находится кто-то, кто её поднимет.

— Я всё ещё могу уйти прочь, — слова эти были так же хрупки как мел. Он знал, что будет дальше. Сражаясь с напирающим весом, глянул на монитор, на курсор. Как же они были далеко.

— Несомненно. Вы вольны уйти хоть сейчас, и не одна живая душа, кроме нас с вами, разумеется, ни за что не узнает, что здесь когда-то бывал Кельвин Люсьен. Знаете, вы можете даже нажать ту кнопочку и увидеть, как она подействует на весь Фонд, — Кельвин чувствовал, что злорадная улыбка возникает на губах бестелесного голоса. — А потом, спустя пару минут, вновь раздастся телефонный звонок, за ним ещё один, и ещё, и ещё — но никто не ответит. Никто не скажет им что делать, мистер Люсьен. Когда Зоны разрушатся и монстры вырвутся на свободу, погибнут миллиарды, — вновь донёсся смех. — А я всё ещё буду здесь.

Голос продолжал:

— Вы сами это говорили: Я — рак. Я — аномалия. Я был рождён, когда первый человек увидел первое чудо. Так возникло растущее сознание всего Фонда. Фредерик Уильямс не осознавал что делает, но мистер Зигель своевременно всё понял. Кто, как вы считаете, находится сейчас в лучшей позиции для остановки этого рака? Уж точно не мистер Зигель — он приколот к стене наверху. Вы убили всех его «наследников» — тех, кто должен был продолжить его работу в случае смерти. Так кто же, по-вашему, теперь сдержит меня?

— Они… — против собственной воли произнёс Кельвин. — они были злом.

— Злом? — пролаял голос. — Честно говоря, Кельвин, на текущий момент ваша самая горькая ошибка — это вера, в собственную моральную правоту. Вы оправдывали свои действия тем, что несли добро, а враг творил зло. Вы ни разу ни посмели даже на миг обдумать их решения, Кельвин, и причины, что вынуждали Смотрителей их принимать.

После секундной заминки он продолжил:

— Бухгалтер? Избран мистером Зиглем из-за того влияния, что моё существование оказывало на текущие рынки. Он должен был следить за моими деяниями. Этот Смотритель ни разу не нанёс вреда кому-либо, кто этого не заслуживал: большая часть волшебного богатства Организации снималась со счетов деспотов и мошенников. Лжец — хороший человек, которому не свезло со здоровьем. Но, именно эта новообретённая «болезнь» дала ему шанс послужить на благое дело — удержать мир от погружения в пучину безумия. Чужак, ох, эта бедная девочка. Она была всего-навсего исследователем, попавшим в затруднительное положение, но скорее умерла бы, чем позволила управлять собой как куклой. Обдумайте это.

Голос смолк, словно задумавшись.

— Конечно, и тут не обошлось без паршивых овец: ими, как это и заведено, стали те, кто наделён большей властью: Архивариус, Малыш, Американец. Но даже они были важны. К тому же, их успешно удерживали в узде остальные. Перед вашим вмешательством, Архивариус решила остаться в одиночестве среди своих книг и больше никогда не донимать ни одну живую душу. Малыш был лишь инструментом, Кельвин. Несомненно, мощным, но всё же инструментом. Да и можно ли винить ребёнка в том, что тот следовал приказам старших? — говоривший вновь смолк. — Зелёная. Вот она, вероятно, была наихудшей. Но, забудьте про неё, мистер Люсьен, и взгляните на всю картину в целом. Что же вы увидите? Кучку людей, делающих все, что в их силах, дабы разрешить неразрешимую ситуацию. Некоторых свела с ума ответственность, другие были лишь пешками в руках опытного гроссмейстера. Но вот приходите вы, встаёте на свой шаткий пьедестал мнимой морали и нарекаете этих бедных людей «злом». А потом ещё берёте и ровно так же оправдываете их убийство.

Некоторое время Кельвин молчал, не в силах найти должный ответ. Когда стало абсолютно ясно, что мужчине нечего возразить, его собеседник вздохнул.

— Нет, Кельвин, — мягко, но безапелляционно молвил голос. — Нет в мире ни добра, ни зла.

Ноги сдали, а потому он опустился в кресло, прижимая телефон к уху. Тем временем, с другой стороны трубки продолжалось:

— Вскоре вы поймёте, что у этой работы имеются определённые… преимущества. Вообще, кто знает? Аарон Зигель не сумел убить меня, но, может, сможете убить вы. А порой, если хорошенько постараться, взглянуть на всё в правильном свете и хорошенько прищуриться, у вас, вероятно, даже выйдет убедить себя, что вы делаете правильное, благое дело.

Кельвин молчал. Весь мир перестал иметь для него значение. Остался лишь телефон и голос по ту сторону трубки. С задворок разума всплыли воспоминания: Адам, ползущий по земле и выкрикивающий его имя, умоляя вернуться. Оливия с дырой во лбу, из которой сочится кровь, и глядящая стеклянными, невидящими глазами. Энтони, лежащий на бетоне, делая свои последние вдохи.

Где-то наверху забили часы, объявляя текущее время. Мужчина отчётливо слышал в каждом ударе одно-единственное слово: «Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв. Мёртв».

— Взбодритесь, мистер Люсьен. Наша работа только начинается.

Телефон смолк. Кельвин опустил трубку, и та щёлкнула, ложась в паз. Лишь один звук раздавался теперь в комнате — стук его собственного сердца, что эхом вторил бою часов. «Мёртв. Мёртв. Мёртв».

Мужчина обвёл невидящим взглядом комнату, а затем перед его внутренним взором предстала картина — отголосок сна из далёких-далёких времён. Он видел подрагивающего Аарона Зигля, стоящего у стола с приставленной к уху трубкой. Видел Софию Лайт, стоящую рядом с грустью на лице, но без удивления. Затем он увидел собственного друга — Энтони Райта, человека, ранее бывшего Винсентом Ариансом. Энтони стоял перед столом с пистолетом в руках, направленным прямо в сердце Аарона.

— Положи эту ёбанную трубку! — донеслись слова Энтони. — Брось её, Аарон. Пошли отсюда. Нам надо выбираться, давай же. Я не позволю тебе этого сделать.

— У него ещё есть в… — начала было София.

— Закрой ебало, жалкая сука! — выпалил Энтони, и дрожь появилась в его руках. — Ты притащила его сюда. Ты это всё спланировала. Ты испустила свой ёбанный яд. Ты знала, что его здесь ждёт, — он вновь повернулся к Аарону. — Аарон, прошу. Вспомни всё, что мы делали. Подумай об этом, о тех жертвах, на которые нам пришлось пойти. Мы должны сделать всё правильно. Надо уходить. Мы ещё можем преуспеть. Просто положи трубку. Пожалуйста. Положи трубку.

Лицо Аарона было пустым, а взгляд лишён эмоций. Он глядел на дуло пистолета как некоторые смотрят на приближающийся поезд — будто это нечто огромное, неумолимое. Энтони покачал головой.

— Аарон, прошу. Умоляю, пойдём же. Уходим. Ну. Оставь её здесь. Пусть гниёт в этой яме. Она ничто для тебя, Аарон. Ничто. Положи трубку, — он слегка приподнял оружие. — Да положи ты, блядь, эту трубку, прошу тебя.

Взгляд Аарона сошёлся на друге. Тело била дрожь.

— Я не могу, Винс, — проговорил он тихо и безжизненно. — Не могу. Не могу.

Лицо Энтони покраснело, вены выступили на шее, а глаза заполнила тьма. Он взревел. Ненависть, бессилие и яд покидали его подобно неумолимому потоку. Разнеслись выстрелы: Энтони выпустил всё обойму в потолок, вынудив камни и пыль посыпаться на стол. Закончив, он сделал глубокий вдох.

— Хорошо, — проговорил мужчина, не глядя на присутствующих. — Ладно. Я не могу убить тебя, Аарон. Нет во мне духу. Возможно, если повезёт, твои ошибки сами тебя погубят.

Мужчина сделал шаг вперёд и положил пустой пистолет на стол. Не говоря больше ни слова, он обернулся к лифту и исчез. Ни Аарон, ни София не шевельнулись.

Видение поблекло. Кельвин вновь сидел в одиночестве у стола. Он опустил взгляд и увидел пистолет на его поверхности. Подняв взор, ему открылись дыры, что до сих пор зияли в камне.

А в углу безмолвно стоял телефон.

Спустя тридцать секунд, он начал звонить.


И звонить.


И звонить.


И звонить.


И звонить.


И звонить.


На седьмой звонок Кельвин поднял трубку.