Я тебя ненавидел.
Могу по пальцам пересчитать, сколько осмысленных разговоров было у нас за всю жизнь. Но у меня не хватит пальцев подсчитать, сколько раз мне говорили, какой ты значимый. Учёный на госслужбе. Незаменимый. Бесстрашный. Уникальный. Забавно, что мне при этом ни разу не сказали, чем ты конкретно занимался.
А теперь всё в разы смешнее.
Ни у моей родни, ни у общих друзей, ни у маминых или твоих не было представления, но ты всё это время был здесь. Я тебя, конечно, не виню, что ты не мог прийти домой и заявить в кругу семьи, что ты сторожишь кошмары. И время от времени посылаешь к этим кошмарам людей на верную смерть. Стыдиться тут нечего, я тоже так делал… такая работа. Но тебе состряпали такое прикрытие (а может, ты состряпал его сам), что все едва ли не думали, будто твой пердёж пахнет фиалками. А нам и невдомёк было.
А теперь я узнал всё, и оказалось, что я принял у тебя эстафету. Меня от этого с души воротит. Четвёртый уровень допуска! Руководитель Зоны! Прям как ты! Как же ты, наверное, гордишься. А потом ты умер. Только благодаря этому я могу терпеть такой ход событий — хоть чем-то я отличаюсь. Мне удалось выжить, а тебе — нет. Я такой же как ты, только живой. Лишь благодаря этому могу терпеть память о тебе. Никто и не думал, что я стану тебе достойным преемником. Я и близко до тебя не дотягивал. Но стал лучше тебя. Хотя никто и не знает. Какая ирония, а? Тебе нравится? Надеюсь, что это именно ирония.
Я тебя ненавидел, папа.
Зачем ты спихнул на меня это дерьмо.
А им лишь бы шуточки, типа «Эй, Чарльз, сколько ты нам за сегодня кетеров наловил?». Я отшучиваюсь. Но не смешно. Не смешно ж нихрена! Все уже с этим свыклись. Я сам уже с этим свыкся — радиоактивные птицы, фонтаны с привидениями мёртвых детишек, грёбаный плод, управляющий системой ядерной обороны! Достало это место, достал этот мир, а ты меня оставил всё это разгребать! И ты, сука, достал!
Мне просто…
…Мне не хватает тебя… папа.
Пожилой мужчина окинул взглядом экран. Заголовок видео гласил «Запись с камер безопасности Зоны 59». В кадре появился мужчина лет тридцати пяти, хромающий по коридору. Светлые волосы, убранные в хвост, правая рука сжимает костыль. Старик вгляделся в него, перед усталыми глазами вставали воспоминания, мысли, сомнения.
— Брайан?
Другой мужчина в костюме, тоже в возрасте, встал в дверном проёме, глядя на собеседника.
— Остальные одиннадцать уже собрались.
— Да, сейчас подойду, — отозвался Брайан.
Тот подошёл к столу, за которым сидел Брайан.
— Опять его смотришь? — спросил он, вглядевшись в экран.
— Каждое утро начинаю с мыслей о том, жив ли он ещё, — тихо и с горечью произнёс он, сопроводив слова кивком.
— Ты ведь мог бы и не дать ему вступить.
— Мог бы.
— И ты ведь не хотел, чтобы он здесь работал?
— Нет, не хотел.
— Тогда зачем…
— Потому что… Я и так слишком много рулил его жизнью. — Брайан крутанулся в кресле, обратясь лицом к коллеге. — Каждый день своей жизни он соревнуется со мной, и что бы я ни сделал, этого не изменишь. Намеренно или нет, но я сам сделал всё так, как он это воспринимает. Он видит меня некоторым препятствием для самореализации. Мне от этого мучительно больно и жутко, но я не мог повлиять на его решение вступить в Фонд, ведь я и так слишком долго его сдерживал.
Старик склонил голову.
— А он до сих пор ведёт свою жизнь через призму моего образа, а я и сказать-то ему не могу.
— Чего сказать?
— Как сильно я им горжусь.
Брайан выключил монитор.