В последней комнате - ещё одно скопление отделённых пальцев. Ими, словно внутренностями взорвавшегося слона, покрыты все стены. Часть раскинувшейся массы, словно плесень, на ощупь забирается в медицинский шкафчик, а остальное облепило силуэт, свернувшийся в позе эмбриона на каталке. Уилер открывает дверь, и масса резко реагирует на появившийся свет, вздымается вверх, тянет к нему свои части. Уилер отдёргивается и едва успевает захлопнуть дверь. К счастью, та открывается внутрь комнаты. С мясистым чавкающим звуком масса бьётся об дверь с той стороны, но дверь держится.
Уилер запинается о собственную ногу и сползает спиной по стене напротив двери. То, что лежало на каталке, было свернувшимся человеком. Ещё не трупом - живым человеком, чей единственный глаз был широко раскрыт, а тело медленно перерабатывалось на новые пальцы. Они росли у него из горла. Уилер этого не видел. Ему кажется, что он это видел, но он знает, что не мог.
Вот и всё. Уилер окидывает взглядом коридор. Какую бы дверь он ни попробовал открыть, она либо заперта, либо чем-то перекрыта. Этаж подземный, ни единого окна. Вентиляции, по которой можно было бы проползти, тоже нет.
В дальнем конце коридора раздаются ещё два выстрела. Оглушающий звук ещё несколько секунд гуляет эхом по замкнутому пространству. Хатчинсон на полном ходу выскакивает из-за угла с пистолетом в руке и в несколько шагов оказывается рядом с ним.
- Нашёл выход?
Бессмысленный вопрос. По выражению лица Уилера всё понятно. Ничего хорошего он не нашёл.
- Это место кишмя кишит, - отвечает Уилер. - Во всех комнатах, на всех лестницах. Это абсурд.
В дальнем конце коридора из-за угла тяжко вываливается основная масса. С такого расстояния она кажется подвижной грудой заплесневелого картофельного пюре, кишащей жирными личинками и весящей тонн восемь. Там есть пальцы рук, пальцы ног, проблёскивают маленькие зубы и кусочки костей. В массе два десятка пулевых отверстий, из них льётся кровь, но если у неё и есть жизненно важные органы, то они где-то в другом месте здания, потому что раны даже не замедляют её, не сбивают с методичного и неторопливого поиска. Запах у массы мощный, творчески отвратительный, как у концентрированных медицинских отходов.
- По-моему, спета наша песенка, - дрожащим голосом произносит Уилер. - Спасибо, что попробовала.
Хатчинсон же стоит на месте, опустив пистолет, и смотрит на подступающую массу. Та надвигается медленно, как асфальтовый каток, заполняя коридор почти до потолка.
У неё ещё два патрона, и она обдумывает, куда их лучше потратить. Стрелять в эту массу - всё равно что в холодец. Убила бы за гранату. Даже пожарный топор, и тот бы пригодился. Может и не остановила бы эту тварь, но хоть ушла бы не бесследно, с пожарным топором в руках. Заставила бы её пожалеть.
- Наверное, есть и хуже варианты умереть, - продолжает Уилер, не имея сил остановиться, - чем оказаться распальцованным этой тварью. Но их немного.
Хатчинсон кидает взгляд в его сторону. Это первое видимое проявление внимания с её стороны с момента их первой встречи час назад. Густо наполненный событиями час.
- Шахта для межэтажных кабелей, - говорит она.
- Что?
Она отталкивает Уилера. Участок стены за его спиной покрашен белым. На нём виднеется замок и длинная вертикальная щель. Хатчинсон секунду выбирает нужное место для выстрела и выбивает замок пулей. За высокой белой панелью находится узкое, пыльное, обрамлённое в металл пространство, вроде лифтовой шахты без лифта, по которому с этажа на этаж проходят грязные трубы и провода. Она смотрит вверх. Места едва хватает, чтобы поместился человек.
- Залезть сумеешь? - спрашивает она Уилера. Не дожидаясь ответа, она скидывает пиджак, сжимает зубами фонарик и подтягивается наверх, в темноту. Что-то шуршит, затем раздаётся ещё один выстрел. Другая дверца шахты.
- Нет, - наконец выдавливает Уилер. - Не сумею залезть!
Масса почти насела на него. Её шевеление гипнотизирует, хватательные движения до боли знакомы.
- Я так и поняла, - говорит в шахту Хатчинсон. Сверху спускается рука - человеческая, с правильным количеством пальцев. - Тут чисто. Давай, я держусь. Осторожно, тут железная кромка. Давай!
Свой пиджак Уилер не снимает и не расстёгивает. В этой ситуации только это ещё у него под твёрдым контролем. Чтобы схватить Хатчинсон за руку, ему приходится подпрыгнуть. Точно в момент прыжка масса делает рывок, преодолевает несколько метров и вцепляется ему в ногу.
Он представляет, как будет умирать.
Вспотевшая рука тут же начинает выскальзывать из хватки Хатчинсон. Упершись другой рукой, она сердито кряхтит и вытягивает его сантиметров на пятнадцать-тридцать наверх, потом на долю секунды выпускает его руку и моментально перехватывает покрепче, за запястье. И упорно тянет. Масса обхватывает ногу Уилера, словно агрессивный, подвижный зыбучий песок. Он вскрикивает, брыкается другой ногой, пока наконец масса не стягивает с него ботинок. Отступив, масса упускает момент и не сразу понимает, что добыча не живая, но к тому времени Хатчинсон успевает вытянуть Уилера на полметра вверх, да и он начинает отталкиваться ногами от труб. Масса делает ещё одно хватательное движение, но не дотягивается, и, похоже, не соображает достаточно хорошо, чтобы полезть за ними. Она остаётся гулять внизу подвижной лужей, щупать окрестности и дивиться на ботинок.
Хатчинсон вытягивает Уилера через кромку в коридор этажом выше. Он крепко обдирает рёбра и выползает наружу со слезами на глазах. Но не умирает. Хотя по прежнему представляет себе свою смерть. Довольно долгое время он стоит на четвереньках, пытаясь осознать, что же произошло.
- Сука!
Хатчинсон уже на ногах, и, похоже, не особенно запыхалась.
- Нам надо на крышу. Думаю, оттуда я смогу послать сигнал.
- Часто ходишь в спортзал? - выдыхает Уилер, садясь спиной к стене. - Тренируешься для таких вот новых напастей?
- Ага.
- Замечательно, - говорит Уилер, - потому что я - скрипач. Не очень-то напряжённый труд. Физически, в смысле. Когда ты представилась региональным санинспектором, это ж было враньё высшей пробы, так?
По привычке Хатчинсон пропускает вопрос мимо ушей и бесстрастно ждёт, пока мужчина остынет.
- Это маразм! - восклицает Уилер. - Сущее помешательство. - По его коже ползут мурашки, в мыслях одна гротескная игра воображения сменяет другую. Наконец, он успокаивает дыхание и поднимается на ноги. Стоит он неровно, поэтому снимает второй ботинок и скидывает его вслед за первым, для симметрии.
- Нам надо на крышу, - повторяет Хатчинсон.
Уилер крепко закрывает глаза, открывает и вглядывается в что-то за углом, невидимое с того места, где стоит Хатчинсон.
- Да. Секундочку.
Он подходит к тому месту - там висит красный деревянный щит - и снимает что-то.
- Вот, раз с пистолетом не выходило. Попробуй это.
И протягивает ей пожарный топор.
*
После концерта за кулисами он наступил на ржавый гвоздь и явился в травмпункт за прививкой от столбняка. Ожидая, он постепенно заметил, что добрая половина людей в очереди сжимает полностью или частично отрубленные пальцы. Несчастные случаи на пильном станке, руки, зажатые автомобильной дверью, травмы на станках и в дверных петлях, и всё это никак не связано между собой. Случилась эпидемия физических травм, невероятное событие, но, когда он попытался поговорить об этом с врачами, те словно не поняли, что он имеет в виду.
А потом он увидел, как один из пальцев сбежал. Последовал за ним по длинному коридору в дальний угол больницы, за приоткрытую дверь, которую никто из медперсонала не видел, а видел только он. А за дверью было ещё одно здание, в котором вообще не было людей, только сотни и сотни пальцев, шевелящихся, блуждающих, медленно размножающихся и растущих в длину.
Захлопнув дверь, он безуспешно пытался привлечь чьё-то внимание к этому зрелищу, но и врачи, и пациенты реагировали одинаково. Он нашёл таксофон и позвонил в экстренные службы и захотел странного - дератизацию в промышленном масштабе, команду по ликвидации опасных заражений, поддержку экстрасенса, хоть чего-нибудь.
Потом последовала долгая пауза и его соединили то ли с очень взвешенным и неэмоциональным человеком, то ли с удивительно членораздельным роботом-телефонистом. Ему велели ждать около телефона, вскоре прибудет сотрудник. Чуть меньше чем через пятнадцать минут прибыла Мэрион Хатчинсон собственной персоной.
Он показал ей дверь. Они зашли на несколько метров внутрь. Хатчинсон присела и нацелилась каким-то то ли фонариком, то ли сканером на пальцечервей. За их спинами что-то потянулось и аккуратно закрыло дверь. Щёлкнул замок. Они повернулись, увидели, что это было, и побежали.
*
Хатчинсон прорубает путь сквозь последний пролёт забитой плотью лестницы. Они почти на крыше. Эта часть расползшейся заразы, похоже, не может двигаться самостоятельно, но хваткая она донельзя.
Уилер стоит в трёх шагах за её спиной, отчасти - чтобы не попасть под замах, но в основном для того, чтобы не смотреть на её работу. Мясницкая работа, очень грязная и кровавая, но Хатчинсон, похоже, это не смущает. Она методично рубит, пока по лестнице не начинают течь фонтаны крови, заливая ей обувь, а ему - носки. Действует она, словно подравнивает живую изгородь.
Вжумх. Хряп.
Уилер ёжится и начинает сдавать. Если не стоять ровно и неподвижно посередине лестницы, уцелевшие пальцы цепляются за рукава и волосы. Ещё несколько минут - и до него может дойти, что всё это по-настоящему.
- Это мрак, это безумие, - бормочет он снова и снова.
- Как ты там тогда выразился? - неожиданно спрашивает Хатчинсон.
- Ммм?
- Не выпадай. - Вж-хряп. - Когда та масса пёрла по коридору, как ты сказал? "Распальцованный"?
- Эм… - Уилер, похоже, настраивается на новую волну и приходит в себя. - Да. Но, э, не в современном смысле этого слова…
- …а в смысле "разделанным и переработанным в пальцы". Дошло. - Она улыбается, это ясно по тону её слов. - Хр-люп. - Отлично.
- Правда?
- А что за музыка для скрипки?
- Эм. Какая тебе нравится? Сегодня… тем вечером… Господи, вчера вечером давали Прокофьева, концерт №1 для скрипки с оркестром. И ещё несколько произведений, но это для меня - главное блюдо. Уж в него пришлось вгрызаться.
Хатчинсон прекращает рубить и поворачивается к нему лицом. Даже смотрит в глаза.
- Кошмарное произведение.
- Да, его нелегко исполнить, - с радостью констатирует Уилер.
- Нет, в смысле, оно беспорядочное. Невозможно слушать.
- Могу сыграть что хочешь, - заявляет Уилер.
Хатчинсон секунду-другую обдумывает это предложение.
- Бах. Баха сыграть сумеешь?
- Дай только скрипку в руки.
Хатчинсон думает ещё секунду. Затем улыбается, кивает и снова берётся за топор.
*
Потом они выбираются на крышу, рация Хатчинсон наконец-то начинает работать, и она вызывает всё, что только можно. Она тараторит кодовые слова, за которыми Уилер не успевает уследить, однако улавливает собственное имя, слово "химзащита", и несколько раз - слово "меметический", которое кажется ему какой-то смесью мимики с генетикой.
На дворе - предрассветный час. Это крыло больницы ниже остальных на несколько этажей, поэтому над крышей нависают яркие окна больничных палат, а сама крыша выходит на пару обширных парковок, за которыми - дороги, заросли и тусклое алое зарево, где вскоре взойдёт солнце. Хатчинсон быстро осматривает крышу на предмет пожарной лестницы, но её нет - при пожаре предполагается уходить через ту лестницу, по которой они только что поднялись, так что придётся ждать вертолёта. Или, что более вероятно и более прозаично, длинную передвижную лестницу.
- Подмога уже в пути, - подводит черту Хатчинсон. - Им придётся ехать из соседнего города, так что может, придётся ждать несколько часов. У них будут средства для обеззараживания, антибиотики, одеяла, нудные формуляры отчётности, все 33 удовольствия. Но главное - привезут кофе.
Уилер издаёт неразборчивый звук. Такой может издать человек, который совсем не откажется от кофе и от чего-то покрепче после кофе.
- Господи, у меня ещё один концерт уже сегодня, - говорит он. Он сидит на толстом ограждении крыши, трёт глаза, разминает пострадавшие ноги и постепенно отключается.
- Выступишь, - отвечает Хатчинсон. - Вся гадость уже позади. Для гражданского ты неплохо держался. Я и гораздо хуже видела.
- Хуже вот этого?
Хатчинсон отмалчивается.
- Извини. - Уилер снова открывает глаза. Он указывает на тот разгром, из которого они только что ушли, на дверь пожарного выхода и всё то, что за ней скрывается. Оно никуда не делось. - Ты видела что-то хуже вот этого?
Хатчинсон продолжает отмалчиваться.
- Что это? Что здесь произошло?
Поначалу Хатчинсон оставляет и этот вопрос без ответа. Она проходит к другому краю крыши и целую минуту смотрит туда, где вот-вот поднимется Солнце.
А потом, к удивлению Уилера и даже к небольшому собственному удивлению, она возвращается к нему и отвечает:
- SCP-4051 (номер, который мы только что присвоили этому заражению) имеет неотъемлемое свойство, которое практически лишает разумные организмы возможности его воспринимать. Это своего рода камуфляж. Оно не невидимое, это - блокировка на уровне разума. Информация о нём никуда не уходит, а подавляется. Каждый день мимо этого здания ходят люди. Они не видят, что застилает его окна. Они ходят мимо двери и даже не понимают, что она открыта. Возможно, это здесь уже не один десяток лет. Научники рано или поздно размотают этот клубок.
Уилер находит в этом объяснении нечто полузнакомое.
- То есть… живые фнорды?1
И вот от этого Хатчинсон на секунду стопорится. Она улавливает отсылку. В юности, много лет назад, ещё до вступления в Фонд, она читала эти книги. Но она никогда не проводила параллелей между фнордами и своей работой. Столько лет этим занималась, и даже не подумала. Ирония такая острая, что можно порезаться.
- Ага, - говорит она.
- Только вот ты их видишь.
- У меня есть спецподготовка, - отвечает Хатчинсон, решив умолчать о режиме приёма препаратов, который соблюдает.
- И я их тоже вижу.
- У тебя, похоже, от природы есть умеренная невосприимчивость к затуманивающим разум явлениям, - поясняет Хатчинсон. - Такое редко, но бывает. В такой крупной больнице рано или поздно кто-то вроде тебя должен был на это наткнуться. - И уйти живым, добавляет она про себя. - Но суть в том… это заражение, SCP-4051, это как снежинка. Не в том смысле, что оно особенное или уникальное. А в том, что это часть метели.
- Я работаю на независимую научно-исследовательскую организацию, основная деятельность которой - сдерживание аномальных явлений, представляющих опасность. У нас есть право действовать по всему миру, значительные ресурсы и… невообразимый груз ответственности. Мы… мы следим за метелью. И оберегаем костерок. Мы зовёмся "Фонд".
Внимание Уилера теперь приковано к ней. Здесь он чувствует себя напряжённым и уязвимым для всех необычных природных сил, от которых по всем канонам должен бы спасаться бегством. Но это его и завораживает. Есть в поведении Хатчинсон что-то неуловимо неземное. Словно она стоит не на той же планете, что и все остальные.
- То есть ты не из ФБР, - говорит он. - Ещё и не из ФБР. Об этом я подумал во вторую очередь.
- Терпеть не могу этот сериал, - морщит нос Хатчинсон.
- Не помню, чтобы называл какой-то сериал, - ехидно замечает Уилер.
- Они всё делают не так, как надо, - говорит Хатчинсон. Её задели за живое и она недовольно дёргает ногой. - У них слишком мало людей, они не верят друг другу. Они слишком мало времени уделяют документации. Правильная документация жизнь бережёт. Но самое главное? Бесит это их "будут - не будут". Сколько лет уже, пять? Натужный фарс. - Она буравит Уилера взглядом. - Чтобы разобраться, столько времени не надо. Либо будешь, либо нет. А потом - действуй.
Уилер внимательно следит за выражением её лица.
- Будешь?
- Ага, - снова улыбается Хатчинсон. Да, думаю, будешь.
Вдали раздаётся гулкое стрекотание. Хатчинсон замечает источник звука первой и указывает рукой.
- Пришла подмога. И, кажется, на нас даже вертолёта не пожалели.
Далее: Охай