Арждун наблюдал, как глодала чёрствый кусок хлеба Чжи Синь, вернувшаяся из рейда в Лариссу, который она возглавляла. Хмурое выражение её лица, по мнению Арждуна, на две трети состояло из разочарования и на одну треть - из презрения. Они сидели в кафетерии сооружения, в данный момент выполнявшего функцию штаб-квартиры Повстанцев в Греции. Совет О5 не предоставлял им ресурсов, чтобы строить учреждения по стандартам Фонда. Да и чего бы вдруг? Повстанцы изображали из себя фракцию ренегатов, а будет ли ренегат пользоваться превосходными условия жизни тех, кто стоит у власти?
— Я скучаю по еде в Патруле, — сказала Чжи Синь, бросая хлеб на тарелку.
— Мы подписались на это, Синь.
— Чушь полнейшая! Мы никогда подписались бы на то, чтобы стать расходниками. Выбор присоединиться к "Багряной деснице" не был на самом деле выбором. Для этого бы потребовались хоть слегка эквивалентно привлекательные варианты. Которых не было.
Арджун вздохнул.
— Пусть мы и не подписывались на это, но мы занимаемся этим потому, что это правильно.
— Ты занимаешься этим, потому что ты уверен, что это правильно.
— Хватит, — сказал Арджун. — Что случилось во время рейда?
— Не было там никакого Аненербе СС. Храм был пуст.
— А Коалиция?
— Их тоже не было, потому что не было Аненербе. Мы опередили Аненербе в том, что они там хотели, и мы опередили ГОК в плане Аненербе.
Синь начала стучать ногтями. Она непрерывно принимала то одну, то другую позу — сутулилась, откидывалась назад, клала голову на руки. Арджуну представились молекулы газа, скачущие в герметичной камере. Через некоторое время она снова взяла хлеб, повертела в руках и положила обратно.
— Мы забрали то, что осталось после Аненербе. Подождали, пока они придут, перестреляли большую часть и ушли до прихода Коалиции. Стандартная, обычная работа, Арджун. Почему тебе так интересно?
— Ты обычно не выглядишь такой скучной, Синь. Мне просто интересно, что не так.
— Это была стандартная, обычная работа. Почему бы мне не заскучать?
Слова Синь эхом разносились в пустоте кафетерия. Арджун отвлёкся от неё и смотрел на ряды пустых стульев, металлические столы и часто мигавшие светильники. В глубине его разума ныл вопрос, и как он ни пытался, не мог как следует устранить брешь в плотине, преграждавшей путь его сомнениям.
— Интересно, что случилось бы, если бы эта штука осталась у Аненербе, — сказала Синь.
— Что?
— Я имею в виду, разве тебе никогда не было просто интересно? Что бы случилась, если бы победили плохие парни. Честно говоря, у нас заканчиваются запасы совсем уж явно выраженных плохих парней. Это колдуны-нацисты, Арждун. Радуйся, пока они есть, потому как ГОК под это определение не подходит.
Арджун покачал головой.
— Бессмыслицу говоришь.
— Слушай, если ты не можешь представить себе мир, где победили плохие парни, то для чего тогда это всё? Каковы ставки? Каков риск? Именно поэтому важно иметь воображение, Арджун. Я научу тебя мотивации.
Зачем я здесь?
Вопрос затопил разум Арджуна. Он пытался повторять себе: Совет О5 стремится защитить человечество, и если Совету О5 нужна организация, которая делает работу Фонда, в то же время освобождая его от ответственности, то так тому и быть. Но этот ответ смыло потоком. Идеология слабела и отдалялась в глазах Арджуна, и он понял, в волне приближающейся паники, что хвататься больше не за что. И когда он это понял, вопрос отхлынул, и после него осталось только сомнение в том, что этот вопрос вообще когда-то существовал.
— Так что там осталось от Аненербе?
— Восьмицилиндровый автомобильный двигатель.
— Аномальные свойства?
Синь пожала плечами.
— Я не трогала эту штуку, не рассматривала. Стандартный протокол, сам знаешь. Сейчас мы его тестируем. Хотя чёрта с два бы я хотела этим руководить. Опыты отвратительные.
— То есть, мы понятия не имеем, что это за штука.
— Хотя и есть в этих опытах одна занимательная вещица.
Занимательные вещицы. Арджун думал о Патруле. Слава и авторитет пахли вполне определённо — ладаном и розами, кажется, — когда сгорали, заполняя воздух дымом. Арджун ощутил этот аромат, когда подумал о своём собственном положении. Он был одним из элитных, избранных, тех, кто будет стоять на стороне O5 и грудью остановит набегающую волну…
Занимательных вещиц. И ничего тут не поделаешь.
— Я бы завтра на твоём месте избегала Мишель, — сказала Синь и широко зевнула.
— Почему?
Синь засмеялась, затем встала и собралась уходить.
— Её чудесное изобретение в рейде совершенно не сработало. Фигнёй оказалась вся эта меметика. Ночи, Арджун.
— Спокойной ночи, Синь.
Хотя росту в ней было от горшка два вершка, Мишель Ричардсон стояла значительно выше остальных семи членов Повстанцев в глазах Верховного Командования. Все они были друг у друга на виду, так что все знали о её неутолимом голоде. В течение многих лет Арджун смутно ощущал нечто заманчивое, таившиеся вне рамок, начерченных Фондом, — что-то непрофессиональное, нечистое, ненаучное и, вполне возможно, опасное. Он сторонился этого; Мишель же этого жаждала.
Арджун нашёл её на крыше их исследовательского учреждения, глядящей на далёкие огни небоскребов Сан-Франциско, и перед ней стояла картина на холсте. Что было нарисовано на картине, в темноте было не рассмотреть. Подходя, Арджун заметил несколько валявшихся на полу стеклянных флаконов.
— Как поживаешь, Арджун? — спросила она.
— Хорошо. Спасибо.
— Я чем-то могу помочь?
— Нет. Я просто пришёл сюда подышать свежим воздухом. В казармах иногда душновато.
— Мм.
Мишель повернулась к картине, Арджун молча стоял позади. Несколько секунд спустя она повернулась обратно и уставилась Арджуну в глаза. Он знал, что не получится просто так смотреть на Мишель, потому что она начнёт смотреть в ответ, и куда пристальнее. Будь её воля, сама вселенная перестроила бы себя таким образом, чтобы всегда быть видной в её глазах.
— Давай поговорим, Арджун. Я не люблю, когда ты просто так стоишь. Я хочу, чтобы ты говорил. Давай побеседуем. Я начну: что ты думаешь о двигателе?
Арджун моргнул.
— Я не считаю, что мы должны… быть так уверенны, будто двигатель на самом деле…
— Все без исключения исследователи, когда-либо контактировавшие с двигателем, добились определённого удивительного успеха в области аномальной науки. Ты веришь, что Вселенная настолько хаотична, что такой вероятностно невозможный результат, как этот, вот так вот просто без особого пафоса случается?
— Я не знаю, Мишель.
Повстанцы зашли слишком далеко.
Много лет Арджун видел знаки мира — знаки прямые и упорядоченные, знаки искажённые и нечистые. Он знал, что безопасно, а что опасно. Тогда ему было велено углубиться в чащобу аномального и самом сердце тьмы составлять карту этих мудрёных краёв. Голос вышестоящих повелел ему съесть запретный плод, и он подчинился, и…
Что это значит — использовать аномальное? Какие бы цели ни были достигнуты, какие бы победы ни были одержаны, аномальное было частью этого результата. Арджун знал, что аномальное пускает корни в его теле. В тот день, когда он больше не смог назвать паранормальное чуждым, когда он взглянул на знак своей собственной души и увидел, как тот искажён, — Арджун понял, что обречён пропасть окончательно.
— Ты боишься, — сказала Мишель.
— Я не боюсь.
— Не лги мне. Я вижу страх в твоих глазах. Ты боишься двигателя. Это понятно. Но наша работа заключается в использовании аномального. Это наш долг.
— В конечном счёте, наша работа — содержать аномалии, потому что они опасны. Потому что они — неприемлемый риск для человеческого общества.
Мишель рассмеялась.
— Человеческое общество? Какую ценность это общество имеет? Мы оба понимаем, что человеческое общество построено на лжи, а лично я ложь не люблю.
Арджун не понял, говорит ли Мишель с иронией, или же нет.
— Представь себе, что мы могли бы сделать с двигателем, — сказала Мишель. — Это сила прогресса. Применив двигатель, Фонд мог бы творить чудеса. Что Фонд понимает сейчас? Меметику. Амнезики. Потому у нас и есть Мемето-Амнестический Галлюциногенный Состав. Он позволяет нам видеть мир за пределами реальности, даёт беспрецедентное понимание настоящего и будущего. Что если бы мы поняли концепцию разума? Человеческой (или нечеловеческой) души? Изменения реальности?
— Так что сказал Совет О5?
— Я им ещё не сообщала.
Арджун моргнул.
— Как?
— Результаты многообещающие, но у меня нет никакого желания подавать Совету О5 ложную надежду. Это был бы конфуз. Мне нужно больше опытов и больше времени. И даже когда я буду готова, я не стану незамедлительно отправлять отчёт, особенно с учётом того, что любые контакты между нами и Советом О5 требуют абсолютной секретности.
— Но есть же хотя бы предварительные выводы, так что они знают…
— Всеми исследованиями двигателя руковожу я. Все восемь из нас ранее решили, что это будет так. Ты ставишь под сомнение мой авторитет?
— Нет. Нет, не ставлю, но… Мишель, мы в долгу перед Советом O5. Они выбрали нас на роль своих самых верных солдат.
Даже в темноте он чувствовал пристальный взгляд Мишель.
— Я только и знаю, что горжусь доверием, которое они нам оказали. Я не служу ничему, кроме светлого завтра, в которое ведёт нас Совет О5. Чему служишь ты?
За время этого разговора Мишель наговорила уже столько, что он должен был бы убить её при малейшем сомнении в её намерениях. Он чувствовал, как её глаза охватывают, рассекают его и овладевают им в несокрушимой воле её слов. Он не сказал ничего, понимая, что если он сдастся, то она отпустит его.
Не говоря ни слова, Мишель прошла мимо Арждуна, оставив его на крыше одного.
Арджун стоял, глядя на небо, пока не встало солнце и не выплеснуло на него лучи света. Теперь он смог рассмотреть картину. Посреди ночного неба над горизонтом Сан-Франциско одна звезда сияла ярче прочих. Эта звезда испускала восемь лучей света. Каждый луч изгибался, снова и снова разделяясь затем на нити света, расходившиеся по всему небу.