- …Ну вот. А потом я уговорил его зайти в камеру 078 и незаметно включил питание. Через несколько недель он повесился на трубе в техническом отсеке, - доктор Брайт довольно улыбнулся и откинулся на стуле, лихо балансируя на задних ножках.
Доктор Брайт рассмеялся.
- Надо же. Я почти забыл эту историю. Но теперь я вспоминаю, что все так и было, - он задумчиво поскреб вылезшую на подбородке трехдневную щетину и провел рукой по седеющим волосам. – Это заставляет задуматься, да?
Жестокий полуденный зной лился в зал кафетерия вместе с солнечными лучами, почти плавящими стекло, раскаляющими все, на что они падали. В помещении стояла духота, и седеющий доктор оттянул воротник своей рубашки, пытаясь впустить под одежду хоть немного прохлады.
- А чего ты ждал? – Брайт, до этого молча стоявший у кофейного аппарата и внимательно слушавший разговор, наконец, заговорил. – Мы в этих телах уже давно, каждый обзавелся своей судьбой, своими воспоминаниями. Мы становимся независимее и начинаем путаться. Я, между прочим, помню эту историю совсем по-другому, - директор потянулся за чашкой, которая только что наполнилась ароматным кофе и поджидала его на стойке аппарата. Оборачиваясь, он задел край стола висящей у него за спиной укулеле, и она издала тихий мажорный звук.
- Закрой рот, - Брайт огрызнулся на него и скосил взгляд вправо и вверх, туда, где под потолком горел неусыпный огонек камеры наблюдения. – И хватит уже таскать с собой эту гребаную деревяшку, я говорил тебе…
- Всем плевать, - оскалился Человек с укулеле. – Кто смотрит в твои камеры? Кто составляет протоколы? Кто работает над секретностью? Что и куда может утечь, скажи мне на милость?
Брайт поднялся со стула и подошел вплотную к Брайту. Тот смерил его насмешливым взглядом, хоть в своем нынешнем теле Брайт был на полголовы выше “стабильной версии”.
- Весь внешний мир до сих пор не подозревает о том, что у нас тут происходит. Если будешь позволять себе подобную расхлябанность, то не задумываться над такими вещами войдет в привычку.
Пока двое мужчин сверлили друг друга взглядами, третий неторопливо доедал свой сэндвич.
- Хватит вам уже, - лениво протянул он. – Или вы забыли, чем обычно заканчиваются наши «внутренние конфликты»? Вам напомнить события двухлетней давности? Когда один из нас слишком старательно нарывался, и нам пришлось…
Брайт, не отрывая колючего взгляда от горе-музыканта, сделал властный жест рукой, останавливая говорящего.
- Мы это еще обсудим. В более… прохладной обстановке, - Брайт, наконец, оставил в покое Главу Обучения и Развития и вернулся за стол. Его лицо снова приняло меланхоличный вид. – Такими темпами тут и правда все скоро взлетит на воздух, - он взял со стола первое, что попалось под руку – бумажную салфетку - и несколько раз ей обмахнулся.
- Между прочим, в одном ты не прав, Альто, - сказал Брайт, прожевывая последний кусок сэндвича. – В том, что мы становимся независимее…
Он не успел договорить, потому что дверь кафетерия распахнулась и на пороге появилась молодая ассистентка. Она запыхалась; в руке у нее были папки с протоколами, помеченные желтыми и красными метками.
- Доктор Брайт, вас давно ждут в зале для совещаний. Консилиум начался уже пять минут назад.
Из троих мужчин обернулся только один.
Зачитывали очередной Евклид, требующий пересмотра условий содержания. Брайт сидел за большим овальным столом, устало обмахиваясь стопкой протоколов. Свет бил ему в глаза, вызывая головную боль, и он раздраженно щурился, поворачивал лицо и так, и сяк, но от этой яркой напасти не было спасения. Свет был везде. Наконец, он попытался прикрыться листами, но почувствовал на себе косые взгляды окружающих. Не выдержав, он хлопнул стопкой по столу и, перебивая речь докладчика, громко сказал:
- Доктор Лайт, свет - это по вашей части. Уберите уже его.
Наступила гробовая тишина. Женщина крепкого телосложения, с аккуратно уложенными светло-русыми волосами, одарила нарушителя порядка грозным взглядом.
- Доктор Брайт, жалюзи в вашем распоряжении.
- Жалюзей не хватает. Повесьте шторы.
Воздух в зале был словно насыщен метаном: еще одна искра – и он бы взорвался. Брайт снова растёкся по округлому, эргономичному креслу, окидывая присутствующих взглядом из-под полуопущенных век. Он знал, что все они любили что-нибудь отмочить, и в свое время многие из них отлично повеселились, пока не почувствовали, что их беспредел становится слишком неуправляемым и необходимо взять ситуацию под контроль. Он также знал, что сейчас они готовы порвать его на куски просто потому, что каждый из них был им, а он ненавидел, когда его перебивают.
- Продолжайте, доктор, - нарушила тишину женщина, которую называли Лайт. Докладчик откашлялся, снова начиная читать с того места, где его перебили.
- …SCP-213 был перемещён в реанимацию после того, как с ним случился припадок в камере содержания. Осмотр выявил десять новых нарывов, появившихся на его спине, расстояние между которыми составляло ровно 5 см. Субъект по-прежнему утверждает, что они не причиняют ему боли…
Брайту стало зябко, несмотря на жару. Он вспомнил про свои собственные приступы, которые со временем становились все чаще и продолжительнее. Раньше он мог успокоить себя тем, что это просто побочный эффект, который надо переждать, перетерпеть, что-то вроде платы за его дар. Но с каждым разом он все больше боялся, что наступит день, когда он попросту не выйдет из приступа.
- …Источником аномалии SCP-213, по всей видимости, является паразитарное заражение его тела организмом неизвестного происхождения. Эта форма жизни не стремится к общению, но наблюдает за происходящим через надрезы на теле субъекта. Сам SCP-213 демонстрирует панику по этому поводу и несколько раз обращался с просьбами удалить из него объект. Любые просьбы такого характера от него должны быть отклонены.
Доктор снял очки и потер рукой глаза, затем вернул очки на место.
- Выношу на обсуждение вопрос о погружении субъекта в искусственную кому.
- Даже учитывая все попытки объекта сбежать, не легче ли пересмотреть условия содержания с учетом его слабых мест? Насколько я понял, его способности к дезинтеграции имеют ограничения, - заметил мужчина академического вида с аккуратно постриженной бородой. - Исследования этого парня имеют стратегическое значение и выходят за рамки интересов Фонда. Готов поспорить, что им скоро заинтересуются наши друзья. Я не уверен, что О5 одобрят идею с комой…
- Одобрят, - сказал Брайт и улыбнулся.
Консилиум закончился в 13.00, сотрудники начали расходится. Брайт сидел, утонув в своём стуле, и подбрасывал в воздух ручку. Ему не хотелось никуда идти. Светловолосый мужчина интеллигентной наружности тоже задерживался без всякой видимой причины. Он медленно собирал свои бумаги, явно растягивая время.
- Доктор Гла-а-асс, - окликнул его Брайт, вальяжно растягивая слова. - Давненько мы с вами не беседовали по душам. Что странно мне. Вам не приходило в голову, что я нуждаюсь в психологической помощи больше, чем все ваши пациенты?
Доктор Гласс был обращен одним из последних среди старшего персонала. На то были две причины. Во-первых, Брайт старался не начинать свою экспансию с людей, специальность которых сильно отличалась от его. Это могло вызывать трудности в то время, когда ему ещё приходилось активно скрываться от сохранивших индивидуальность сотрудников. Хотя психология была не той наукой, на изучение которой пришлось положить полжизни, все же, психологический подход и образ мышления сильно отличался от медицинского.
Во-вторых, Брайту хотелось, чтобы психолог как можно дольше оставался собой.
- Доктор Брайт, - отозвался тот, кого называли Глассом. - Хорошо, что вы задержались. Я хотел поговорить с вами о подборе персонала.
Брайт брякнул ручку об стол и накрыл её ладонью.
- Я вас внимательно слушаю.
"Гласс" обошел его и сел на стул по его левую руку. Он склонил голову на бок, заглядывая Брайту в лицо. Джек поморщился: когда он успел нахвататься этих психологических ужимок?
- Выглядите неважно, - заметил “Гласс”.
- Это жара, - бросил Брайт в ответ. - Вы плохой психолог. Давайте сразу к делу.
- В общем, я раздумывал о том, как можно было бы усовершенствовать систему подбора персонала. Если вы и дальше планируете так активно… пользоваться амулетом, то некоторые вопросы психологической диагностики отпадают сами собой. Может быть, вместо этого вам хотелось бы предложить какие-то другие параметры, которые действительно для вас важны. Какими бы вы хотели видеть новых сотрудников?
- Просматривайте их медицинские карты. Чтобы никакого геморроя и простатита. Наберите женщин, пусть на каждого сотрудника-мужчину приходится хотя бы одна женщина. Каждой твари по паре. Может, хотя бы тогда они займутся чем-то действительно полезным. И распорядитесь, чтобы здесь повесили более плотные жалюзи. И ещё стулья. Я хочу, чтобы такие были во всех конференц-залах.
На лице “Гласса” появилась знакомая, успевшая осточертеть раздраженная мина - Брайт словно в зеркало взглянул.
- Вы знаете, что эти вопросы меня не касаются. И нет, я не буду их никому передавать. И нет, я не читаю ваши мысли. И нет, сейчас тоже.
Брайт уставился на собеседника.
- А с чего вы взяли, что знаете, что у меня в голове? - Брайт сам не заметил, как перешёл на фамильярный тон. - Думаете, если попали в тело мозгоправа, то и все его штучки сразу получили на блюдечке? Думаете, видите людей насквозь, а?
- Я думаю, доктор, - "Гласс" выпрямился и расправил плечи, - что я прекрасно знаю, что происходит у вас в голове по той же причине, по которой вы знаете, что происходит в головах у каждого из Смотрителей. Как вы недвусмысленно сегодня намекнули.
Джек ядовито оскалился.
- Хах. Ой-ой. Прижгли, доктор Гласс. Прямо дымится. Идите отсюда. Я рассмотрю ваше предложение по персоналу и вышлю вам список своих пожеланий.
“Гласс” встал, ещё несколько секунд пронзая Джека колючим взглядом, потом взял со стола папку и направился к выходу.
"Почему я так себя ненавижу? - подумал Брайт с горечью. - Чёрт, все-таки не надо было жертвовать мозгоправом".
Это настигло его, когда он шел по коридору из зала для заседаний в свой кабинет. Он припал плечом к стене, стараясь устоять на ногах, хотя голова шла кругом и вся перспектива перед глазами плыла и закручивалась в спираль. Он был сразу во множестве мест, его кожа соприкасалась с тысячей разных поверхностей одновременно, горела, мерзла, прижималась, намокала. Его зрение наводнил миллион разнообразных картин: ярких, тусклых, темных, цветных, зеленых, серых, всех цветов радуги, а слух тонул в какофонии накладывающихся друг на друга звуков. Он наблюдал, бежал, размышлял, вспоминал, бил битой по мячу, плакал, смеялся, смотрел порно, читал отчеты, кормил рыб, мучился от боли, спал, играл на укулеле. Миллион противоречивых чувств, воспоминаний, мыслей, каждая из которых вопила: «Я! Я! Я настоящая! Я – это ты!». Все это был он. Сам в себе, наедине с собой, бегущий от себя к себе, запертый внутри своей головы, не знающий больше никого и ничего, кроме себя. Каждую минуту сам себя создающий и пожирающий. Окруженный призраками, одинокий и пустой, заблудившийся в собственных глубинах и забывший, кто он.
Он сполз по стене, обхватывая голову руками.