— Хочу сказать, у меня еще не было настолько молодого клиента, мистер Фендрель.
— И все еще нет. Мы уже встречались, Мардбери.
— Нет, что вы, в записях все точно. Мы никогда не встречались, мистер Фендрель. Возможно, я работал с вашим другом? Или родственником с другой фамилией?
— Несколько лет назад к вам обратился за помощью один не самый умный человек, вложивший все свои сбережения в акции одной-единственной компании. Его звали Грин.
— Да, Грегори Грин… Я помню его. Как я понимаю, вы с ним работаете — или работали?
— Когда он пришел в ваш офис, весь его портфель ценных бумаг помещался в одной-единственной папке. Тогда у вас еще была только трость. Грин стоял здесь, вот на этом месте, и он очень неловко протянул вам свою папку. Тогда вы сказали — это точная цитата — "Боже, взгляните на себя".
— К чему вы это?
— Мардбери, "Артур Фендрель" — всего лишь небольшое, хм, "изменение", несомненно, приятное, которым я пользуюсь сейчас. Между нами… Я и есть Грин.
— Что ж, понятно. Из всех людей, за которых вы смогли бы себя выдавать, вы выбрали наименее подходящего. Конечно, люди больше не умирают, но никто не становится моложе. Грин был старше меня на десять лет, и…
— …и у него были убитые легкие, черные, как смоль, зубы и чертова большевистская революция в печени. Посмотрите на меня. У меня отличное здоровье и наконец-то белые зубы.
— Мистерь Фендрель, не знаю, что не так с вашим чувством юмора, но…
— Давайте поговорим в другом месте, здесь вы слишком уж потеете. Как насчет того, чтобы обсудить возвышенное и низменное в той милой кофейне ниже по улице? Там подают те чудесные сэндвичи, что так вам нравились. Там вы убедили меня инвестировать в фармацевтический бизнес. Если я вас дурачу, то все, что вы потеряете, сходив со мной — время. Бессмысленное ныне понятие. Но если же нет… Я помогу вам сделать ваш Новый год действительно запоминающимся.
Поздним осенним вечером Крешимира Ковачевич возвращалась домой на велосипеде. Замерзшее, скрытое облаками солнце вгоняло ее в сон, а дорога, испещренная трещинами и разбросанными камнями, не давала уснуть. Бутылка с таблетками гремела в рюкзаке всю дорогу до дома, но мешочек с личинками просто молча трясся и подпрыгивал.
Хорватская зима обманчива и сурова. Свитер не давал верхней части тела Крешимиры замерзнуть, но ноги, прикрываемые лишь униформой консьержа, немилосердно обдувал ледяной ветер. Дом ее представлял собой крепкую кирпичную коробку с узкими амбразурами вместо окон и единственной лестницей наверх — настолько крутой, что ходьба по ней скорее напоминала подъем в гору. Крешимира узнала бы свою квартиру даже по запаху: из-под двери несло духами, яичницей и гниющей плотью.
На каждом столе и возле каждой стены слабо тлели спирали от комаров, а свет был выключен. На кухне, на слабом огне, стояла кастрюля. Отец Крешимиры вышел из спальни: глаза у него были, как у давно мертвого, и несло от него, как от раскопанной могилы.
— Где пропадала? Что, пьянствовала?
— Нет, отец. В отеле был ужасный день, я очень устала.
Крешимира хотела было положить сумку, но отец, опершись о стол, уставился на нее.
— Устала. Конечно. Твоя мать, несомненно, очень тебе посочувствует. Последние несколько часов из нее вытаскивали мух. Где замена?
Крешимира вытащила из рюкзака антибиотики и лечебных личинок и протянула отцу. Он выхватил их и бросился в спальню; его пальцы оставили на руке Крешимиры пятна черной желчи.
Холодильник был забит одними сплошными яйцами: яйца — дешевый источник белка. Крешимира вымыла кастрюлю, оставленную на плите отцом, разбила в нее четыре яйца, положила масло, молоко и соль. Она мешала смесь, пока та не пожелтела и не стала густой и липкой. Ужин.
— Крешимира! — взревел отец, выбегая из комнаты. — Что это?!
— Выглядит как чек, отец, — сказала она. — Знаешь, их уже довольно давно раздают в магазинах.
— Ты видела цену? Ты вообще думала головой? Почему так дорого?!
— В аптеке новый провизор. Я уже пытаюсь торговаться. Отец, можно я просто поем?
— Отлично. Ешь, спи, пей. Шлюха. Я ночей не сплю, сохраня…
— Что, отец? — Крешимира развернулась к нему. — Сохраняешь маму в комфорте? У нее не работают почки. Ее сердце не качает кровь. Сколько комфорта ей принесет еще пара подушек? Ты и впрямь считаешь, что нужно спускать все деньги на врача, который только и может сказать, что перед ним — труп?
— Следи за словами, девчонка.
— Он говорит мне следить за словами. Тело моей матери мертво, а ты относишься к ней так, будто у нее какой-то грипп. Если бы вы подождали совсем немного, я закончила бы институт и получила нормальную оплачиваемую рабо…
Отец схватил тарелку ее и швырнул в стену. Он уперся в Крешимиру взглядом, который говорил — давай, попробуй снова открыть холодильник, узнаешь, что еще здесь можно сломать. И она медленно дожевала то, что оставалось на вилке, подождала, пока отец выключит плиту, встала и вышла в свою комнату.
Она стащила униформу, сняв и отложив бейдж с надписью "Мира", и натянула пижаму. Подложив под голову одеяло, она уткнулась в телефон, просматривая последние полученные письма. В основном это, как и всегда, были отказы, но в этот раз среди них, между отказами из фотостудии и школы искусств, затесалось другое письмо. В этим письме предлагалась какая-то платная стажировка в качестве модели. "По идее, мне такое не должно приходить, — подумала Крешимира, — я же не доучилась". Но, когда все же открыла, она увидела, что это не приглашение отправить заявку — это просто приглашение.
— Когда мы впервые пришли сюда, официантка усадила нас вон в ту кабинку — да-да, в ту, за углом, где сидят эти две коровы.
— Верно…
— Вы еще не уверились? Если хотите, я могу припомнить, что за еду мы заказывали.
— Н-нет, нет, не… как это возможно? Грин, что вы с собой сделали? Это пластическая операция, да?
— Вот в пластику я бы в нынешних условиях не рекомендовал вкладываться. Хотя, думаю, на такую прозорливость ваши клиенты могут рассчитывать и без меня.
— Но как…
— Чуть позже. Сюда идет официант.
***
— Стейк, да? Похоже, черви уже проголодались. Мардбери, я перейду прямо к делу. Я не знаю, что за бессмысленной хренью я занимался раньше. Мне казалось, что вся ваша братия биржевых маклеров — скользкие ублюдки, набитые шампанским и кокаином. Однако сейчас мне было бы хуже, чем вам, не прими я тогда ваш совет. Хотя бы за одно это я в долгу перед вами. И я говорю не об итальянском спорткаре, в котором мы с вами сюда приехали. Я говорю обо всем этом — от пальцев, которыми я держу вилку, до вкусовых рецепторов, благодаря которым я наслаждаюсь пищей. За все это я перед вами в долгу, и готов отплатить, поделившись тем, что получил.
— Вы еще не сказали, что это.
— Недвижимость. В вашем случае — бесплатная. Это ваш новый дом, до самого конца, как долго вы бы ни хотели отсрочить этот конец. Я говорю о перемещении вашего мозга в… несколько менее шарообразное тело, уж не примите за грубость.
— Простите?..
— Не стоит так нервничать. Подождите, официант вытрет со стола воду, и мы продолжим. Боже, взгляните на себя.
Крешимира не сказала отцу, что уезжает. Впрочем, как она считала, она и так уже была в шаге от увольнения из отеля за то, что дала отпор назойливому постояльцу из номера двенадцать. Хорошо, что она не сказала об этом отцу - с него сталось бы наорать на Крешимиру за то, что она не взяла деньги.
Она взяла с собой бутылку воды, пакет вареных яиц и паспорт. Подумав, она забрала еще и рабочую форму, чтобы отец думал, будто она на работе. Перед ее уходом в доме стало еще хуже: спирали от комаров догорели, и исходящее из спальни зловоние вышибало из нее слезы и заставляло дышать через рот. Она не представляла, как отец мог там спать.
Когда Крешимира прибыла в международный аэропорт Дубровника, яйца в ее кармане раскрошились в кашу, а солнце уже заходило, окрашивая небо в пастельно-оранжевый. Крешимире было необходимо срочно продать велосипед; его купил какой-то турист. Она бросила форму консьержки в мусорное ведро и купила воды; дыхание сбивалось, ноги после долгой поездки словно одеревенели, и она отчаянно потела. "Они посмотрят на меня и отправят прочь, — подумала Крешимира. — И я вернусь домой, к отцу, без работы, после попытки побега…" Крешимира зашла в туалет и обнаружила его пустым. Она вытащила шампунь, мыло и кондиционер, включила кран одной из раковин, заткнула слив ладонью, подождала, пока вода немного наберется, и окунула голову внутрь.
В глубине терминала Крешимира увидела высокого мужчину, держащего ламинированную табличку с логотипом программы стажировки. Вокруг него столпились другие стажеры: все красивые и ухоженные, одетые, будто уже готовы выйти на подиум. Крешимира тоже приоделась, но в сравнении с ними выглядела… неухоженной. Когда она подошла к высокому, он наклонил голову и с интересом взглянул на нее; его глаза были скрыты за очками-"капельками".
— Крешимира Ковачевич? — уточнил он на плохом хорватском.
— Да.
Высокий отложил табличку и достал из кармана блокнот. Крешимира не знала, какие признаки его интересовали, но взгляд высокого, совершенно безразличный, несколько раз скользнул между ней и блокнотом. И в итоге он так ничего туда и не записал. В конце концов он сообщил, что разрешает ей остаться, если она приведет себя в порядок перед отлетом.
И сказал он это не только ей: все туалетные комнаты были забиты стажерами. Некоторые были чуть старше Крешимиры, может быть, уже в аспирантуре, другие же выглядели так, будто не закончили даже среднюю школу. Она встала перед зеркалом рядом с одной девушкой с озорным, немного ехидным выражением лица, выглядевшей так, словно она сошла со страниц сказок о принцессах. Девушка, заметив, что Крешимира держит в руках всего лишь расческу, тихонько спросила:
— Что, забыла вещи?
— У меня нет вещей, — пробормотала Крешимира.
Девушка, сочувственно глянув на нее, протянула свой набор косметики. Она стояла рядом и говорила, пока Крешимира прихорашивалась — хотя, скорее, приводила себя в порядок. Девушку звали Веселка. Ее родители получили такое же приглашение и решили, что это слишком хороший шанс.
— Ты в курсе, что нам надо делать? — спросила ее Крешимира. — Ну, мы прилетим туда, и что?
— Мы отправимся к дизайнерам сразу после приземления. Некоторые модели постарше, говорят, что на борту есть полный гардероб. А еще, — шепнула Веселка нервно, — говорят, первая сессия будет уже на взлетно-посадочной полосе!
— "Модели постарше"? Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Крешимира отвернулась и продолжила подводить глаза. Она бы и не вспомнила, где была в свой первый мучительный год в академии.
— Это мой четвертый раз. Первый был интересным опытом, но… не лучшим. На фото тело было чисто выбрито, на деле же волосы на нем росли, как на стероидах. Второе было получше, но плохая генетическая история… Я не хотел рисковать. Третье было великолепно, до сих пор вспоминаю о нем. Идеальное здоровье, идеальная внешность, идеальные гены — полный набор. Я даже изменил имя, чтобы полностью прожить новую жизнь. К сожалению, все закончилось автомобильной аварией — совершенно непоправимо. Однако именно тогда я осознал, чего мне не хватало все это время. И теперь — вот это. И это так волнующе, да?
— Где вы берете тела? Клонирующие чаны? Чашки Петри?
— Боже, Мардбери, не изображайте гуманиста. Вы знаете о целых отделениях больниц, где лежат такие же, как вы: разлагающиеся трупы снаружи, живые люди внутри. Внутрь таким запускают личинок, которые сожрут всю отмершую плоть, и, говорят, когда имаго мух и куски личинок выскребают обратно, даже чувствуешь, как ложка царапает внутренности.
— Прекратите. Я потеряю аппетит.
— Ваш желудок давно сгнил. Уж без обид. А я предлагаю вам перезапуск — предлагаю целые десятилетия, целую новую жизнь, чтоб вы могли начать все сначала. Сможете завести новое хобби, найти новую работу, удивить жену, в конце концов — я не против предложить ей то же самое, если вы захотите вспомнить о свадебных клятвах.
— Мы с ней не общаемся.
— Потому что ваше тело мертво. Именно об этом я говорю вам, Мардбери, и я точно знаю, что это так. То, что я вам рассказываю, должно бы заставить вас прыгать на месте от счастья, я… я…
— Это кровь? Что с вами?
— Официант… Официант! Воды, пожалуйста!
***
— Я так понимаю, эта проблема прилагается к новому телу?
— Да, и она у всех одна и та же: график приема таблеток, крайне строгий. Я, к счастью, не бывал на вашем месте, но, полагаю, вы вряд ли сочтете эти ощущения болью. Главное - не забывать принимать их перед сном. Или если возникнет дискомфорт.
— Захватывающе.
— А разве нет? Так вам это интересно?
— Где вы берете тела?
— А, ладно. Это корпоративный секрет, конечно, но… Мы используем клонирующие чаны. Вы берете образцы ДНК у доноров, настраиваете гены — и скоро вырастет новое тело с пустым мозгом, не способным думать, если вы понимаете меня. Меняетесь с ним местами и — хоп!
— Уфф, отлично. Тогда никаких проблем, я за. Сколько?
— Несколько миллионов, и стоимость услуги варьируется. Но не для вас. Первый стакан за счет заведения, я угощаю. Вот ваша ссылка, пароль — Lazarus, с заглавной L, потом "собака" и две семерки. Пожалуйста, держите планшет так, чтоб его не было видно посторонним. Если портрет затенен — значит, тело недоступно из-за обнаруженных проблем со здоровьем или кто-то уже его использовал. Те, что в золотой рамке — премиум-класс, только за отдельную плату, но к вам это не относится - вас обслуживаем за счет заведения. Кликнув по портрету, вы увидите все генетические и эстетические данные, а также объемную галерею фотографий, чтобы подогреть воображение.
— Симпатичные парни. Хм, рост за два метра, темно-рыжие волосы, никаких проблем в анамнезе?.. Тут есть и другой каталог. Какой пароль?
— Ну, это не…
— Я хочу посмотреть. Какой пароль?
— Ха. Я им не пользуюсь, но могу зарегистрироваться. Он будет у вас уже вечером… хотя это как-то странно.
— Спасибо. Однако хочу заметить: если ваши технологии позволяют генетически изменять органы, выгоднее было бы позволить индивидуальную настройку для каждого клиента, а не просто продавать готовые пресеты.
— Мы работаем над этим.
В самолете и впрямь был полный гардероб. Крешимира ступила на землю Америки одетой словно на подиуме. Ее сфотографировали, а после всех стажеров рассортировали по группам. Крешимира видела, как Веселку направили в группу, стоящую напротив, а потом их рассадили по автобусам, направившимся каждый к своему бутику.
Группа Крешимиры прибыла в модный салон "Fendrel and Dain's" в Западной Вирджинии.
Он действительно был… модным. В салоне был и подиум, и целый штат собственных дизайнеров, швеи, личные фотостудии, отделы реквизита, осветители и, конечно же, переводчики, снующие туда-сюда, как мыши. Тот высокий мужчина в очередной раз распределил их по разным группам, и Крешимира отправилась к команде фотографов и дизайнеров. Целый день они позировали, перебирая все возможные выражения лиц. Ходьбу по подиуму уже здесь рассматривали как своего рода норматив по физподготовке, и рядом оказался еще и взвод медработников — для лечения и, на всякий случай, выборочного осмотра. Ночью, когда все закончилось, стажеров отправили в отель неподалеку, выдав пособия, приятно гревшие карман.
Следующие несколько недель, как казалось Крешимире, она очень много работала в качестве модели и не делала ничего в качестве стажера. Изо дня в день проводились фотосессии, примерки, прогулки по подиуму… Еще чаще ее осматривали врачи, проверявшие, казалось, все ее тело целиком — от зрения до крови. В конце каждого дня она чувствовала только усталость и желание завалиться в постель.
И при этом она почти не училась. Никаких более опытных моделей, предлагающих советы или помощь, не было, и от этих "Fendrel and Dain's" несло все более подозрительно. Всем стажерам предоставили номера в гостиницах и сотовые телефоны, где в журнал контактов уже были записаны все сотрудники. "Небольшое пособие", которое им выдали, было настолько щедрым, что уж точно не могло относиться к зарплате. Все чувствовали себя так, словно их подкупают.
— Боян, здесь что-то не так, — сказала Крешимира.
— Черт, Мира, только не говори, что тоже считаешь это все лохотроном! В школе, помню, ты вечно болтала что-то типа "я, Крешимира, буду на обложке этого журнала, и этого журнала, и этого", а теперь вдруг все это стало подозрительным?
Боян Новак вытянулся на диване в вестибюле. Сейчас он был действительно красивым парнем, но так было не всегда: насколько Крешимира помнила, когда она еще посещала занятия, Боян сутулился, носил очки, а его улыбка была желтее осенних листьев. Теперь же он выглядел так, словно готов разорить бизнес цифровой обработки фото, даже его зубы стали белее снега.
— Нет, просто подумай. Здесь всего один начальник — тот высокий американец, дизайнеры постоянно представляют одни и те же платья в разных вариациях, а даже если нет, то все равно используют материал от других. Прямо как в том старом шоу, "Проект Подиум", видел его?
— М-м-м.
— "М-м-м", значит? Это — то же платье, в котором я была на фотосессии сегодня. Ты, черт возьми, видел его там.
— Мира, — Боян поднял руки, словно в жесте капитуляции, — просто это дерьмовый бренд, не способный вытащить из своей жопы приличный дизайн. Но все это реально. Послушай, дай-ка мне свой телефон.
— У тебя есть свой.
— Он же даже не твой, глупая. Хорошо, смотри: вот здесь — "Fendrel and Dain's" представляют уродливый сет-дизайн жестких и совершенно неоригинальных образцов на неделе моды в Нью-Йорке", ну и так далее… Что там еще, ага — "Fendrel and Dain's" обвиняют в плагиате собственной линии костюмов "Hugo Boss", направлено предупреждение о нарушении прав интеллектуальной собственности", бла, бла, бла… "Fendrel and Dain's" — мусорный бак. Но им очень нужны таланты, а нам очень нужно пробиться в индустрию. И вот мы, отчаявшиеся, но красивые люди, помогаем друг другу, ясно? Мы не сможем достигнуть большего, если, глядя на протянутую нам руку помощи, будем спрашивать, реальна ли она.
Крешимире очень хотелось, чтобы так и было. В вестибюле, где они сидели, на полу лежали красные ковры, а по стенам и потолку виднелась золотая отделка; это был дворец, и они были одеты подобающе — в дизайнерские, пусть и напрочь плагиатные, шмотки. Персонал отеля даже собрался ставить возле парадной лестницы елку, верхушка которой почти достигала хрустальных люстр. Если все это мошенничество, то ей следовало вернуться к отцу в Хорватию. Но если нет…
Крешимира вытащила из сумочки свой старый телефон и проверила банковский счет. Деньги, то "небольшое пособие", действительно лежали там. Они не исчезали, когда она расплачивалась картой в магазине или отправляла немаленькие суммы домой. Это были реальные деньги. Закрыв приложение банка, она заметила журнал пропущенных вызовов: звонки из дома уже исчислялись сотнями. Она не читала даже сообщений — отец наверняка прикрепил бы к ним фото матери, чтобы наказать ее, показав, как все плохо. Он должен был использовать деньги, что она отправляла. Должен был.
Боян предложил ей выпить с остальными стажерами — как он выразился, "получить настоящий американский опыт". Может, он уже и не выглядел очкастым придурком из колледжа, но внутренний стержень — по крайней мере, любовь к проверке печени на прочность — сохранился.
— Это я?
— Мардбери?.. Вы в курсе, который час?..
— Расскажите мне о процедуре.
— Завтра с утра, за кофе.
— Нет. Это хирургическая операция? Она безопасна? Что будет с моим старым телом? Точно ли эти клоны не имеют разума?
— На первые два вопроса — "да". Что будет со старым телом, зависит от вас, можете даже, блин, превратить его в дерево. Или, например, похоронить, хотя вряд ли кто-то придет на похороны. А насчет мозгов клонов… Как вы думаете, у нас где-нибудь просто стоит большая урна с надписью "клади мозги сюда" или вроде того? Или что мы упаковываем мозги в пакеты "Walmart" и смотрим, как мусоровоз увозит их на свалку? Спокойной ночи.
— Я принял решение.
— Отлично. Увидимся за кофе.
— Я прислал вам фото. Что думаете?
— Господи, бля, Мардбери…
— Что не так?
— Ничего, просто… эм… В смысле, у вас хороший эстетический вкус. Могу ли я спросить — почему?
— Естественно. Вы сказали, что это, быть может, мой единственный шанс, и я видел цены, так почему же нет? Зачем выбирать то же самое, когда можно переключиться на совершенно новую систему? Подумайте, это же целый список новых ощущений, возможностей… удовольствий.
— Не пытайтесь вскружить мне голову, девчонка.
— Извините. Просто… чем больше я об этом думаю, тем больше волнуюсь. Вы совершенно уверены, что это безопасно?
— Мардбери, кажется, ваши соседи не совсем вас расслышали, говорите погромче. К черту кофе. Приезжайте завтра ко мне домой, мы все обсудим, и я приведу хирурга.
— Простите. Это… ошеломляет. Благодарю, искренне благодарю за это.
— Спокойной ночи.
Крешимира вышла из бары подышать свежим воздухом. Она стояла, закутавшись в зимнее пальто, и смотрела, как струйки пара, вырывающиеся из ее рта, разбиваются о плечи прохожих. Слева от нее безбородый Санта звонил в колокольчик над чугунным котлом. Несмотря на все разговоры, Крешимира все еще ничего не понимала. Она держала голову опущенной, а волосы ее были растрепаны — что-то с детства, привычка, еще из Загреба.
Затем она услышала… это. Громкий визг — неясно, человек ли визжал или бессильно пытающиеся вцепиться в асфальт шины автомобиля — и визг этот притянул все взгляды к дороге. Дюжина педалей тормоза одновременно вжали в пол автомобилей, и в нос Крешимире ударил запах жженой резины. Послышался звук, какой бывает, когда гнется металл, хруст, треск, и громкий стон тонны металла, грянувшейся о землю. Пытаясь разглядеть картину произошедшего сквозь плотную толпу прохожих, Крешимира увидела только стекло и бампер автомобиля. И тогда все затихло, а прохожие принялись спешно выключать камеры на телефонах, чтоб вызвать 911.
Боян вместе с остальными вышел из бара, все раскрасневшиеся от выпивки, с выражением любопытства на лицах. Они начали проталкиваться сквозь толпу, и Крешимира последовала за ними. Прорвавшись вперед, они увидели — это была автокатастрофа.
На перекресток слишком неожиданно въехал грузовик, одна из этих огромных восемнадцатиколесных машин. В его бок врезались несколько легковушек и джипов, не получив, впрочем, серьезных повреждений. Несколько водителей уже вышли из машин, они разминали свои шеи и звонили куда-то — видимо, в страховую. Но была еще одна машина — итальянский спорткар, который был достаточно низким, чтобы, врезавшись в грузовик, разорваться надвое: нижняя половина проехалась под грузовиком, а верхняя была полностью срезана. Крешимира увидела большую часть машины с другой стороны грузовика, и увидела водителя в ней. Остальные прохожие тоже это заметили, и когда они начали кричать, у Крешимиры закружилась голова. Тело было одето в костюм, но галстук свалился и свисал с живота. Выше шеи у водителя не было ничего, а костюм в свете фонарей блестел красным.
Позади грузовика, восле искореженной крыши спорткара, лежала голова, в ее лбу блестели кусочки металла. Голова беспомощно открывала и закрывала рот, как рыба, вытащенная из воды, а взгляд ее отчаянно метался вокруг; вот он скользнул по группе стажеров, остановился на Бояне, но тут же отдернулся.
Боян проводил все еще дрожащую Крешимиру обратно в отель и потащился в свою комнату, шатаясь от слишком большого количества выпитого "настоящего американского алкоголя" всю дорогу до номера. При том, что он выпил всего четыре лагера.
Крешимира лежала в постели в одиночестве. Услышав звук сирен снаружи, она неосознанно поднесла руку к шее. Она думала — каково это, дышать без легких, думала о кишащем личинками трупе, зовущем ее по имени. Судорожно схватив свой телефон, она перевела домой всю недельную зарплату и уткнула лицо в подушку. Сон никак не шел.
— Жутковатая леди.
— Не дайте ей себя одурачить. Доктор Дейн — лучший наш специалист. Итак, прежде чем все начнется, у вас есть вопросы?
— Что насчет документов? Я же не смогу использовать тот же паспорт.
— Мы можем дать вам совершенно новые имя и личность, как дали мне. Что касается общества, то Грин и Бо… многие из наших клиентов просто… испарились — а из магического тумана выплыли такие имена, как "Фендрель".
— Вы все продумали, похоже. А… что насчет пилюль?
— Таблеток. Растворите их в воде, принимайте перед сном, или если почувствуете резкую боль в шее.
— Что случится, если я пропущу один прием?
— Резкая. Боль. В. Шее. Это не тот курс, который вам хотелось бы нарушить. Таблетки заставляют ваш головной мозг общаться со спинным, пока они не подружатся крепко-накрепко… в анатомическом плане. И вы, я уверен, не хотите, чтобы их общение прервалось.
— Ладно, ладно… Но… Я не знаю, что мне делать после всего этого?
— Жить, конечно! Экспериментировать, веселиться, смотреть или не смотреть в зеркало, примерять новую одежду, ложиться спать, принимать наркотики,поступать в колледж — все, что вы захотите. Я помогу вам во всем разобраться и привыкнуть к новой жизни. Как продавец автомобилей, пристегивающийся рядом с покупателем во время тест-драйва.
— Но это навсегда.
— Да, плохой пример.Но вы поняли. С моей стороны было бы преступлением просто оставить вас беспомощно дрейфовать в дивном новом мире после того, как вы зашли так далеко, а?
Крешимира с трудом придвинула холодильник к двери номера и разбросала по полу хлопья. Вернулась она в середине ночи — таков был ее новый распорядок. А Боян исчез.
Все началось с первого настоящего показа. Крешимира гордилась собой: она привлекла кучу зрителей, и казалось, что эта стажировка наконец-то будет удачной. Все было запланировано на Рождество, а стойка нарядов в кои-то веки демонстрировала оригинальность, а не безвкусицу.
После показа гости прошли за кулисы. Они осматривали моделей сверху донизу, задавая тому высокому парню вопросы, а он бегал от модели к модели, как продавец подержанных автомобилей. Она понятия не имела, что о ней сказали зрители и этот высокий, но видела, что высокий старательно ограждает Бояна от вопросов, как будто он здесь неуместен… или уже неважен.
На следующий день Боян оказался в другом модном доме в Нью-Йорке. Крешимира думала, что этого не может быть: он даже не выходил на подиум из-за конфуза с одеждой, какой такой талант в нем разглядели?
Боян оказался не единственным. Перевели с десяток моделей, а после набрали полсотни новых. С Филиппин — никто не говорил по-английски, как она и думала. Высокий сказал, что, раз все так хорошо прошло, на следующей неделе состоится еще один показ.
Крешимира глядела на дверь номера, одетая все в то же платье, что ей выдали для шоу. Она вышла на подиум первой, но высокий держал зрителей подальше от нее, будто она была музейной диковиной.Провонявшая квартира в Хорватии сейчас казалась ей много более гостеприимной, а гнева отца она боялась куда меньше, чем выхода за дверь.
Крешимира, посмотрев в окно, увидела самолет, летящий сквозь облака.
Верно. Она может сбежать еще раз.
Здесь не Хорватия, она может в любую минуту добраться до аэропорта. Вытащив свой старый телефон, она отключила вайфай, чтобы использовать сотовую сеть, открыла сайт аэропорта и попыталась заказать билет. На экране появилось сообщение об ошибке. Все становилось яснее: "Fendrel and Dain's" не запрещали своим жертвам покупать пиво или отправлять деньги домой, но, конечно, не позволили бы купить возможность побега. Но с наличными "Fendrel and Dain's" не могли сделать ничего, а в фойе стоял банкомат, и от него было всего несколько метров до площадки, где останавливались такси.
Был час ночи. В распоряжении Крешимиры был весь гардероб "Fendrel and Dain's", и она жалела, что не купила хотя бы свитер, в котором не привлекала бы внимания. Ладно, придется убегать в подиумном наряде, что-нибудь более обыденное она купит в аэропорту. Она отодвинула холодильник от двери и вышла из комнаты.
Она шла мимо комнат других стажеров. Она слышала, как некоторые из них весело болтали на хорватском и филиппинском. Она слышала, как кто-то из них звонит родственникам и отвечает на расспросы о своем будущем в индустрии моды. Она добралась до лифта и обнаружила его пустым. Она зашла внутрь и нажала кнопку вестибюля. Она была на восемнадцатом этаже.
Крешимира Ковачевич стояла в лифте, ее ноги чесались под ремнями на обуви, а лифт мерно гудел, унося ее вниз, к первому этажу.
На шестнадцатом этаже лифт остановился, и вошел тот высокий мужчина в своих очках-капельках. Он не сказал ничего, и лифт продолжил спуск.
Лифт, казалось, тормозил.
— Крешимира Ковачевич? — спросил он.
— Д-да, — пробормотала она.
— Вы не в порядке? У вас круги под глазами.
— От стресса.
— Завтра вас осмотрит наш врач.
Они доехали до десятого этажа, где в лифт ввалилась компания пьяных стажеров. Дальше они ехали, даже чуть быстрее, до самого вестибюля.
Когда остальные стажеры вышли, Крешимира, оттолкнувшись от стены — самой отдаленной от высокого — и вслед за ним подошла к двери. И тут она почувствовала, как ее плечо сжимают мертвой хваткой. Ее ноги горели, когда холодная рука вжала ее в пол. Прежде чем разум и голос вернулся к ней, дверь уже закрылась.
Высокий молча нажал кнопку одного из парковочных уровней.
Лифт ехал очень быстро.
— Вы взволнованы, так?
— Это не похоже на больницу.
— Это не медицинская услуга, Мардбери. Технически это даже еще не является услугой — всего лишь бета-тестирование.
— То есть возможны… глюки?
— Нет, нет. Мы проверяем общую привлекательность процесса. И поэтому я должен спросить еще раз: Мардбери, вы взволнованы?
— Естественно. Боже, как это… сюрреалистично. Что случится с моим старым телом?
— Продолжит разлагаться.
— Я хотел бы, чтоб оно стало деревом.
— Понимаю. Никогда не лишне позаботиться об экологии.
— Не хотите заняться чем-нибудь после всего этого?
— О, конечно. Как говорится, новый год — новый ты. Доктор Дейн, пожалуйста, введите нашему другу наркоз, а я тем временем схожу за ее новым костюмом.
Крешимира, вся в поту, проснулась в своем гостиничном номере. Она взглянула на часы: 1:01 утра. Снаружи все еще сверкали вспышки фейерверков, и лампа в номере еще горела, давая достаточно света, чтобы можно было разглядеть американский паспорт на столе и брошенную кучей одежду на полу. Обернувшись, она увидела, что Боян Артур все еще спит.
Она тихонько встала с кровати и направилась в ванную. Переход от темноты к свету заставил ее зажмуриться, но уже через несколько мгновений она приоткрыла глаза и взглянула в зеркало. Наклонившись поближе, разглядывая отражение, она поднесла руку к лицу, проводя пальцами по губам, по скулам… Она чуть задержалась на мешках под глазами. Доктор сказал, что они уйдут, стоит ей хорошенько выспаться, а здесь она точно не выспится. Взявшись за зеркало, она отодвинула дверцу шкафа вместе со своим отражением в сторону, открывая взгляду полку с двумя оранжевыми флаконами. Она взяла левый — он был наполнен больше — и вытряхнула на ладонь две таблетки: бледно-розовые кругляши размером примерно с четвертак. Она налила в чашку воды-из под крана, бросила туда таблетки и смотрела, как они, шипя, растворяются и превращаются в пузырьки, а затем залпом выпила. На вкус это было словно сочный персик.
Убрав бутылку, она закрыла зеркальную дверцу, наклонилась к отражению поближе, едва не утыкаясь в него носом, и отодвинула со лба прядь волос. Разрез уже заживал. Из комнаты раздался голос Бояна, и тот, кто теперь носил тело Крешимиры, улыбнулся и вышел из границ отражения.
Одинокий мусоровоз с грохотом катился по дорогам под утренним солнцем, так же, как и всегда в это время суток. Рабочие в оранжевых светоотражающих комбинезонах, свесившись с задней части бака, обсуждали вчерашнюю игру, изредка помахивая в сторону попадавшихся на пути редких утренних пташек. Мусоровоз проехал уже сотни дворов, поглотив тысячи мешков, коробок и пакетов. Где-то в глубине Западной Вирджинии рабочий, засунув руку в контейнер, вытащил объемный пластиковый пакет, от которого явственно несло гнилой плотью. То, что можно было рассмотреть сквозь него, напоминало множество розовых капель, втиснутых в пакет одна к одной. Но рабочему было наплевать на содержимое пакета — он уже проезжал пару мясных лавок, мусор в которых ничем не отличался, и ему не терпелось обсудить вчерашний "звездный тачдаун". Грузовик продолжил свой путь на свалку, и отныне Крешимире Ковачевич оставались только сны.