14 мая 1883 года:
Сегодня утром получил престранное послание. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как я вернулся в Англию, едва не расставшись с жизнью в попытках стать первым человеком, чья нога ступит на вершину грозной и смертельно опасной горы Эверест. Здесь, в Лондоне, я погрузился в изыскания и принялся за лечение своих ран, а также решил перенести на бумагу воспоминания о душераздирающем восхождении в горы и столкновении с горным существом на великой высоте, что едва не закончилось моей смертью. Боюсь, этому повествованию так и суждено остаться рассказанным лишь на страницах моего дневника. Я не мыслил снова отправляться в дальние странствия до начала осени. Но, сдаётся мне, сегодняшнее письмо не даст моим планам сбыться. Сие формальное послание было написано на сложенном пополам куске твёрдой бумаги, будто приглашение на свадьбу, и текст его я представляю любезному читателю ниже.
Лорду Теодору Томасу Блэквуду, кавалеру ордена Британской империи;
От Жозефа д'Анфана, полковника Пехотных Войск Французской Республики
Сим сердечно приглашаю вас принять участие - состоится
ОХОТА
на великого и ужасного зверя, являющего собой угрозу многим тысячам жизней.
ТАРАСК,
существо огромного размера и страшного вида, что недавно считалось лишь преданием,
восстало и несёт угрозу безопасности Прованса и самой Франции.
От имени Президента Республики полковник д'Анфан наделён правом
выплатить
ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ АНГЛИЙСКИХ ФУНТОВ
тому человеку или людям, кто убьёт злокозненного зверя.
R.S.V.P.1 на имя Плк. д'Анфана, Кенсингтон Роуд-22, Найтсбридж, Лондон.
Я тут же взялся за перо и набросал ответ, отправив его послеобеденной почтой. Доводилось мне охотиться на лис, на слонов, и на всяких тварей, больших и малых, но никогда не слышал я о таком существе, как Тараск, и уж тем более не представлялся мне случай на него охотиться. До вечера я просидел в кабинете, и перерыл не один толстый том энциклопедий истории и мифологии, но, наконец, нашёл это слово в собрании народных преданий о святой Марте, что была сестрой Марии Магдалине. Святая женщина усмирила зверя своей песней. Судя по описанию, зверь был ужасен - колоссальное химерное создание, что дышало огнём, а шкура его была покрыта чешуёй, отражавшей любой клинок. Убивало оно без жалости, и ради одного только развлечения разрушало всё на своём пути.
Письмоносец прибыл, когда день уже клонился к закату. Я получил адрес и направление, куда мне следовало явиться послезавтра для обсуждения охоты. Я всегда твёрдо придерживался того мнения, что даже в самых неправдоподобных баснях кроется зерно истины. Я не знал, разрушает ли сейчас юг Франции огнедышащий гигант, но ясно одно - и армия, и сам президент искали такого человека как я, и выставили такую награду, которой хватит, чтобы отправить дюжину экспедиций в охоту на зверя. В эту среду мне предстоит узнать, что за этим стоит.
16 мая 1883 года:
Сегодня присутствовал на собрании полковника д'Анфана, прошедшем в частном помещении нашего Города, в клубе под председательством мессиров Маршалла, Картера и Дарка. (Дабы читатель не усомнился в моих моральных принципах, поспешу заверить, что я никоим образом не причастен к этому клубу и не плачу взносов; товар, которым они промышляют, оскорбляет меня в лучших чувствах, а контингент их посетителей - и того более.) Но в этот день в их заведении без окон не было обычного сонмища цыган и женщин лёгкого поведения. Вместо них стояла группа людей в униформе французской армии, а дверь охранял небольшой отряд наших солдат. Слуги и кельнеры явно чувствовали себя свободнее в нашей компании, чем среди обычных завсегдатаев, и разносили напитки и закуски для гостей.
Почётных гостей, не считая меня, на этом собрании было трое. Один из гостей, американец, некто Рузвельт - молодой человек, зарекомендовавший себя одарённым охотником на крупную дичь в заокеанской Америке. Также был господин Дюков, русский, известный мне как историк и учёный. Наконец, был ещё один мой соотечественник - тот самый мистер Харрис, с которым, как помнит мой читатель, я вступил в битву умов на берегах Нила в 1855 году. Не стану утомлять читателя длительным изложением нашей прошлой встречи; напомню лишь, что мы с мистером Харрисом некогда учились в Итоне, тогда в моих глазах он представал обычным негодяем, да и то, что я слышал о нём после обучения, не смогло бы заставить меня изменить своё мнение об этой личности.
Полковник д'Анфан, вымотанный и обеспокоенный низкорослый мужчина среднего возраста, говорил кратко и сразу же объяснил ту причину, по которой созвал нашу четвёрку. Существо, которое правительство его страны называло Тараском, появилось, по его словам, в первое воскресенье после Пасхи близ посёлка Тараскон (что любопытно, названного в честь самого сказочного зверя) и разрушило поселение до основания, погубив несколько тысяч жизней. Горстка выживших в буйстве зверя рассказывали о гигантском ящере, ловком и безжалостном, который выбежал прямо на центральную площадь и принялся разрушать всё и вся на своём пути - дома, людей, скотину. Один из крестьян, жену и детей которого разорвал на клочки ящер, поведал, что зверь обратился к нему на чистом французском и сказал о них так: "Ils étaient répugnants."2
С тех пор, продолжал полковник, жертвами Тараска пало три прованские деревни и бесчисленное множество крестьянских угодий. Зверь нападал без жалости, без причины, убивал ради убийства и оставлял за собой только разрушение. Армия бросила против него в бой войска, конницу и артиллерию. Выживших было немного, и по их словам, тварь выдержала прямое попадание пушечного ядра, и не остановилась - даже не сбилась с шага - а зияющая дыра в его груди заросла, пока зверь бежал громить артиллерийскую позицию. По всей области был объявлен карантин, граждан эвакуировали сонмами, армия и репортёры плодили рассказы о чуме и прусских реваншистах, но правительство Франции боялось, что может случиться худшее - если зверь продолжит свой погром, под ударом окажутся Ним, Авиньон и Арль.
В нашу четвёрку, по словам полковника, входили лучшие охотники и самые выдающиеся светила науки, которые только знало его правительство. Он не мог положиться на нас полностью, но богатый опыт в области охоты и доступное нам милостью науки лучшее оружие и лучшие инструменты могли дать нам надежду на успех там, где его силы потерпели провал.
С собрания я ушёл со стопкой бумаг в руках - изложенными в письменном виде знаниями подчинённых полковника о Тараске, квинтэссенция всех попыток его разведчиков узнать о твари больше. В субботу наша четвёрка пересечёт Ла-Манш пароходом и своим ходом двинется в самое пекло. Работный, мой верный лакей, уже начал собирать чемоданы, и подготовил к пересылке наиболее "необычные" виды оружия, которые имелись в моём арсенале. Перспектива работать рука об руку с Харрисом радует меня не более, чем сомнительная привилегия пожать руку Сатане, но господа Рузвельт и Дюков кажутся мне людьми здравомыслящими и крепкими духом, так что, если удача будет на нашей стороне, наша пёстрая четвёрка вернётся в Англию с целым состоянием в кармане и волнительным рассказом на устах.
20 мая 1883 года:
Поездка на поезде из Кале обошлась без происшествий, и мы сошли с поезда в Авиньоне. Кажется невероятным, но при всей моей любви к дальним странствиям я до сей недели так и не побывал во Франции, но, в конце концов, страна это цивилизованная и лишённая древних тайн и неуловимых зверей, к которым я питаю особенную страсть (или думал, что питаю). С мистером Рузвельтом мы провели долгие часы, обсуждая свои похождения; я нахожу его по-настоящему интеллигентным человеком, прекрасно понимающим суть естествоиспытателя. С господином Дюковым разговор клеился тяжелее; человек он замкнутый, и предпочитает общество своих книг и научных трудов, а не попутчиков. Он с гордостью продемонстрировал множество своих изобретений, которые вознамерился испытать на Тараске - ружьё, которое стреляет лучами электричества, сгущённый керосин, что горит, но не взрывается, и последний, по его словам, прототип - громоздкую пищаль на треноге, работающую на очищенной урановой смолке (в чём, я считаю, она может быть похожа на дестабилизирующие мушкеты г-на Мота, один из которых я взял с собой в дорогу).
С мистером Харрисом же я как мог, старался в дороге не разговаривать. Я твёрдо намерен не уронить достоинства джентльмена во время нашей поездки, но от этого человека у меня во рту становится кисло. Во время посадки на поезд в Кале я имел оказию наблюдать, как в багажный вагон грузили больших размеров ящик, в котором, по его словам, находилось его "секретное оружие". Говорить, что находится в ящике, он отказался наотрез, но глядеть на него было немного не по себе - казалось, вокруг ящика, когда его несли мимо нас, вымерзал самый воздух. Так или иначе, в нашу повозку он не влезет, и пока мы оставим его в хранилище в Авиньонском банке.
Оружие и провиант уже погрузили в повозку, и нам привели коней. Завтра полковник д'Анфан сопроводит нас до границы карантинной зоны. Там, как сказал он, нам предстоит действовать самостоятельно - у него нет лишних людей, и он вступит в бой только в том случае, если тварь нападёт на укрепления и попытается прорваться.
20 мая 1883 года:
За прожитые годы я видывал войну во всех видах. Я лично был свидетелем тому, как Британская Империя обрушивала свой гнев на врагов, когда вёл своих солдат в бой во время Опиумных Войн. В Африке мне довелось видеть, как племена аборигенов сражаются до последнего бойца, разрушая всё на своём пути. В Крыму мне едва удалось выжить, а вокруг сражались и умирали тысячи людей и разорялись города. Разрушения, которые я видел там, не идут ни в какое сравнение с хаосом, что сеял Тараск на своём пути.
Авиньон, казалось, находился в осаде - по улицам ходили военные патрули, окраины города были заставлены баррикадами. Невдалеке от окраины города проходила граница карантинной зоны. Солдаты усердно копали траншеи, возводили укрепления. Часовые, совсем ещё юные, выглядели так, словно прошли не один бой и видели неописуемый ужас. Из города выходил нескончаемый поток эвакуируемых - женщины, дети. Некоторые не брали с собой ничего, кроме надетой на них одежды. Многие смотрели растерянно, словно не понимали, по какой причине их заставляют покидать свои дома. Проходя мимо, я спросил одного из них, видел ли кто Тараска. Лишь немногие - разведчики и дозорные - видели зверя на большом расстоянии, ибо, по их словам, не было никого, кто бы выжил, вступив со зверем в ближний бой. Пока что Тараск не осмелился напасть на возведённую военными линию обороны, но, по словам часового, два дня назад он сам видел зверя в миле от линии фронта. Тот словно смотрел прямо на него. Мистер Харрис с неохотой согласился выехать на разведку в одиночку, а мы с господами Рузвельтом и Дюковым направились по дороге в Тараскон, чтобы по месту происшествия узнать как можно больше об объекте нашей охоты.
Тараскон представлял собой зрелище абсолютного разрушения. Десятки трупов лежали прямо там, где их настигла смерть. Большую часть города пожрал огонь, а знаменитый тарасконский дворец и другие каменные строения лежали в руинах. В немногих уцелевших стенах зияли дыры. Ни единой души не было в городе - ни мужчины, ни женщины, ни скотины, ни твари мелкой, ни птиц, ни зверей полевых. Не устояли даже зелёные насаждения. От такого зрелища у меня ёкнуло в груди - мог ли всего один зверь устроить такие разрушения?
Лагерь мы решили разбить на краю погибшего города. К вечеру вернулся мистер Харрис и сообщил, что заметил Тараска на юго-западе у села Бельгард, когда тот разрушал крестьянский дом. По такому следу, сказал он, несложно пройти, ведь на его пути оставалась только голая земля. Даже трава пала под натиском ярости зверя. Завтра мы двинемся по следу и вступим с чудовищем в бой.
22 мая 1883 года:
Сегодня мы столкнулись с Тараском и, милостью удачи, нам удалось спастись живыми.
Мы отправились на юго-запад к Бельгарду, каковой нашли не в лучшем состоянии, чем сам Тараскон. Оттуда след зверя вился на юг, потом на запад, потом на северо-запад по крестьянским угодьям и опасно близко к Ниму. Вскоре после полудня вдали показался и сам зверь. Он не двигался и, казалось, задремал на солнышке. Тараск был массивен, больше кита в длину и больше жирафа в высоту, а весом, должно быть, превосходил обоих. Чешуя его блестела на полуденном солнце, а громадные оскаленные зубы блестели среди учинённого им хаоса. Будь у этого зверя крылья, я бы назвал его драконом.
С оружием наготове мы подкрались к существу на расстояние меньше тридцати метров. Г-н Дюков начал устанавливать своё ружьё на урановой смолке, которое, по его словам, должно было немного зарядиться перед выстрелом. Господа Рузвельт и Харрис взялись за слоновые ружья, а я приготовился стрелять из дестабилизатора частиц. Мы залегли за низким заборчиком у одной из покинутых ферм, потянули на палочках. Сделать первый выстрел по нечистой твари выпало мне. Для устойчивости я положил ствол ружья на забор, прицелился в голову спящего Тараска, задержал дыхание, взял последнюю поправку и выстрелил.
Выстрел поразил зверя точно в то место, куда я целился, и, к нашей вящей радости, верхнюю часть головы Тараска снесло начисто. Зверь обвалился наземь, я с облегчением выдохнул. Потребовался один выстрел, чтобы убить зверя, который погубил тысячи людей и был грозой целого народа. Мистер Харрис испустил вопль радости - и тут мёртвый зверь ожил. Тараск поднялся на ноги и развернулся в нашу сторону. Его череп истекал кровью, мозгом и слизью, лишившаяся одного глаза морда уставилась на нас. Зверь издал рёв, от которого кровь стыла в жилах, и понёсся на нас во весь опор быстрее, чем африканский боевой слон. Господа Рузвельт и Харрис едва успели разрядить свои ружья по зверю - так быстро нам пришлось убегать. Харрис отбросил слоновое ружьё, достал припасённую многозарядную винтовку меньшего калибра и разрядил весь магазин в бок зверя. К нашему ужасу, раны затянулись за считанные секунды. Господину Дюкову пришлось выключить своё ружьё на урановой смолке, так и не успевшее зарядиться, и взяться за электрическое ружьё. Три выстрела по открытой ране оглушили чудовище и дали нам время добраться до коней. Едва мы успели вскочить в сёдла, как Тараск снова оказался на ногах и бросился на нас, а зияющий провал в его черепе быстро затягивался плотью и костью. Второй выстрел из дестабилизатора частиц начисто отнял переднюю ногу зверя, и он захромал за нами на трёх ногах, не теряя боевого духа. Мы разъехались на четыре стороны, уговорившись встретиться за пределами карантинной зоны. Я успел увидеть, как чудовище погналось за мистером Рузвельтом, на ходу отращивая новую ногу, но тому удалось перехитрить исполина, и к заходу солнца мы уже сидели в обществе солдат на баррикадах. Гордости нашей был нанесён серьёзный удар, но телесное здоровье не пострадало.
28 мая 1883 года:
Удача и Божий промысел не оставили нас; до сегодняшнего дня Тараск не пытался выбраться за пределы карантинной зоны, и спокойно разорял покинутые крестьянские угодья Прованса, поедая оставшийся без хозяев скот и разоряя посадки. Вторая вылазка против зверя, сделанная нами числа двадцать третьего, также не увенчалась успехом, и мы сошлись во мнении, что обычной пулей, электричеством или огнём зверя не убить, ибо раны его зарастают с изумительной скоростью, а стойкость к ранам и увечьям так велика, что даже залп из бортовых орудий флота Её Величества не смог бы уничтожить зверя, прежде чем тот сам уничтожит храбрых моряков. Мы решили, что Тараска необходимо сначала обездвижить, а потом обрушить на него такую разрушительную силу, чтобы уничтожить зверя раз и навсегда, прежде чем тот успеет вырваться. Несколько часов мы строили планы действий, пока старый сержант, стоявший в ночном дозоре, не попросил минутку нашего внимания. Как сказал он, во время его службы во Вьетнаме, местные племена восстали против французского правления в шестьдесят восьмом году, и строили ловушки весьма элегантной конструкции, лёгкие в маскировке и крайне смертоносные. До самого утра мы с мистером Рузвельтом вынашивали детали этой идеи, а на следующий день наша четвёрка выдвинулась в поля, чтобы соорудить ловушку.
Соорудили мы её в полях под Гравзоном, селом между Тарасконом и Авиньоном, которое Тараск пока не разорил, благо тамошний уровень грунтовых вод был для наших целей благоприятным. По нашей памяти, в холке зверь достигал девяти футов, в ширину - шести, а длина его составляла тридцать футов3. Полковник д'Анфан с видимой неохотой выделил нам несколько солдат, с чьей помощью мы и выкопали в поле широкий и длинный окоп, в котором мог поместиться зверь, достаточной глубины, чтобы Тараску не удалось выбраться до начала нашей атаки. Дно ямы было сплошь утыкано заточенными стальными колышками - сотнями колышков, смазанных ядовитой субстанцией, секрет которой я узнал на Востоке. Вдоль по центру всей ямы мы настелили деревянный помост, достаточно прочный, чтобы выдержать всадника, но не массивную тушу Тараска. Землеройные работы затянулись на четыре дня. По их завершению мы перетянули яму сеткой и насыпали поверх травы и листьев. Издалека ловушка казалась обычным участком земли, но в её глубине таилась смерть.
Мистер Харрис заприметил Тараска милях в двух от места наших работ, поэтому завтра наша ловушка захлопнется. Мистер Рузвельт вызвался на роль приманки - на коне он подъедет к чудовищу, сделает выстрел из слонового ружья, а когда тот погонится за ним, заманит зверя в яму. Мы с господами Дюковым и Харрисом ляжем в засаде в неприметном месте, а после выйдем к краю ямы и обрушим на тварь всю силу нашего оружия - ружей, дробовиков, дестабилизатора частиц и электрического ружья Дюкова. Также, если тому удастся наконец его зарядить, завтра будет сделан первый выстрел ружья на урановой смолке. Когда мы опустошим все боеприпасы, в яму будут вылиты четыре бочки сгущённого керосина мистера Дюкова, который он и подожжёт. Божьей милостью от зверя к завтрашнему вечеру останутся лишь кости да пепел.
29 мая 1883 года:
УСПЕХ!
План сработал, как по маслу. К тому времени, как мистер Рузвельт вовлёк Тараска в погоню, солнце уже миновало зенит, но вскоре чудовищная рептилия рухнула в яму, насадила себя на колья и не могла двинуться, пока мы обрушивали на него силу оружия. Под ударами рвущих его плоть пуль и взрывчатки зверь издал крик, которому позавидует само Пекло, но плоть зверя уступала натиску оружия, а горящий сгущённый керосин не давал ей отрасти заново. Г-н Дюков велел нам отвернуться и не смотреть на выстрел ружья на урановой смолке, и велел справедливо - вспышка была буквально ослепительной, а над ямой поднялся столп дыма и пламени, вскоре переросший в некое подобие гриба. Когда пламя потухло, на дне ямы лежал лишь обугленный скелет.
Громоздкий череп твари, побитый пулями и обожжённый, мы отделили от тела, а отряд явившихся после взрыва солдат спешно забрасывает яму землёй. Завтра мы принесём череп в Авиньон и получим заслуженную награду.
30 мая 1883 года:
БЕДСТВИЕ!
Когда мы вошли в Авиньон с нашим трофеем, войска чествовали нас, как героев. В лучах рассветного солнца череп Тараска казался белее, чем вчера, и кусочков обугленной плоти на нём, казалось, было больше, чем когда мы вытаскивали его из ямы. Наверное, зрение играло с нами шутки. Наша четвёрка позировала для фото, а господин Дюков попросил сделать его фотографию с головой, вставленной между тяжёлыми челюстями павшей рептилии.
Каков же был наш ужас, когда челюсти с хрустом сомкнулись, начисто отняв голову Дюкова от тела. Череп Тараска покатился по подиуму и снова щелкнул челюстями, вырвав новый кусок из тела Дюкова. Солдаты завопили, кое-кто упал в обморок - на черепе быстро нарастал новый покров из мускулов и чешуи. Мы смотрели, не в силах двинуться. Солдаты почётного караула дали залп по черепу. Вместо отлетевших кусочков тут же выросли новые, я же мог лишь стоять и смотреть, как кости покрывают сплетения жил и мускулов, принимая форму. Челюсти лишённого тела зверя открылись, и голова проревела на французском: "Vous me rendez malade"4.
С другой стороны городской площади послышались крики. Я обернулся и увидел невозможное - остальную часть Тараска! Безголовое тело было покрыто землёй и гнилью, держалось на жалких обрывках мышц, но с потрясающей скоростью неслось по площади, стаптывая людей и не обращая внимание на пушечные и ружейные выстрелы в своём стремлении воссоединиться с головой. Краем глаза я заметил, как мистер Харрис пустился в бегство. Мистер Рузвельт отметил, что бежит он в сторону банка, где хранится его тайное оружие. Череп Тараска же старательно прыгал в мою сторону, так что я последовал за Харрисом.
К тому моменту, как мы добежали до банка, мистер Харрис уже выволок ящик из хранилища в фойе банка и спешно отдирал доски. Вскоре ящик развалился и нашему взгляду предстал каменный гроб воистину древнего вида. Казалось, что один его вид разом отнял всё тепло у воздуха в помещении, а вид саркофага заставил меня содрогнуться. Крышку держали на месте три толстых цепи с тяжёлыми замками. Сама же крышка, равно как и весь саркофаг, была покрыта резными рунами, похожими на шумерские или аккадские. Признаю, что языки древней Месопотамии я так и не изучил, но от гроба, казалось, исходило ощущение неправильности. Мистер Харрис извлёк из кармана пиджака кольцо с тремя ключами и принялся вскрывать замки. Я обратился к нему с мольбой прекратить это безумие и бежать прочь, пока есть возможность, но он настоял, что стоит этому гробу открыться, и победа окажется в наших руках. Он оттолкнул крышку гроба и едва успел бросить взгляд на своё тайное оружие во плоти. Из гроба взметнулась оливковокожая рука, держащая меч, и снесла ему голову.
За все свои проведённые в странствиях среди диких и примитивных народов годы не видел я человека столь свирепого, столь стихийного и преисполненного первобытной ярости, как тот, кто сейчас выбирался из гроба. Обнажённый воин с мечом в руке, со струящейся гривой чёрных волос, чьё тело от головы до пят было покрыто татуировками, которые изображали нечто сверхъестественное, и надписями на древних языках, непохожими на письменность, созданную когда-либо человеком. Говорят, что Шерман, американский генерал, однажды ответил на просьбы своих врагов о пощаде, что с тем же успехом они могли бы взывать к буре. Сейчас же предо мной стояла, как мнилось мне, сама стихия бури.
Мистер Рузвельт обратился к нему с мольбой и просьбой о помощи. Тот, словно и не слыша слов, взглянул на Рузвельта и сделал выпад мечом. Рузвельт отбил его ружьём, ствол треснул под могучим ударом, и, к моему удивлению, полубог бросил свой клинок. Рузвельт подобрал меч, нанёс ответный удар, и в мгновение ока у полубога снова появился меч в руке. Рузвельт бился как мог, но вскоре был загнан в угол. Не по сердцу мне вступать в честный бой двух джентльменов, но я не мог видеть, как мистера Рузвельта зарежут посреди этого хаоса, поэтому я поднял револьвер и опустошил барабан - все пять пуль - в голову полубога.
Тому следовало упасть замертво, но оливковокожий разрушитель лишь повернулся и свирепо уставился на меня. Как Тараск, лишённый половины лица, и всё равно готовый убивать. Он выронил один из клинков, быстро махнул рукой в воздухе, и что-то полетело в мою сторону быстрее, чем я смог отреагировать. Одно движение, и я не мог пошевелить руками. Воин каким-то образом материализовал бола - излюбленное оружие пастухов Южной Америки, которыми те стреноживают убегающих животных - и обмотал им мою грудь. Ещё один взмах, и второе бола захлёстывает мне ноги, сбивая наземь. Он подошёл ко мне, готовясь нанести смертельный удар, как вдруг стена банка за моей спиной содрогнулась, подалась, и раздался гневный рёв - Тараск, почти целый и невредимый, вошёл в здание в поисках своих незадачливых убийц.
Увидев Тараска, полубог мгновенно утратил интерес к нам с мистером Рузвельтом. Вот, подумал я, почему покойный бедняга Харрис считал его своим тайным оружием - этот человек, этот гнев во плоти, жил, чтобы сражаться, и Тараск был его идеальным соперником. Битву, которая разразилась между двумя бессмертными исполинами, не описать и на сотне страниц; мы с мистером Рузвельтом спрятались в безопасное нутро хранилища банка, которое, казалось, одно не пострадало от обрушенной ими друг на друга ярости. Прошло изрядно больше получаса, вокруг них полегли сотни людей, а центр Авиньона превратился в руины. У полубога не хватало одной руки, половины ноги, глаза и большей части мозга, а его живот был вспорот. На его месте почти любой давно бы умер, но он сражался, временами даже отрезая куски своих кишок и делая из них оружие. Тараск пребывал в не менее плачевном состоянии; когда полубог обратил внимание на ружьё на урановой смолке г-на Дюкова, зверь лежал на земле и пытался прийти в себя на том самом месте, где всего час назад царило столь праздничное настроение.
Мы видели, как полубог идеально точными движениями извлёк из ружья ядро на урановой смолке. Движением руки он создал подобия бомб и взрывчатки, прикрепив их к ядру, которое примотал к своей груди. Запалив фитиль, он ринулся на Тараска, который снова изготовился к столкновению. Нам с мистером Рузвельтом уже довелось видеть неистовство этого ружья в управляемом состоянии, и по этой причине наблюдать за развитием событий нам не хотелось. Мы спешно отступили в хранилище, площадь осветилась ослепительным светом, а потом пронёсся ветер сильнее ураганов Карибского моря, захлопнул дверь и заточил нас внутри.
Здесь темно. Мой электрический светильник едва даёт достаточно света, чтобы писать эти строки. Не знаю, насколько хватит воздуха в запертом хранилище. Здесь нет ничего похожего на еду и воду, кроме безжизненного тела мистера Харриса, и, будучи богобоязненными джентльменами, мы с мистером Рузвельтом поклялись не вступать на тёмную тропу, пока самые наши жизни не окажутся в опасности. Не знаю, удастся ли мне выбраться. Если нет, то пусть этот дневник будет моим предсмертным посланием и свидетельством тех ужасов, что обрушились на этот уголок нашего мира.
13 июня 1883 года:
Милость Божия не оставила нас. Утром первого числа дверь хранилища отворилась, и нашим взорам предстал майор французских войск во главе отряда, искавшего выживших. Мы с мистером Рузвельтом были обезвожены и уже страдали от урановой лихорадки; к счастью, в Марселе проживает коллега моего доброго друга Генри, который встретил нас в больнице и предоставил лечение, спасшее нас от неизбежной смерти, что влечёт за собой сия коварная болезнь.
Насколько мне известно, полковник д'Анфан мёртв, и вместе с ним в объятом пламенем Авиньоне погибло десять тысяч человек. Те, кто выжил, как нам рассказали, были серьёзно обожжены и ослепли, и вскоре жизни многих из них заберёт урановая лихорадка. Ни Тараска, ни полубога после взрыва никто не видел, равно как и, впрочем, того ледяного саркофага, где последний спал до того, как покойный мистер Харрис выпустил его на свободу. Пройдут годы, а может и десятки лет, прежде чем этот край воспрянет к былой славе.
Из небольшого числа свидетелей величайшего бедствия, постигшего Францию в последние годы, лишь мы двое были в самой гуще событий, и потому военные отнеслись к нам крайне подозрительно. Допрашивали нас несколько раз - сначала солдаты, потом полиция, потом - политики. Пока мы говорили, неподалёку стоял человек, лицом англичанин, и записывал за нами, но не проронил ни слова. В конце концов нам удалось избежать ссылки на Чёртов Остров, но обещанной награды нас лишили, и строго-настрого наказали не являться больше во Францию до конца жизни. Взрыв, что прервал бытие Авиньона, был, как нам рассказали, виден за сотни миль, и все щелкопёры от Парижа до Нью-Йорка упражнялись в спекуляциях - в качестве объяснения предлагалось всё от упавшей звезды до сверх-оружия Германии и Божьего Гнева. Нас предостерегли от разглашения истинной природы событий, и отправили восвояси.
В Кале мы с мистером Рузвельтом распрощались; он желает вернуться в Америку и всерьёз заняться политикой. Желаю ему успеха в этом начинании.
Я же вернулся в свой лондонский дом. Работный сообщил, что этим утром прибыла открытка на моё имя. Почерк в этой краткой и не подписанной записке напоминал того англичанина, который вёл записи на допросах - время от времени мне удавалось бросить взгляд в его записи. Текст этого послания я представляю ниже:
Лорду Теодору Томасу Блэквуду, кавалеру ордена Британской империи;
Королевская Организация по Безопасности, Сдерживанию и Охранению Аномальных Объектов и Диковин просит вас явиться на встречу, результатом которой может стать взаимовыгодный союз. Просим вас явиться в любое удобное для вас время (кроме воскресенья) по адресу Мэрилибоун-Роуд 19, Вестминстер, и сказать, что вам назначена встреча с доктором Четверг. В этом вопросе просим проявлять осмотрительность.
До сего дня я ни разу не слышал об этой Организации, и не знаю, стоит ли мне принимать участие в их таинственных затеях. Возможно, я выслушаю их, но я никогда не состоял на одной и той же службе долгое время, и превыше всего ценю свою свободу как естествоиспытателя и исследователя. Скоро увидим.