Летнее солнце низко висело в небе, расписывая облака во все оттенки красного, оранжевого и фиолетового. Сияющие лучи пробивались сквозь сосны, выстроившиеся вдоль грунтовой дороги. Они медленно ехали на взятом в аренду автомобиле, найдя время выпить на природе, да и просто насладиться компанией друг друга. Отпуск был идеей Дмитрия, он в нём нуждался; - но он был рад, что остальные тоже были с ним. Отпуск в одиночестве было последнее, чего бы он сейчас желал. Это было здорово – чувствовать себя дома; ему доставляло немалое удовольствие возможность побыть в роли гида для своих друзей. Мало кто понимает красоту русской природы: степи – это важная часть их общей души, как борщ, как водка.
Вначале он отвез их на Родину, в Москву. Они видели радужные шпили собора Василия Блаженного, возвышающиеся краснокирпичные стены Кремля, Мавзолей Ленина и внушающий ужас фасад Лубянки, прежде чем направились к разрушенным останкам былой славы Сталина – Беломорканалу. Они прогуливались по берегу и бросали брезгливые взгляды на грязную, маслянистую воду, признавая в проекте рабский труд. Заметив крошечные памятные таблички, они отдали дань памяти погибшим, поражаясь, как результат такого труда достиг нынешнего плачевного состояния, не забыв, впрочем, отметить и тот факт, что не одно судно успело пройти за то время, пока они там находились. Стрельников тихо вздохнул и продолжал тоскливо смотреть. Они не понимали, не могли понять его истинный смысл.
Он продолжил ехать, что позволило им несколько передохнуть под успокаивающий шум гравия под колесами. Дорога в обоих направлениях растягивалась на многие километры; пересеченная более мелкими дорожками, она вела путешественников сквозь пространство, которое было современной Россией. Он улыбнулся про себя той улыбкой, которую берёг для особых случаев, таких, как этот. Он сказал им, что хотел бы на несколько дней заехать домой; и это действительно было так – их последняя остановка в пути. Машина свернула на обочину и медленно остановилась; это был огромный русский летний дом в традиционном стиле. Остальные заметно оживились и удивленно оглядывались, когда он вышел из машины.
Некогда он принадлежал его матери, она купила его сразу после распада в 1992-ом, когда недвижимость покупалась так же дешево, как японская электротехника. Они обустроились и проводили здесь лето, вдали от безумия Москвы. Он смотрел на него, стоя руки по швам. Краска выцвела до серости, во многих местах облупилась и отвалилась, не выдержав суровых зим. Провисший обветшалый карниз и старые качели, чьи ржавеющие цепи были сложены на земле. Он услышал, как закрываются двери автомобиля за его спиной, слышал, как они вышли и встали позади него; но он не обратил на них ни малейшего внимания, ступив на крыльцо. Трухлявое дерево тихо застонало под его ногами.
Стрельников хотел войти через переднюю дверь, но та оказалась покрыта листом фанеры. Он попробовал открыть её – заперта. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить, что ключи обычно прятались под одной из досок крыльца; он раздвинул их с помощью ножа и, не обращая внимания на паутину, достал заляпанный латунный ключик. Тот идеально подходил к замку; открыв дверь, он шагнул внутрь; остальные последовали его примеру. Он помнил, как вошёл сюда в первый раз: пластиковая мебель, покрытая слоем пыли, затхлый запах; помнил, как она выметала пыль через эту дверь в неясный летний воздух. Сейчас же не было никакой мебели: только следы многих лет в запустении, пыль и грязь.
Пройдя через зал, он увидел кухню – её облицовка с нарисованной клубникой теперь исчезла в неузнаваемых оттенках белого, осталась только печка слева, где они когда-то вместе готовили завтрак. Он быстро отвернулся, бросив на своих друзей нервный и смущённый взгляд.
«…Был мой летний дом», - сказал он застенчиво. Они кивнули и участливо улыбнулись, внимательно ожидая в коридоре, решив не следовать за Дмитрием, когда тот начал подниматься по лестнице. С каждым его шагом деревянные доски скрипели и опасно прогибались под его весом. Наверху всё было почти так же, кроме одной комнаты – спальни.
Она была пуста, за исключением небольшого столика с синей жестяной коробкой на нём. Здесь тоже потребовался нож, но спустя некоторое время он открыл её и заглянул внутрь. Сначала его взгляд упал на записку; дрожащими руками он развернул её и молча начал читать.
«Мой дорогой Дмитрий», - так она начиналась, написанная её элегантным волнистым русским почерком.
«Прошло уже почти два года, как я получила известие о твоей смерти. Я ждала так долго, как смогла. Девочки говорят мне, что надо надеяться, но я знаю, как глупо и наивно с моей стороны иметь хоть малейшую надежду на то, что ты когда-нибудь вернёшься ко мне. Мне так тяжело без тебя, клянусь, иногда я слышу в шуме ветра твой голос, и в этот миг мне кажется, что ты снова со мной. Я ждала, Дмитрий. Но я не могу больше ждать.
Может быть, эта телеграмма действительно была ошибкой, и ты когда-нибудь вернёшься сюда, ко мне. Я оставляю тебе это письмо и эти воспоминания в надежде, что, быть может, это поможет тебе понять, что делать дальше; как и мне. Я держалась за них как могла; надеюсь, ты всегда сможешь увидеть на них меня, исчезнувшую теперь меня. Я не могу больше оставаться здесь, где всё так напоминает мне о тебе.
Я хочу, чтобы ты знал что ты значишь для меня: пожалуйста, поверь мне: я никогда не забуду то, что ты заставил меня чувствовать, когда мы были вместе. Я стараюсь забыть всё дурное и оставить в памяти только светлые моменты. Я всегда любила тебя и всегда буду любить.
Надеюсь, ты поймёшь.»
Она подписалась изящно как никогда. Ева Кирилловна Стрельникова. Так бы её звали, если бы он когда-нибудь вернулся к ней домой.
Воспоминания нахлынули на него, сбив дыхание и подкосив колени, как только он увидел сложенные фотографии. Он оставил их, понимая, что они ему не нужны: он и так видел их каждую ночь во сне.
Он видел её на кухне, освещенную солнцем, запутавшимся в её волосах; она была похожа на ангела, когда собиралась готовить – в этом с клубничным узором фартуке, так хорошо подходившем декору комнаты. И что ещё страшнее, он видел её лицо, когда сказал ей, что уходит, видел боль и беспокойство, видел проблеск надежды в её глазах, когда поцеловал и пообещал, что однажды вернётся.
Он чувствовал её в своих объятьях, когда они сидели на берегу Беломорканала, лениво наблюдая дрейф судов, когда она, растянувшись, лежала, прижавшись ухом к его груди, слушая спокойный ритм его сердца. Он вспомнил мягкое прикосновение её кожи и то, как она светилась в лунном свете, когда они засыпали вместе; вспомнил её руки, обвитые вокруг его собственной. Он чувствовал её силу и её слабость в тот момент, когда обнимал её ещё раз, говоря о короткой войне ради сохранения мира, зная, что это ложь, зная, что и она знает.
Он слышал её мягкий голос, говорящий об их планах на будущее: как они будут сидеть на веранде и наблюдать закат над полем, как это было сегодня. Он вспомнил её сухой смех на его неловкие шутки или какие-нибудь глупости, вспомнил её улыбку, которая всюду сопровождала его. В один миг, она предстала перед ним вся, какая была, - но только в его мыслях. Он понял, что она всегда была там.
Она была с ним во время обстрела, когда чеченцы запускали в него свои ракеты и когда направляли против него своё древнее оружие. Она была рядом с ним, когда он был подстрелен, держала его за руку в полевом госпитале и нежно гладила его волосы. Она была с ним до работы в Фонде, когда они увезли его от неё навсегда, по своим связям в русской армии отправив весть, что он был убит в бою под Грозным, оставив ей только телеграмму и обручальное кольцо.
Это было девять лет назад.
Он поднял стопку фотографий, чувствуя, как под ними что-то шевельнулось. Навязчивый блеск заставил его узнать золотое кольцо, которое он дал ей, когда просил стать его женой, за две недели перед отъездом на Вторую чеченскую войну. Он увидел его и в этот момент понял – больше здесь для него ничего не осталось. Он сунул коробку под мышку и спустился вниз в тишине. Его попутчики смотрели с любопытством и молча предлагали свою поддержку. И он знал, что это искренне.
Они вышли вместе и вернулись в арендованный коттедж, больше похожий на водочный магазин. Трое его соотечественников напились и устроили на ночь вечеринку в спальне наверху.
Он спал один.