— Так вы новый Вырезатель, верно?
— Нет, я предпочитаю зваться Резаком, госпожа Режиссер. Это чуть более резко. Резак. Резко, да?
Резак подмигнул, щелкнув пальцами в сторону стоящей у двери женщины.
— Обязательно было приносить это сюда?
— Вы, верно, хотели сказать "их", и нет, не обязательно, но они так любят новые знакомства. Они бы расстроились, если бы не увиделись с вами.
Режиссер, зажав нос, поглядела на гниющую плоть.
— Вы видели кого-нибудь еще?
— Когда я прибыл, здесь не было никого.
Обойдя стол, Режиссер заняла кресло напротив Резака.
— Ладно. Не могу не спросить, как вы пронесли это сюда, не привлекая внимания?
Резак уперся безучастным взглядом куда-то в зубы Режиссера. На одном из зубов было заметно пятнышко помады.
— Не привлекая внимания?
— …а знаете, я не хочу этого знать.
Между ними повисло неловкое молчание. Спасаясь от неловкости, Режиссер уткнулась в свой телефон — отправила сообщения паре-тройке своих актеров и принялась играть в пасьянс. Изредка она позволяла себе поднять взгляд, каждый раз при этом замечая, как Резак аккуратно разбирает на части человеческую руку, стягивая кожу и сдирая мышцы окровавленными ногтями. С невиннейшей улыбкой на губах он дергал за сухожилия, наблюдая, как танцует и дергается его костяная марионетка.
"Боже, ну и дитя", — только и подумала Режиссер.
— Эй, народ, вы тут… ой. Вы новый Вырезатель?
В дверном проеме неловко мялся Композитор.
— Резак. Вы, должно быть, господин Музыкант, верно?
— Ну, вообще-то господин Композитор, и… черт, ну и вонь. Это — люди?
— Вы хотели сказать "они", и да, все так.
— Ха. Путевая тема. Жестко, жестко.
— Самые жесткие тут кости, остальное помягче.
Композитор наконец прошел в комнату и устроился рядом с Режиссером.
— Так, Сэнди, ты должна это послушать. Помнишь, я работал над тем сэмплом, ну, "круче, чем быть крутым"? Кажется, я наконец замиксовал все как надо. Послушай. Можешь послушать оба.
Композитор протянул Режиссеру айпод с легонько покачивающимися наушниками. Воткнув наушнники в уши, она нажала на "плей". Сперва ее лицо было непроницаемым, затем на нем отразились поочередно ожидание, смущение и, наконец, сдержанное веселье. Она тихо рассмеялась.
— А ведь неплохо!
— Вырезатель, не хочешь послушать?
Резак отвел взгляд от груды гниющей плоти.
— Резак. Да, пожалуй.
Он протянул красную, в кровавых подтеках и разводах руку, и Композитор осторожно уронил айпод в нее. Резак аккуратно вставил один наушник, затем другой. Композитор в нетерпеливом ожидании всмотрелся в лицо Резака, ожидая увидеть хоть какое-то подобие эмоций. Но не увидел. Трек закончился, и Резак положил айпод обратно на стол.
— Не понимаю.
— Ну, ты же знаешь оригинал, да?
— Да.
— И слышал крик, верно?
— Да.
— Ну и… Блин, что, не доходит?
— Нет.
Композитор и Режиссер обменялись понимающими кивками. "Чертово быдло", подумали оба.
— А, впрочем, не парься. В этом сложно разобраться. Там куча слоев.
Композитор смахнул кровь и плоть с экрана айпода, включил другой трек и уселся в свое деревянное кресло. Режиссер по-прежнему сидела, уткнувшись в телефон. Резак разделывал следующую руку. В дверь вошли оживленно беседующие Скульптор и Строитель.
— Понимаешь, чел, когда ты строил лестницу, надо было… О, чудно, он уже пришел. Зажми нос, чел.
— Ну и вонь…
— А я что говорил?
— Да уж. Вот это жестко.
— Самые жесткие тут кости, остальное помягче.
Двое уселись по разные стороны от Резака. Строитель попытался завязать беседу:
— Ну, Выре…
— Резак.
— Ок, Резак. Трудно было нас найти?
— Нет.
Прервавшаяся было пауза затянулась.
— Ну…
И еще затянулась.
— Боб, я тут закончил работу над той песней, которая "круче, чем быть крутым". Послушай-ка.
Строитель, с облегчением выдохнув, протянул руку за айподом. Сперва его лицо было непроницаемым, затем на нем отразились поочередно ожидание, смущение и, наконец, сдержанное веселье. Он рассмеялся.
— А ведь неплохо! Тим, давай, послушай.
Строитель протянул айпод Скульптору мимо Резака, по-прежнему ковырявшегося в руке. Скульптор воткнул в уши наушники. Сперва его лицо было непроницаемым, затем на нем отразились поочередно ожидание, смущение и, наконец, сдержанное веселье. Он рассмеялся.
— Чел, это больше, чем неплохо. Как думаешь распространять?
— Отправлю по почте, пожалуй. Кстати, мне сегодня пришла интересная посылочка. Поломанная версия "We Are The Champions", французсий, блин, кавер. И там каждый артикль неправильный, прикинь?
Резак поднял взгляд, уставившись в прикрытые веки Композитора, в голове его мелькнуло какое-то смутное осознание, и лицо скривилось. Скульптор поспешил сказать:
— Да, мы поговорим об этом. Не тебе одному приходят посылки.
— О чем это ты?
— Дождемся остальных и обсудим.
В дверь ворвался Художник, потрясая зажатым в руке плакатом.
— Какой-то хренов мудила прислал мне вот эту дрянь!
Он развернул смятый плакат и продемонстрировал собравшимся. Плакат был почти полностью покрыт какими-то каракулями, но в центре была изображен детально прорисованный человеческий зад с подписью "У НЕЕ КЛЕВАЯ ЖОПКА" сияющими золотыми буквами.
— Не подходите близко. Будете смотреть слишком долго — обделаетесь. В буквальном смысле. Мне пришел этот плакат, я смотрю себе на него, удивляюсь, думаю — ну и ну, что за дела, а потом — хоп! И мои новые трусы изгажены напрочь.
Художник уселся между Композитором и Скульптором, бережно свернув плакат. Резак, нахмурившись, упер в него взгляд.
— Это новый Вырезатель?
— Предпочитаю зваться Рез…
— Да, именно.
Резак перевел взгляд на Режиссера. Та продолжала играть в "солитер" на телефоне.
— И как раз вовремя. Давно стоило убрать предыдущего. Он становился каким-то непутевым.
Скульптор, услышав комментарий Режиссера, неловко поерзал на стуле.
— Да ладно тебе, не так уж он был и плох. Даже спустя кучу лет.
— И все же. У стариков всегда не все путем.
— Ага, ты это Критику скажи. Кстати, его кто-нибудь видел?
— Когда я прибыл, здесь не было никого.
— Странно. Обычно он приходит первым.
Резак вздохнул.
— Хоть кто-то из вас меня слушает?
Все обернулись и уставились на него.
"Псих ебаный…"
В оцепленную комнату вошел Феликс Кори. Руиз поднял взгляд от лежащего на коленях наполовину желтого лезвия из углеродистой стали.
— Вырезатель.
— Дюшан.
— Как тебе пицца?
— Нормально.
— Хорошо.
Руиз огляделся вокруг и вернулся к покраске клинка.
— Что делаешь?
— Крашу лезвие из углеродистой стали в желтый.
— Зачем ты красишь лезвие из углеродистой стали в желтый?
— Потому что желтых не было в магазине.
— А.
Феликс уселся на один из разбросанных по студии деревянных стульев. В студии было полно электроники и лабораторного оборудования, в углу тихо гудела центрифуга.
— Что в центрифуге?
— Заразный рак.
— Зачем ты делаешь заразный рак?
Руиз поднял взгляд на Феликса.
— Чего ты хочешь, Вырезатель? Я занят.
— Я больше не Вырезатель. Я устал от этого.
— И? Мне хлопнуть тебя по спине и порадоваться? Уйди.
Феликс сидел на стуле в ошарашенном молчании. Руиз покрывал круглое лезвие краской, изредка опуская кисть в стоящее рядом ведерко.
— Я ожидал услышать хотя бы "неплохо".
— В честь чего?
— Потому что я оставил их всех позади. Я больше не с ними.
Руиз встал и ткнул в сторону Феликса лезвием, с которого капала краска.
— О, проблема была не в тебе. Ты не делал ничего, и, если честно, это меня охрененно устраивало. Ты был единственным членом этого блядского клуба, на которого мне было глубоко накласть. Но стоило тебе уйти, и к ним присоединился мой тупой братец, иметь его в сраку, и он уж точно все испортит.
— Твой… братец?
— ПИКО, БЛЯДЬ, УИЛСОН. Твой "приятель" утащил туда этого ебучего психопата тебе на замену. И это не было частью моего гребаного плана. Он просто все испортит. Пиздец. ПИЗДЕЦ!
Руиз метнул мокрое лезвие, словно фрисби, через всю комнату, и оно вонзилось в противоположную стену, войдя в штукатурку, словно в масло. Он просто стоял и смотрел, надувшись, словно балованный ребенок, на Феликса.
— Руиз, вообще-то Я тут ни при чем, и ты…
— Я знаю, что ты ни при чем. Знаю. Знаю. Блядь. Нахуй. Прости, Вырезатель.
— Я уже не Вырезатель. Зови меня Феликсом.
— Прости, Феликс.
Руиз прошел к стене и потянул за застрявшее в ней желтое солнце.
— До этого-то все было охренительно просто. Я прорабатывал все месяцами, все было спланировано, а потом этот мудила оказался в городе и показал им свои ебучие трупы. Он не человек искусства, он просто чертов монстр, и он куда больше усложняет ситуацию. — Руиз выдернул лезвие из стены. — Ты не должен был уходить. Ты должен был подумать о том, чтоб уйти, но уходить на самом деле, блядь, не должен был! Феликс, какого хрена ты именно сейчас решил выкидывать фортели?
Феликс не нашелся с ответом. Он просто сидел молча.
— Пико не знает, куда ввязывается, Пико — ебаный псих, ты даже не представляешь, насколько он поехавший. Он разрушит все, что можно. Блядь.
Руиз сел на место и продолжил красить лезвие. Феликс взял себя в руки и, наконец, задал вопрос, ради ответа на который и пришел:
— Так что именно ты хочешь сделать?
— Провести смену парадигмы. Убрать централизацию. Свергнуть Критика с трона.
— Но… как?
Руиз поднял лезвие.
— Видишь его, Феликс? Я работал над одним этим лезвием целый месяц. Самая тонкая моя работа за все эти годы. Посмотри на него — и ничего не почувствуешь. Я воткну его в стойку, и ты ничего не почувствуешь, я размещу его меж миллиона других таких лезвий, и никто не заметит разницы. По сравнению с этим лезвием все мои прошлые работы — просто детские каракули, потому что при взгляде на это лезвие ты не почувствуешь абсолютно ничего.
— И что он делает на самом деле?
— Ничего. Феликс, это лезвие совершенно ничего не делает, и это лучшая моя работа за всю жизнь. Всей распиханной по моей студии смертельной дряни достаточно, чтобы убить страну, и ничего из нее не ломает реальность, и именно это я хочу показать Критику, и это сведет его с ума. Феликс, я собираюсь заполнить эту комнату ловушками настолько очевидными, настолько глубоко идиотскими, что никто не стал бы их использовать.
А ВОТ И ПЕРВЫЙ АКТ
« Новаторские сорта | Хаб | Игрушечник и доктор »