SCP Foundation

не хотел продавать меня мистеру Фуллеру, но вряд ли у него был выбор. Если в нашем-то медвежьем углу тебя уволили за то, что обложил матюгами бригадира - это репутация. Ему просто больше никто не хотел давать работу - а он старался, тут уж будьте уверены. Каждый вечер, раз за разом, он приходил домой вымотанный и подавленный.

Конечно, я все свои слепые глазыньки проплакал, когда одним хмурым днём июня 1912 года Фуллер меня увёл, но поймите, что для пацана цирк - это ещё и приключение, а эмоции не живут долго. Блин, я даже не понимал, что всё это значит - час хныканья, а потом только и мыслей, что обо львах и о пляшущих медведях - я думал, мне предстоит именно это. К тому же м-р Фуллер пообещал, что мама и папа всегда смогут посмотреть, если мы будем в городе проездом. Позднее он сказал, что за эти годы мои родители ни в чём не нуждались. Не знаю, так это или нет - в наш уголок Луизианы мы не возвращались, и я их больше не видел.

Но всё же, по прибытии в цирк, я был поражён. Большего великолепия и представить было нельзя. Большой купол, фургоны и вагоны всех видов и сортов, некоторые совсем чудные. Он отвёл меня в сторону и пояснил - для работы в цирке мне нужно что-то уникальное. Сказал, что знает одного человека, который сделает меня особенным. И сделали - Боже, как сделали! В ту пору я не знал значения слова "тревожный", это было ещё впереди. Он отвёл меня к Портнихе Салли, храни Господь её душу, и сказал: "Так, Уриэль, сейчас Салли улучшит твои глаза. Главное не дёргайся". А Салли просто улыбнулась своими яркими кукольными глазищами и поманила меня поближе. Всё пахло камышом и лавандой - очень странное сочетание. Я помедлил было, так что Фуллер подтолкнул меня, и я оказался у неё в руках. Салли утешила меня - ей было видно, что я просто испуганный мальчик, но потом принялась творить свои чудеса. Самое странное - было не больно. В смысле, помню, как растягивалась моя кожа, помню, как она закрыла мне глазницы. И конечно, помню, когда она делала эти швы крест-накрест, но и тогда ничего не болело. А потом случилось чудо. Она поцеловала швы, и вдруг я прозрел! И знаете, когда в первый раз за семь лет жизни что-то видишь - это как заново родиться. Оказалось, что всё совсем не такое, как я себе представлял. Я даже и не знал, каков на вид я сам, а об остальном мире и речи не было. Полагаю, это меня во всей этой истории больше всего и встревожило. Фуллеру пришлось усадить меня в кресло, чтобы я ненароком не упал в обморок и не стукнулся головой. И он был прав, в обморок я таки упал.

Проснулся я в своём личном фургончике. Мыслимое ли дело, у семилетнего пацана свой личный фургон? Помню - внутри он был ярко-жёлтым. Раньше у него был другой хозяин - Густо, итальянец, что ли, один из первых клоунов Фуллера. Я так и не выяснил, что с ним стало. Фуллер всё говорил, что Густо не "совмещался" с его видением цирка, но без подробностей. Только знаю, что произнеси я его имя на виду у других циркачей, все затихали и смотрели мрачно. Сами гадайте, что хотите. Ну да ладно, Фуллер представил меня Мэнни, Человеку с Перевёрнутым Лицом, и принялся составлять номер со мной. Я-то всегда хорошо танцевал, девушки от моих танцев хихикали, а дамы в церкви лишались чувств, но этого было мало. Представление от Фуллера должно бить наповал. Мэнни научил меня управлять стебельками и выгибать их в разные формы. Для начала - простые. Круги, квадраты, потом что посложнее - треугольники и шестиугольники. Потом я научился придавать им формы сердечек, букв, а спустя годы тренировок - даже лиц. Вот уж что овации срывало, скажу я вам.

Я не выходил на сцену первые шесть месяцев в Цирке, но когда начал, меня сразу поместили во главу программы. На каждой афише в самом верху было моё имя крупными жирными буквами - "УРИЭЛЬ РЫБОКОСТ, УДИВИТЕЛЬНЫЙ СЛИЗНЕВИК". Я этим гордился и надеялся, что когда родители это увидят, тоже будут гордиться.

После каждого номера я пластом валился на пол фургончика. Другие номера были не такие спортивные. Вокруг меня бегают, скачут, прыгают с верёвки на верёвку, а я сижу на стуле и шевелю стебельками. И всё же, всякий раз к концу номера я был так вымотан. Но без аплодисментов я не мог, только они