Я помню своё рождение. Вспышки жизни были и до него. Первым было Я. Вторым - Группа. Бой и Бегство появились одновременно. До дня моего рождения у меня было сознание, но сознания не было.
Моё рождение произошло на краю джунглей, чуть поодаль от буйства роста, что цеплялось за проходящее по небу солнце. Ближе к земле растения душили, заслоняли свет, травили, питались соками трав и деревьев. Для тех растений, кому не под силу выдержать изматывающий натиск разрастающихся крон, время выходит быстро. Животные пользуются путаницей, и в моё время было так же. И по сей день я благоденствую на границах.
К краю джунглей подошла семья, влекомая своим делом. Одни двигались среди крон, перехватывались руками, с ветки на ветку. Другие шли среди кустарника, тесной и осторожной группой. К матерям липли грудные дети, глазастые и сморщенные. Они глядели на мир так, как могут глядеть только младенцы. И мой взгляд был с ними. От возбуждения кое-кто из молодых заухал, но взрослые утихомирили их жестами.
Они сказали:
Здесь - граница джунглей.
Здесь - равнина.
Здесь семья открыта и видна всем.
Седобородая самка-вожак двинулась в другом направлении. Она нашла искомое.
Там, где равнина переходила в джунгли, возвышался холм с едой, сделанный из затвердевшей глины и усыпанный отверстиями. Земля подле холма была пустой, ибо растения не могли расти рядом с ним. Не будет крон, не будет травы, где можно скрыться. Семье надо будет выйти на открытое пространство.
К холму с едой подошли некоторые из старших членов семьи. Молодняк, затаившийся в кустарнике, наблюдал за ними. Старшие, чей голод не был силён, и те, кто стоял невысоко в иерархии, расселись вокруг холма, наблюдая за травами и кустами, что росли поодаль. Самые голодные и самые уважаемые из старейшин обламывали сочные ветки и крупные травинки, очищали их до сердцевины. Старейшины воткнули прутики в отверстия на холме и принялись ждать.
Еде внутри холма не нравилось, когда в неё тыкали, и она закусила прутики. Еда шипела от гнева, карабкалась по прутикам. Старшие безбоязненно ели протестующую еду. Кое-кто делился с ближними и наблюдателями. Еда была, и еду ели. Дела у семьи шли хорошо.
Молодняк одолевало любопытство. Кое-кто выбрался из кустов под ободрительное уханье и жесты старших. Они и сами начали тыкать холм с едой. Иногда еда кусалась, и тогда раздавались болезненные возгласы. Иногда еда не убегала и не успевала сопротивляться, и тогда её удавалось съесть. Старшие делились с молодыми, молодые подражали старшим. Семья училась.
Движение.
Тревожное уханье.
Семья подобралась, выбирая направление для бегства.
Из кустов появилась другая семья, и у неё с собой были камни и тяжёлые палки. Другая семья подошла к дереву кула. Молодняк полез на дерево и принялся энергично трясти ветки. А внизу старшие собирали лучшие орехи. Остальные укладывали орехи на камни и били по ним палками что есть силы. Вкусный хруст сопровождался многоголосым уханьем.
Поначалу семья у холма с едой была озадачена незваными гостями. Что делает та, другая семья? Как им удаётся положить камни с дерева себе в рот? Вновь раздалось встревоженное уханье.
В этот момент те, кто пришёл позднее, прекратили колоть орехи и приметили семью у холма с едой. Пришедшие были поражены. Возле холма, сделанного ужасными, жалящими насекомыми, сидела семья и самозабвенно поедала маленьких тварей.
Это мы, но это не мы. Они странные. В семьях распространялось и крепло единое мнение. Все боязненно улыбались и угрожающе пританцовывали. Опасность. Кое-кто из склонных к агрессии самцов нашёл палку, покрытую сердитыми, жалящими обитателями холма с едой. И, когда он занёс руку с палкой, ко мне пришло самосознание. А когда палка упала среди напуганных, растерянных собирателей орехов, за их глазами появилось моё присутствие. Мои пальцы скользнули в их гипоталамусы и дёрнули.
Когда моё дело было сделано, обе семьи разбежались. На земле остался лежать один из старших самцов, лишившийся сознания от удара брошенного камня. В себя он пришёл только тогда, когда появились хищники - с моей помощью, конечно. Сверху мне было видно, как в его мозгу рождается мысль, что его существование скоро прекратится. Мне удалось вцепиться в его предсмертные воспоминания и пройти по их следу в джунгли. Несколько лет моей жизни прошли среди его семьи, на краю места, где они спали, в вечном ожидании. Со временем мне удалось распространиться на всю его семью и покинуть джунгли вместе с ними. Хищник, таившийся в каждом обмане зрения, каждой тени, каждом узоре - это я.
Ваши глаза заволакивал страх, и мне было видно, как вы выползли на равнины. Как львы отбирают вашу добычу и ваших детей. Ваша миграция на север, восток и запад разнесла меня по всей планете. Кто подстерегал зимой вас, не знавших снега? Я. Под звуки моего смеха вы искореняли своих собратьев. Мне хотелось вас убить, когда вы заводили дружбу с волками. Когда под вашими ногами трещал морской лёд, ваши бесполезные молитвы исчезали в моём чреве. Когда воссоединялись ваши семьи, обоюдное невежество омывало меня, а споры опьяняли.
И теперь я живу в мгновения, что проходят перед сном. Проснётесь ли вы? Я часто появляюсь в номерах гостиниц. Можно ли доверять тем, кто жил здесь до вас? Я следую по пятам тех, кто идёт незнакомой дорогой. А туда ли вы свернули? Каждая ошибка в прогнозе синоптиков приносит мне радость. Кончится ли вообще снег, пойдёт ли когда-нибудь дождь? Я нежусь в неверных переводах. Что вы сказали? Мне будет только в радость, когда на всех картах появятся слова "тут водятся чудовища", и никто не осмелится проверить. К чему рисковать? Я жажду гибели доверия, утраты определённости. Кто знает?
Слова обречены на неудачу.