Это история о войне. По сути, это своего рода сатира на менталитет холодной войны по отношению к победе и «врагу». В этой истории фигурируют сцены расизма, вражды и более обобщенного насилия и ненависти, что некоторые могут счесть тревожным. Эта история не предназначена быть легкомысленной, ребяческой или веселой. Помните об этом по мере прочтения.
Резко уходя от темы, прошу прощения за то, что продолжающаяся работа над данным проектом и его публикация так сильно затянулись. Я стремлюсь закончить оставшиеся главы. Благодарю вас за ваше терпение.
Соединенные Штаты Америки, 3-е сентября 1962 года:
Вечером миллионы американцев на Западном побережье США устроились поудобнее напротив своих радио и телевизоров, чтобы насладиться какой бы то ни было программой, которую их семьи обычно смотрят вместе. Однако, их идущая по расписанию передача было прервана срочным выступлением президента Джозефа Кеннеди-младшего.
Мои соотечественники, я глубоко сожалею, что мне приходится сообщать вам эту новость, но на чрезвычайном заседании Конгресса нами была объявлена война Советскому Союзу, Китайской Народной Республике и их союзникам. Наши агенты разведки в данных странах и системы раннего оповещения указывают на то, что эти государства совершили внезапное нападение, выпустив огромное количество межконтинентальных баллистических ракет в сторону Соединенных Штатов и их союзников.
Мы ответим им в полную силу.
То, о чем я собираюсь вас попросить, нелёгкая задача, но мы все должны пройти через это вместе, в наши самые тёмные часы, пока не настанет грядущий победный рассвет. Мы готовились к этому развитию событий, и я полностью уверен в мощи нашего военного замысла.
Если вы проживаете в городе с населением более 100 000 человек или рядом с военной базой, я должен настоятельно попросить вас направиться в центральный городской бункер, если только вы не имеете свой собственный. В случае, если ни один из этих вариантов не подходит, рекомендуется отправиться в подвал, заперев все двери и ставни на окнах, или в любое другое укрытие, которое есть в вашем распоряжении. Если вы находитесь на улице, немедленно направляйтесь в помещение. Будьте готовы выслушивать любые дальнейшие объявления через местные радиостанции.
Мы переживем это, граждане Соединенных Штатов. Факел свободы и демократии не погаснет. Нам нужно только быть сильными и пройти через это вместе. Благослови вас Бог и удачи.
Белый Дом, 3-е сентября 1962 года:
Мужчина звонит своему брату в последний раз. Ни тот, ни другой никогда не увидит солнце вновь.
– П… Привет? Да, Джон. Это Джозеф. Нет, пока что я больше никому не звонил. Я подумал, что тебе следует узнать первым.
– Да, я знаю. Слушай, в бункер тебе нельзя: они узнают, кто ты, и обвинят тебя во всем, что я сделал. Они тебя линчуют, Джон. Возьми Джеки и детей, и отправляйся в сельскую местность. Посмотрю, что я смогу сделать здесь, чтобы убедиться, что мои парни защитят вас.
– Мистер Президент, пора.
– Подожди ещё секунду, ладно? Нет, это я не тебе, Джон. Да, я позвоню Теду и Роберту после тебя. Пожалуйста, береги себя и передай Джеки и детям, что я их люблю. Передай детишкам, что Дядя Джо их любит.
– И мне жаль.
Волгоградский бункер #6, 13-ое октября 1962 года:
Слова произносятся гневным шёпотом, а молодые солдаты со страхом смотрят на это.
– Василий, да ты посмотри на них. Они же не солдаты, пацаны из колхоза. Большинству на вид и десяти-то не дашь. Некоторые вон, плачут. Нельзя нам так делать.
– У нас война; наверное, самая важная война за всю историю. Не мы первыми начали запускать ядерные ракеты. Не мы угробили за миллиард человек. Мы не сами заперлись в этом бункере. И не мы принимали решение отправить наших детей в солдаты. У нас приказ, а мы присягали выполнять приказы.
– Думаешь, это меня убедит? Почему нельзя признать, что война проиграна? Поверхность окончательно испорчена, не за что больше сражаться. А они - дети. Думаешь, я просто так буду стоять и смотреть, как пацанов отдают этим тварям? Мне совесть не позволит.
– Григорий, я бы на твоём месте помолчал. Ты - боевой офицер, присягал защищать родину даже ценой своей жизни. Нельзя дать американцам взять верх, и нельзя просто так опустить руки. Что бы там ни придумали Инженеры, если это даст мальчишкам снова увидеть небо, оно того стоит.
– Даже если это их убьёт?
– Даже если это их убьёт.
Зона 17, 26-ое октября 1989 года:
Опрашиваемый: SCP-2273
Опрашивающий: Д-р Фридрих
Предисловие: Интервью проводилось на немецком языке. Это интервью состоялось через неделю после интервью 004.
Расшифровка:
Д-р Фридрих: Алексей, сейчас подходящее время?
SCP-2273: Конечно. Что вы хотели спросить?
Д-р Фридрих: Прежде всего, как ваши впечатления от плеера?
SCP-2273: Да, он работает превосходно, спасибо вам. Так, о чем вы хотели поговорить, доктор?
Д-р Фридрих: Что ж, во-первых, я бы хотел узнать, как заживают ваши раны, чтобы известить ваших медицинских смотрителей.
SCP-2273: Броня была сконструирована таким образом, чтобы можно было пережить серьезные попадания. Видите эту небольшую выемку в моем глазу, вот здесь? Снайпер попал сюда. Пуля прошла сквозь мой… ну, полагаю, это шлем. Во всяком случае, рана зажила в течение месяца. У меня все еще размытое зрение, но я в состоянии видеть. Это, на моих руках, лишь царапины.
Д-р Фридрих: Это прекрасные новости. Эм, вы упоминали, что ваши раны были оставлены, когда американцы «вырвали ваше оружие, боекомплект и боепитание»? Можете пояснить, что вы под этим имели в виду?
SCP-2273: Мое оружие было прикреплено прямо к моей броне. Оно было прикреплено так же, как вы прикрепляете пулемет или другую систему стрелкового оружия к танку или бронетранспортёру.
Д-р Фридрих: Почему оно было сконструировано подобным образом? Разве нельзя было просто дать вам винтовки?
SCP-2273: Доктор, взгляните на мои руки. Доспехи пехотинца не предназначались для мелкой моторики. Я даже не могу просунуть палец в спусковую скобу обычного оружия.
Д-р Фридрих: Хорошо, понимаю. А откуда эти два маленьких шрама между крупными рваными ранами?
SCP-2273: Мое оружие вело огонь, благодаря электрическому спусковому механизму. Два маленьких электрода были встроены в броню и воспринимали нервные сигналы, идущие к моей руке, когда я сгибал указательный палец. Когда американцы вырвали мое оружие, электроды были протянуты в том месте.
Д-р Фридрих: Ох. Логично. Но как вы пользовались руками без риска сделать случайный выстрел?
SCP-2273: Мы научились всегда держать этот палец разжатым.
Д-р Фридрих: Я надеюсь, что так.
SCP-2273: Есть ли что-нибудь еще, о чем вы хотели меня спросить, доктор?
Д-р Фридрих: Да. Моему руководству также хотелось узнать, каким оружием вы пользовались.
SCP-2273: Я носил с собой два оружия в любое время: по одному, прикрепленному к каждой руке. Справа я обычно носил Калашников модели 1959 года - 12.7×108 мм пулемет на основе автомата Калашникова с ленточной подачей. На левой руке я, как правило, держал 23 мм полуавтоматический дробовик модели 1964 года, который мог стрелять пулями, дробью, стреловидными поражающими элементами, осветительными патронами или гранатами. Я также держал при себе боевой нож и гранаты, но редко использовал их.
Д-р Фридрих: И вы часто пользовались своим основным оружием?
SCP-2273: Как вы думаете?
Конец расшифровки
Волгоградский бункер #6, 13-ое октября 1962 года:
Мальчик, не старше пяти лет, стоит и плачет в первом ряду группы из многих таких же детишек.
– Как тебя зовут, мальчик?
– Алексей.
– У тебя есть фамилия?
– Белитров.
– Значит слушай, Алексей Белитров. Меня зовут Григорий. Начиная с этого момента, я буду много работать с тобой. Ты это понимаешь?
– Я хочу к моей маме.
– Да, Алексей, я знаю. Но взгляни на меня. Твои мать и отец выдвинули тебя для дела, которое важнее, чем тебе кажется. Ты должен быть сильным ради них. Оглянись вокруг. Все эти мальчишки? Они будут присматривать за тобой. И тебе нужно присматривать за ними. Это имеет смысл, не так ли?
– Д… Да, сэр.
– Хорошо. Теперь взгляни на это. Видишь? Это немецкие пять марок. Это счастливая монета. Мой отец нашёл ее во время Первой Мировой. Он держал ее при себе на протяжении всей войны и революции. Она оберегала его. Отец отдал монету мне, и она сохранила мне жизнь во время Зимней войны и Великой Отечественной войны. У меня нет сыновей, которым я мог бы её отдать, поэтому я даю ее тебе. Пока с тобой эта монета, тебе нечего бояться, как и твоим братьям рядом.
– Сп… Спасибо вам.
– Не за что, Алексей. И не вешай нос. Ты не один, здесь друзья.
Зона 17, 20-ое января 1992 года:
Опрашиваемый: SCP-2273
Опрашивающий: Исаак Абрахамович
Предисловие: Интервью проводилось, в основном, на русском языке. Это интервью было проведено Исааком Абрахамовичем - заместителем начальника службы безопасности Зоны 17 - чтобы определить потенциальную угрозу безопасности, которую может представлять SCP-2273, и приемлемо ли для объекта понижение статуса до разумной аномалии типа C. Доктор Фридрих присутствовал в качестве поддержки.
Расшифровка:
SCP-2273 на русском языке: Эм, привет? Я для чего-то нужен?
Д-р Фридрих, обращаясь к SCP-2273: Алексей, этот человек - заместитель начальника службы безопасности в Зоне. Ему бы хотелось задать тебе несколько вопросов.
SCP-2273: Хорошо тогда. Что вам нужно знать? И как мне к вам обращаться?
ЗНСБ Абрахамович: Можете звать меня «агент Абрахамович». Я здесь для того, чтобы оценить ваше поведение и выяснить, как бы вы себя повели при определенных обстоятельствах.
SCP-2273: Какого рода обстоятельствах, агент Абрахамович?
ЗНСБ Абрахамович: Я не вправе это обсуждать. Теперь же… судя по документу и татуировкам, вы солдат. Какой у вас боевой опыт?
SCP-2273: В основном, дальний бой. Поначалу, на некоторых операциях, мне доводилось выбивать двери и сражаться в ближнем бою, но в основном моей задачей было отдавать и выполнять приказы, а ещё обеспечивать огневое прикрытие, если я окажусь на расстоянии видимости от врага.
ЗНСБ Абрахамович: Врукопашную сражались? Голыми руками? Тупыми предметами?
SCP-2273: Практически никогда. Я рассказывал д-ру Фридриху, что с собой у меня был боевой нож, но мне практически никогда не доводилось пользоваться им как оружием.
ЗНСБ Абрахамович: Рад слышать. Что насчёт вашего эмоционального состояния? Как вы относитесь к Организации?
SCP-2273: Я получаю тёплую пищу три раза в день. У меня есть крыша над головой. Я слушаю музыку и читаю книги, и я наконец способен расслабиться, не думая о том, проснусь ли я на следующее утро. Фонд, вы, вороны, сделали для меня больше, чем я когда-либо себе мог представить.
ЗНСБ Абрахамович: Хорошо, SCP-2273, мне бы хотелось задать вам несколько вопросов по поводу вашей брони.
SCP-2273: Что по поводу моей брони? Что вы хотите знать или что вам нужно знать?
ЗНСБ Абрахамович: Мне бы хотелось узнать, на что способна твоя броня. Насколько она крепка? Как она была создана? Может ли она излечивать раны? И сколько времени это займёт? В одном из ваших первых интервью вы объяснили, что броня обеспечивает вас тактической информацией и помогает вам разрабатывать планы боев. Что вы можете сказать об этом?
SCP-2273: Это много вопросов. И у вашей организации было множество времени, чтобы задать их. Вы точно не можете рассказать мне, почему вы спрашиваете об этом сейчас?
ЗНСБ Абрахамович: Точно.
SCP-2273: Тогда ладно. Я отвечу на ваши вопросы в том порядке, в котором вы их задали. Моя броня защищает от выстрела пулемётным патроном 12.7×99 мм, кроме области головы, которая, вероятно, совсем не пуленепробиваемая. Я не могу рассказать вам, как броня была создана: производство живых существ - один из самых охраняемых секретов Инженеров. По-моему, я уже рассказывал д-ру Фридриху о том, как быстро моя броня может залечивать раны: большинство незначительных ранений исчезает за день, в то время как более серьезные раны разнятся по времени. Что же касается сенсорной и тактической информации, то у брони присутствуют датчики термической и радиационной опасности, и очень простая система радиолокационного опознавания «свой-чужой». Я также способен видеть ближнюю часть ультрафиолетового спектра, а броня - идентифицировать по косвенным признакам припасы, еду, воду или признаки движения противника и помогать вычислять траектории пуль и гранат.
ЗНСБ Абрахамович: Как вы думаете, есть ли ещё что-нибудь, о чем вы могли нам не рассказать? Что насчёт вашей системы связи? На какое расстояние вы можете передавать сигналы?
SCP-2273: В хороший день? Вероятно, я мог бы вещать на расстояние до 80 километров, особенно если бы находился на высоте и при ясной погоде. Но сообщения, отправленные так далеко, все еще подвержены риску потеряться в помехах, даже при идеальных условиях. Хотя в обычный день моя связь добивала где-то на сорок километров, поэтому мы отправляли курьеров и разведчиков, чтобы информация передавалась командованию по цепочке.
ЗНСБ Абрахамович: Благодарю, SCP-2273. Думаю, на сегодня мы закончили.
Конец расшифровки
Заключение:
Служба безопасности Зоны 17 согласилась с тем, что SCP-2273 может быть понижен в статусе до разумной аномалии типа C при применении следующих мер предосторожности:
- Любой охранник, сопровождающий SCP-2273, заранее имеет разрешение на применение силы с летальным исходом в случае попытки нарушения условий содержания.
- Обязательно наличие работающего устройства подавления сигналов или иного метода, который должен лишить SCP-2273 способности передавать информацию за пределы комплекса.
- Запрещено допускать, чтобы SCP-2273 изучил поэтажный план Зоны 17, с целью ограничить способность объекта разработать план нарушения условий содержания.
Составляется список разумных аномалий, наиболее подходящих для социализации с SCP-2273. На данный момент, наиболее подходящим кандидатом является SCP-191. SCP-2273 согласился на уроки английского языка под предлогом облегчения коммуникации с персоналом, не говорящем на двух языках.
Волгоградский бункер #12, 1-ое мая 1964 года:
Тот же мальчик, только теперь постарше, сидит за столом напротив своего капитана.
– Алексей, полковник решил, что он даст звания курсантам после того, как ваши боевые перчатки будут установлены. Он попросил меня отобрать для сержантского и офицерского состава кандидатов среди готовящихся солдатов. Я уже говорил с другими кадетами, которые, я чувствую, готовы к продвижению по службе. Большинство согласилось. Твоему взводу нужен еще один сержант. Ты чувствуешь, что готов к этому?
– Да, товарищ Григорий. Я сделаю все, что вам от меня потребуется.
– Приятно слышать, сержант Белитров. Завтра утром мы отправим роту Б в лаборатории Инженеров. Наши связи сообщают нам, что установка перчаток должна быть проще, чем установка ботинок. Настоящие тренировки с оружием также будут проведены, как только вы все выздоровеете, наряду с тренировками кандидатов в офицеры и сержанты. Это означает, что вам доведётся пострелять боевыми патронами.
– Это хорошая новость! Вы хотите, чтобы я рассказал остальной роте об учениях с боевой стрельбой или о боевых перчатках?
– Об учениях с боевой стрельбой - нет. О боевых перчатках - да. Я знаю, что это будет болезненный опыт, поэтому хочу, чтобы они были готовы. Но я также хочу, чтобы тренировка с оружием стала сюрпризом.
– Спасибо вам, товарищ.
– Нет, спасибо тебе, Алексей.
Больница Св. Фомы Аквинского и приют для паранормально недееспособных, Остин, Техас, 11-ое марта 2004 года:
Старик и молодая женщина играют в шахматы. Они делают это раз в неделю, и делали это с тех пор, как впервые встретились много лет назад. Друг для друга они больше всего подходят под описание семьи, связанные общим опытом разрушенного детства и годами нахождения под содержанием.
– Шах. Это значит, что твой Король в опасности, юная леди. Твой ход.ХОРОШО. МОГУ Я ЗАДАТЬ ТЕБЕ ВОПРОС?
– Какой, дорогая?МОЖЕШЬ РАССКАЗАТЬ МНЕ ОДНУ ИЗ ТВОИХ ИСТОРИЙ О ВОЙНЕ?
– Виктория, мы оба знаем, что ты, наверняка, знаешь все мои истории наизусть. Кроме того, война неприятна. Почему мы не можем поговорить о чем-нибудь еще?МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ТЫ РАССКАЗЫВАЕШЬ ИСТОРИИ. И СЛУШАТЬ ТВОИ ИСТОРИИ ЛУЧШЕ, ЧЕМ НЕ ГОВОРИТЬ ВООБЩЕ.
– Хорошо, если ты настаиваешь.
Волгоградский бункер #3, 3-е сентября 1967 года:
Более сотни молодых воинов ехало на лифте, который доставит их посмотреть на небо в первый раз за ближайшее десятилетие. Многие не вернутся.
– Лейтенант Белитров, откуда нам знать, что воздушные фильтры заработают?
– Они заработают, доверься мне. Верь в Инженеров. Они трудятся на советское благо столько же, сколько и мы.
– Я слышал, что они и для американцев делали броню.
– Не глупи, Сергей. Зачем им создавать броню для этих капиталистических свиней? Гляди, мы почти на поверхности. Приготовьтесь, парни! Проверьте, что ваше ночное видение выключено! Двери открываются через 3… 2… 1…
Больница Св. Фомы Аквинского и приют для паранормально недееспособных, Остин, Техас, 11-ое марта 2004 года:
Игра отменяется. Что печально, потому что девушка собиралась выиграть через четыре хода.ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОЛЬТЕ ЕМУ ЗАКОНЧИТЬ ЭТУ ИСТОРИЮ.
– Сэр, можем мы доиграем, и всё?
– Я боюсь, что нет, Алексей. Время посещения почти подошло к концу. И у Виктории наблюдаются проблемы с физическим здоровьем. Я лично пригляжу, чтобы фигуры на вашей доске никто не трогал, и в следующее посещение вы сможете доиграть.
– Полагаю, этого достаточно. Я закончу свою историю на следующей неделе, малышка.Я ПОНЯЛА.
Где-то в окресностях руин Берлина, 22-ое августа 1975 года:
Минометные снаряды выливают расплавленную медь и едкую кислоту на головы закаленных в боях ветеранов, которые раньше были колхозными мальчишками. Их капитан, некогда такой же рядовой, как и они, укрывается в в воронке от снаряда.
– Сержант Волков! Мне нужно, чтобы вы взяли свой отряд и повели его к той скале на юге! Соколов, мне нужно, чтобы ваш отряд прикрывал огнем людей Волкова. И кто-нибудь видит Сергея?
– Капитан, я вижу его! Он вместе с Кузнецовым! Я думаю, они пытаются обойти врага с фланга!
– Одни?! Волков, когда вы доберётесь до прикрытия, мне нужно, чтобы ваши снайперы прикрывали тех идиотов!
– Да, товарищ капитан! Волошин, попробуй достать их гранатами! Ястребов, используй свою винтовку: ты погляди, можешь ли вывести из строя некоторые их тяжёлые орудия!
– Лейтенант Солдатов, вы меня слышите?
– Да, капитан, я вас слышу. Не могли бы вы прекратить радиопередачу? Я типа занят.
– Сергей, о чем вы, черт возьми, думаете? Вы погубите себя!
– Я думаю, что сержант Кузнецов и я обойдем врага с фланга, в то время как остальная часть подразделения отвлечет их огонь на себя.
– Сергей, убирайтесь к чертям оттуда! Ты меня слышишь? Сергей!?
Больница Св. Фомы Аквинского и приют для паранормально недееспособных, Остин, Техас, 18-ое марта 2004 года:
После недельного перерыва старик возвращается навестить девушку для долгожданного завершения их истории и их игры.ПРИВЕТ, АЛЕКСЕЙ.
– Привет, дорогая Виктория. У тебя была насыщенная неделя?НЕТ. МЫ ПРОДОЛЖИМ НАШУ ИГРУ?
– Конечно, маленькая леди. Где тот санитар? Тот, который сказал, что проследит за нашей доской?ОН ПОШЕЛ ПОПИТЬ КОФЕ. ОН СКОРО ВЕРНЁТСЯ.
– Ох. Это вполне имеет смысл. Так, малышка, разве я не рассказывал тебе историю?ДА.
– Что ж, на чем я остановился? Или с чего бы ты хотела, чтобы я начал?ВЫ ШЛИ НА ЮГ, ЧЕРЕЗ КАНАДУ.
Торонто, Канада, 10-ое июля 1989 года:
Усталые от битвы солдаты, далеко от своего дома, только что напали на крепость, убежище довоенных времен. Осталась только одна комната.
– По моей команде. 1… 2… 3!
– КОНТАКТ СПРАВА!
– ЧИСТО СПРАВА!
– ЧИСТО СЛЕВА!
– Майор Белитров, кажется, здесь не осталось никого, кроме беженцев. Это все гражданские лица. Я не думаю даже, что остались мужчины или мальчики, лишь девочки.
– Капитан Солдатов, вы помните, как мы повторно взяли Берлин?
– Да, товарищ майор, я помню. Я был там, когда товарищ Волков устанавливал флаг над Рейхстагом, припоминаете?
– Вы помните, чтобы на самых нижних уровнях берлинских убежищ были выжившие?
– Нет, я не… Алексей, вы же не думаете…
– Взгляни на них, Сергей. Они даже не люди. Их матери и отцы выжгли поверхность. Они заставили нас надеть эту броню, они сделали из нас чудовищ. Они украли наше детство и держали нас под землей почти десять лет, не позволяя увидеть Солнце. Мы сражались практически всю нашу жизнь. И именно эти люди сделали это с нами.
– Нет, Алексей, это ты взгляни на них. Эти люди не солдаты, они - гражданские. Большинство из них - дети! Мы не можем пойти на это.
– Капитан Солдатов, я бы на твоём месте помолчал. Ты - офицер этой армии и ты поклялся следовать приказам любой ценой.
– Даже такой ценой, майор?
– Даже такой ценой.
Больница Св. Фомы Аквинского и приют для паранормально недееспособных, Остин, Техас, 18-ое марта 2004 года:
Старик заканчивает свою историю, опуская наименее приятные детали и ожидая возможности возобновить игру. Девушка сидит очарованная.
– В конечном итоге мы достигли самого нижнего уровня бункеров, где мы нашли и уничтожили их командный центр.И ЭТО ВСЕ?
– Да, это все.ТЫ КОГДА-НИБУДЬ РАССКАЖЕШЬ МНЕ, КАК ТЫ ОКАЗАЛСЯ В СТАРОМ МЕСТЕ? ГДЕ Я ТЕБЯ ВСТРЕТИЛА?
– Я честно не могу тебе рассказать. Я просто как-то проснулся утром и оказался там.ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С НИМИ? С ДРУГИМИ ДОКТОРАМИ? ТЕМИ, ЧТО ДО ЭТОГО?
– Они все еще делают свою работу, малышка. Но теперь им не нужно держать нас взаперти в камерах, так что и тем докторам тоже больше не нужно.ПОЧЕМУ?
– Они раньше были секретом. А секреты надо хранить, да, дорогая? Нас тоже хранили. Но теперь - нет.ПОЧЕМУ?
– Старые доктора считали, что мир не был готов к нам. Но произошло что-то, из-за чего миру пришлось принять нас, были люди готовы или нет.ЧТО ПРОИЗОШЛО?
– Я не могу рассказать тебе, дорогая. Некоторые вещи все еще хранятся в секрете. Гляди. Санитар вернулся с перерыва на кофе.
Где-то в Висконсине, 11-ое октября 1989 года:
Голодные, уставшие, оставшиеся без припасов солдаты снова под огнём минометов. На этот раз нет укрытия, чтобы спрятаться: нет ни деревьев, ни камней. Их командир в отчаянии и чувствует, что у него нет выбора.
Это командир 112-го пехотного батальона, 22-ой бронепехотной дивизии! Я прошу командира американского подразделения прекратить обстрел в обмен на нашу капитуляцию! Вы взяли нас! У нас нет боеприпасов и медикаментов! Пожалуйста, прекратите обстрел! Я повторяю, пожалуйста, прекратите обстрел!
– Охренеть, лейтенант! Мы захватили целый батальон!
– Мы действительно схватили их, сержант. Пошли туда бойцов их обезоружить. Затем узнай, кто их командир. Мне просто хотелось бы знать, кого мы схватили.
– Да, сэр! Вы слышали его, парни. Всё, эти парни отвоевались. Снимаем с них стволы.
– Сержант Кроули, похоже, этот является майором! Я думаю, что он - командир!
– Брансон, ты говоришь и читаешь по-русски, не так ли? Выясни, какое имя у нашего дружка-майора.
– Эм, татуировки говорят «Белитров», сержант.
– Брансон, ты без пизды?! Лучше бы ты не врал!
– Нет, сержант! Этого парня зовут майор Белитров, клянусь!
– Брансон, несведущий ты сукин сын, ты не знаешь, кто это?! Мы схватили чертов Ужас Торонто, самого Валета Пик! Кто-нибудь, позовите лейтенанта, и пусть кто-нибудь другой свяжется с полковником по радио!
– О-о-о-о-ох, блин. Многие люди обрадуются от того, что мы нашли тебя. Мой полковник говорит мне, что, когда мы вернёмся в цивилизованный мир, нас ждут повышения по службе, почести и, что самое важное, отпуск. Ты знаешь, на что он похож? Цивилизованный мир? Вероятно, нет, грязный ты ебучий комми. Именно поэтому ты отдал приказ казнить более 200 гражданских, поэтому ты уничтожил одно из последних и самых крупных убежищ на всем североамериканском континенте? Потому что ты не знаешь, на что похож цивилизованный мир? Знаешь, я родился через десять лет после начала войны. Моя младшая сестрёнка больше никогда не увидит небо, потому что твои люди пытались уничтожить моих людей атомными бомбами. Что ж, позволь мне рассказать тебе кое о чем: мы, американцы, не пасуем, мы не сдаёмся, и мы уж точно, черт возьми, не убиваем невинных граждан!
– Лейтенант Финн, сержант Кроули интересуется, что мы будем делать с другими пленными. У нас не хватит медикаментов, чтобы позаботиться о них всех.
– Пойдем со мной, кусок ты говна. Рядовой, где сержант Кроули держит их?
– Вон там, сэр.
– Какого черта вы творите?! Мы же сдались! Черт возьми, нет!
Остин, Техас, 20-ое марта 2004 год:
Его игра и его визит давно закончились: старик лежит на кровати в своей дешевой квартире, глядя в потолок, не в силах уснуть. Он все еще может чувствовать кусок металла рядом со своим сердцем, висевший в том же месте, когда Инженеры заключали его в броню. Монета должна была принести ему удачу. Он до сих пор не знает, сопутствовала ли она ему когда-либо. И задается вопросом, простят ли его какие бы то ни было боги, когда настанет время суда.
– Хэй, первый сержант Слейт?
– Да?
– Сержант Перидот говорил, что вы родились до войны. Это правда?
– Да, это так.
– Так…?
– «Так» что, рядовой Стилл?
– Можете рассказать нам об этом?
– Да, первый сержант, расскажите нам, каково это было, до войны?
Броня не даёт первому сержанту Слейту возможности вздохнуть, как вздохнул бы обычный человек из плоти и крови, но рядовые понимают смысл той заполненной помехами паузы, которая на секунду повисла в эфире.
– Хорошо, я расскажу вам о старом мире, но сначала вы должны ответить на вопрос. Насколько вы мне преданны?
– Первый сержант, что еще это за вопрос такой? Вы вытащили каждого здесь из стольких заварушек, что мне даже стыдно вспоминать. Мы пойдём на всё ради вас.
– Если бы у вас оказалась информация, которая могла бы отправить меня под трибунал; информация, которая могла бы лишить меня места в армии и даже привести к моей казни, вы бы скрыли её?
– Первый сержант, о чем вы, черт возьми, говорите?
– Капрал Голдман, я хочу, чтобы вы и Стилл ответили на заданный вопрос. Вы бы солгали, чтобы спасти меня от трибунала?
В эфире повисает тишина. Такая густая, что её почти можно резать ножом В конце концов, они оба отвечают, почти синхронно.
– Да.
– Очень хорошо. Как много вы хотите знать? Что вы хотите знать?
– Что ж, капрал Купер говорил, что раньше небо было голубым повсюду, а не только далеко на юге, как когда мы были в Техасе.
– Да, это правда.
– И повсюду были деревья, и постоянно шел дождь?
– Да, это тоже все правда.
– Это правда, что деревья были зелёными, прямо как наша броня?
– Да. Вы так и будете дальше просто задавать мне банальные вопросы или спросите меня о чем-нибудь действительно значимом, Стилл?
– О чем рядовой Стилл боится спросить, первый сержант, так это о том, действительно ли вы вызвались добровольцем и почему?
– Это правда?
Нерешительность рядового выдаёт его.
– Да, рядовой Стилл: кто бы ни сказал, что я вызвался добровольцем, он сказал правду.
– Но почему, серж?
– Это долгая история, но время у нас есть…
Я родился в 1940 году в семье рыбака и его жены. Своего отца я никогда не знал: он был призван в армию и отправлен на войну - на прошлую войну, не на эту - после чего был убит на одном из островов, в то время как американцы пробирались вглубь Империи. Да, все верно, я - японец. Моя мать настояла, чтобы я взял фамилию своего отчима, но я ещё доберусь до этого.
Маленькая девочка слушает, как ее мать рассказывает ей сказку на ночь. Бомбы падают на другом конце города, предавая его огню. Они уже в метро: в такой безопасности, насколько это возможно, учитывая обстоятельства.
– Ты должна быть храброй как онна-бугэйся, малышка. Древние войны-принцессы. Когда их родной стране угрожала опасность, они не плакали. Они гордо стояли и сражались, как бы сражались и их мужья на далеких землях. Они бы стояли со своими острыми нагинатами и бились с пришедшим врагом. Ты должна быть храброй тоже.
– Мама, а где папа?
– Как я уже тебе рассказала, сладкая, его призвали в армию. Он - настоящий воин, как те из давних времен. Он будет сражаться за нашего императора до тех пор, пока война не окончится и мы не победим.
– Хорошо.
Моя мать, должно быть, была очень дальновидной женщиной. Она не рассказывала мне старинные истории о храбрых самураях, сталкивающемся с великими противниками и ужасными монстрами, а когда все-таки рассказывала, то превращала всех воинов в женщин. «Онна-бугэйся, воины-принцессы», - так она их называла. Когда американские бомбардировщики пролетали над нашими головами, мама сказала мне, что я тоже должна быть сильной маленькой принцессой-воином. Думаю, это оказало большое влияние на мои последующие решения. Да, я женщина. Нет, женщин не допускают в армию. Именно по этой причине я спросила, преданы ли вы мне до конца, Голдман.
Только что были доставлены новости. Молодой солдат, бывший рыбак, благородно пожертвовал собой во благо Императора. Человек, доставивший новость, рассказал жене рыбака, что ее муж бросился на гранату, чтобы спасти своих товарищей.
Благородные условия его смерти не помогают ни прекратить, ни ослабить плач.
Проходит несколько месяцев, и новость о капитуляции Императора из страха перед вторжением из СССР и перед американским атомным оружием, лишь сыплет соль на раны той женщине, которая, при всех своих прогрессивных взглядах, полностью верила в войну.
В 1949 году, через четыре года после окончания войны, моя мать встретила офицера американской армии, и они влюбились в друг друга. В 1950 году она вышла замуж за моего отчима и заставила меня взять его фамилию - Слейт. Мой младший брат Шон Слейт родился в начале 1951 года. Именно тогда мой отчим решил перевезти нас в Америку.
Он привез нас в город под названием Сиэтл. Большую часть времени там шел дождь, но Инженеры помогли построить навес над улицами. Он был зеленым и прекрасным, а ночью светился словно звезды.
– То есть? В каком это смысле «А что такое звезды?» Стилл, ты же был с нами в Техасе, да? Помнишь, как ночь светилась, но не из-за этих мерзких облаков? Это звезды. Без доспехов они выглядят проще, но все равно очень красиво.
Вернемся к истории: мой отец покинул армию, чтобы стать гвардейцем - как солдат, но лишь иногда - и чтобы он мог больше времени проводить вместе с нами. Он пытался открыть ресторан в свободное время. Моя мама обучила его рецептам Империи, рецептам моего дома, а они оба обучили меня работе официантки до и после школы.
Это были хорошие дни. Возможно, мой отчим иногда был грубым человеком, но он никогда не желал семье зла. Он читал нам истории по ночам, чтобы научить моего брата читать, а меня - говорить по-английски. Он рассказывал нам истории о смелых людях, делающих смелые поступки и идущих на жертвы, всегда ставящих других выше себя. Эти истории напомнили мне о более ранних сказках о онна-бугэйся, принцессах-воительницах. Я мечтала, что однажды я буду столь же смелой.
Маленькую девочку, которая едва знает английский, только что затолкнули в ее шкафчик. Мальчик, который сделал это - который был на три года старше ее - просто назвал ее «вшивой япошкой» и выразил желание, чтобы она «убралась домой».
Она, плача, бежит домой к матери. С этого дня она на домашнем обучении, несмотря на явное неодобрение ее отчима. В конце концов, девушка получает аттестат о среднем общем образовании, но перспектива поступить в колледж, где к ней будут относиться точно так же, не приносит ей радости. Вместо этого она остаётся дома, работая официанткой.
Когда упали бомбы и небо начало гореть, мой отчим, благодаря своему статусу офицера армии, смог найти нам место в бункере Сиэтла до того, как была охвачена огнём наша часть поверхности.
Ее койка была довольно близко к двери, ведущей наружу. Она до сих пор помнит крики тех, кто был заперт снаружи, стучал в дверь, умолял впустить их внутрь. К счастью, Инженерам было поручено прибрать образовавшийся беспорядок задолго до того, как пришлось вновь пройти через этот коридор. Ей не нравится думать о том, как Инженеры справились с этой задачей.
Примерно через три месяца военнослужащие пришли в наш бункер из другого места, сказав, что им нужен каждый мужчина старше пяти лет. Моему младшему брату на тот момент уже было около десяти, и он был включен в список.
Я просила моего отчима остановить их, и он сказал, что не может. Потом я умоляла маму хоть что-то сделать: Шону было всего десять, они не могли его забрать! Я не могла позволить этому случиться.
Тогда я поняла, что должна сделать. Я коротко постриглась и, когда на следующее утро они пришли забрать моего брата, вместо него за дверью стояла я, одетая в украденную у отчима одежду, которая для меня была слишком велика. Они видели, что я явно старше десяти лет, но затем мой отчим поговорил с ними: объяснил, что он был офицером и служил в Германии во время войны. Он убедил их взять меня вместо своего сына. Моя мама плакала, когда меня сопровождали.
– Так… это тогда все?
– Да, капрал, это все. После того, как меня забрали, я прошла через все те же тренировки и получила все те же аугментации, что и вы двое.
А вскоре после этого я была приписана к нашему артиллерийскому подразделению. Это все произошло более двадцати лет назад.
– Так почему вы не позволили им забрать вашего брата?
– Стилл, у тебя есть родной брат?
– Не знаю. Меня вырастили в военном тренировочном лагере. Они не рассказывали нам о семьях, из которых нас забрали.
– Ох. Мне… Мне жаль. Я не знала.
– Эх, это пустяки. Вы просто стары, первый сержант.
Мужчины вновь кратко слышат помехи в эфире, но на этот раз они передают что-то больше похоже на смех, чем на что-либо еще. Солдаты тоже смеются, лишь бы успокоить свои нервы. Их смех быстро прерывается курьером, подбежавшим к их месту разговора.
– Первый сержант Слейт, некоторые датчики дают сигнал. Похоже, в нескольких милях к северу отсюда, через этот хребет, движется взвод солдат.
– Союзники или противники?
– У них не работает система "свой-чужой", так что не могу знать наверняка.
– Голдман, разве свежий пакет разведданных, который мы получили от командования, не докладывал о том, что в нашу сторону направляется российский батальон?
– Эм, да, мэ… Да, первый сержант.
– Тогда, полагаю, взвод лейтенанта Финна был сметен, – самый старый солдат обернулся к курьеру. – Иди скажи остальной части роты, чтобы приготовились к стрельбе, а затем получи приказ об открытии огня от капитана. И мы также могли бы опробовать те новые снаряды - снаряды «Тессерактор».
– Понял, первый сержант.
Курьер убегает. Позже снаряды, которые предназначались для разрыва самого пространства-времени, обрушиваются на взвод американцев, транспортирующих особо ценного заключенного. Это событие запомнится как один из наихудших случаев «дружественного огня» на данном этапе войны.
Берлинский бункер #1, 22-ое августа 1975 года:
Два юных солдата выполняют тяжелую задачу. Теперь они знают, что не доживут до конца войны, на которой они сражались всю свою жизнь. Самый младший - рядовой - пытается восстановить самообладание, шагая по тесному плохо освещенному коридору техобслуживания.
«Я не могу поверить, что мы делаем это; я не могу поверить, что мы делаем это; Боже, почему мы делаем это? Окей, держи себя в руках, мы почти на месте. Все, что нам нужно сделать, это повернуть вентиль. Это все, что нам нужно сделать. Окей, я могу это сделать».
– Шварц, ты в порядке?
Тот, который помладше, чуть ли не выпрыгивает из своей собственной брони, но быстро успокаивается и говорит…
– Да, Краузе, я в норме.
– То, как ты подпрыгнул, говорит мне об обратном. Как и твоя броня.
– Я в норме.
Старший останавливается и поднимает руку напротив младшего. Они сталкиваются друг с другом.
– В чем дело, Краузе? Я же сказал, что я в норме.
– Нет. Ты не в норме.
– Почему ты так уверен?
– Ты знаешь, что ты не в норме, потому что я не в норме. Мы оба знаем, что нам нужно сделать. Хватит притворяться, что ты не нервничаешь. Хватит притворяться, что ты не испытываешь сомнения.
– Блять, что нам тогда нужно делать?
– Поговорить об этом.
– Ради чего? Мы оба знаем, что мы собираемся сделать. О чем здесь говорить?
– Я не знаю.
Они идут долго, уже почти приблизились к своей цели, когда младший чувствует необходимость вновь заговорить.
– Это просто неправильно, понимаешь?
– Да, понимаю. Но какой у нас выбор?
– Мы все ещё можем сражаться! Вместо этого мы, что, просто сдаёмся? Что это за херня?!
– Я совру, если скажу, что знаю, почему этот вариант намного лучше, чем снарядить всех и отправить в бой, Шварц, но я могу сказать тебе вот что: когда враги добираются до бункера, они…
– Они пленных не берут, да. Но какого черта это должны быть мы, мужик? Почему мы должны это делать?"
– Я не знаю, но мы это делаем. Давай. Мы почти на месте.
Поворот вентиля, ручная деактивация нескольких резервных устройств безопасности, и дело сделано. Но молодые воины не успевают задуматься о последствиях своих действий; они нужны в другом месте.
Берлинский бункер #1, 21-ое августа 1975 года:
Старый полковник, один из последних небронированных солдатов во всей Европе, обращается к своим войскам в последний раз. Волки скребутся в их двери, и вопрос лишь в том, как долго эти двери продержатся. В то время, как он стоит на маленькой сцене в большом и хорошо освещенном брифинговом зале, он не может не думать, что его солдаты выглядят ужасно, что их бронированные лица - это ужасающие карикатуры на настоящих воинов.
– Джентльмены, всю вашу жизнь вы жили под угрозой войны. Вы жили, готовясь к войне. Теперь времени на приготовления больше нет. Наш вечный враг, армия Соединенных Штатов, находится в пределах досягаемости огня нашей наземной оборонительной артиллерии. Наши союзники все еще в нескольких неделях пути. Мы сами по себе. У нас теперь нет иного выбора, кроме как дать бой.
– Я не с легким сердцем прошу вас об этом, но чтобы честь и достоинство, которыми обладали когда-то наши соотечественники, запомнилось; чтобы надежда на немецкий народ и на наши социалистические идеалы сохранилась, то мы все должны бороться. Мы должны бороться до последнего вздоха. Все патроны должны пойти в дело, ни один солдат не должен остаться стоять, пока наши враги наступают на наш город. Все вы безмерно доказали свое мужество и силу. Теперь мы должны подвергнуть испытанию это мужество. Мы покажем им, из чего сделан Берлин!
Какофония, которая заполняет брифинговый зал, состоит не из криков и аплодисментов мужчин, а из белого шума в эфире. Ни один бронированный солдат из стоящих в зале не может кричать. Ни один современный солдат не может.
После выступления полковник вызывает своих высокопоставленных офицеров в гораздо меньших размеров конференц-зал, чтобы провести последнее штабное совещание. Они стоят, сгрудившись вокруг центрального конференц-стола и лежащих перед ними бумаг и карт.
– Какой боезапас мы имеем для каждого солдата, ты говоришь?
– Две сотни патронов, сэр.
– Этого будет недостаточно. Что по поводу продовольствия? Вода или водяные фильтры?
– У нас достаточно еды, чтобы продержаться до прибытия 22-ой бронепехотной дивизии Красной Армии через три недели, но армия Соединенных Штатов прорвется через наши автоматизированные средства защиты задолго до этого. Мы можем отправить больше солдат защитить поверхность…
– Нет. Мы должны укрепить наши автоматизированные орудия, насколько это возможно, но нам нужно отозвать всех, кто у нас находится на поверхности. Их там всех перебьют.
– Сэр, они могут быть единственным спасительным шансом, что у нас есть.
– Несколько сотен человек против половины дивизии? Нет. Всех снаружи нужно отозвать сейчас же. Более того, у той армии, что надвигается на нас, полный порядок с провизией, амуницией и резервами. Господа, мы должны признать свое поражение.
– Сэр, вы просите, чтобы мы сдались?
– Нет. Вовсе нет. Мне нужно, чтобы вы выбрали своих самых верных людей, своих самых опытных солдат, чтобы мы могли отдать им их истинные приказы. Нам также нужно будет вызвать наших Техников. Остальные могут воспользоваться планом, изложенным в брифинге, чтобы выиграть нам время.
Руины Берлина, 22-ое августа 1975 года:
Автоматизированные средства защиты, такие как самоустанавливающиеся минные поля или автоматические 80-миллиметровые минометы, обрушиваются словно Божья Кара на армию захватчиков. Несмотря на это, они наступают. В нескольких сотнях метров под землей все трудоспособные мужчины вооружаются: среди них не закованные в броню и самые молодые солдаты, надевающие противогазы. Еще глубже, женщины, девочки и несколько избранных мальчиков - единственная надежда этого города на свое будущее - лежат мирно, не затронутые войной, которая бушует выше. Отряд защитников, которые проигнорировали приказы, дорого поплатился за свое неподчинение. После миномётного обстрела только самый младший из них остаётся в сознании и не получает ран. Он, контуженный, стоит на небольшом пятачке, где стоял его отряд, и зовёт товарищей.
– Серж? Волк? Док?! Кто-нибудь?!
– Берг, иди сюда и заткнись нахуй.
– Черт возьми, Ланге, твоя нога!
– Заткнись нахуй. Они близко. Тебе нужно вернуться внутрь и предупредить остальных, что они уже преодолели автоматизированную оборону. Может быть, они смогут что-нибудь придумать.
– Нам нужно доставить тебя к врачу, Ланге.
– Берг, просто, блять, брось меня! Я труп! Целый, сука, отряд мертв, кроме тебя! Тебе нужно вернуться внутрь, понятно?
– Я не брошу тебя, мужик!
Многие говорили, что солдаты борются не за какие-либо идеологии, не за веру, царя и отечество, не за воспоминания о доме, а друг за друга; что причина, по которой они продолжают сражаться, когда все кажется потерянным, заключается в желании увидеть, как братья по оружию продолжают жить. Возможно, именно это и послужило причиной следующих действий молодого рядового. Возможно, это был страх остаться в одиночестве во время отступления или быть обвиненным в трусости. Причина точно не ясна. Но что совершенно ясно, так это следующие действия рядового, которые заключались в том, чтобы схватить своего раненого старшего и начать нести его.
– Берг, бессмысленная ты трата брони! Отпусти меня, блять!
Младший ничего не говорит, сорвавшись с места и побежав по разрушенной, покрытой щебнем улице к входу в центральный бункер города. Старший быстро меняет тактику и обеспечивает прикрытие огнем, стреляя позади них, когда видит приближающихся врагов. Вскоре это становится неважно - снайпер производит выстрел, у бегущего солдата взрывается грудь, а у его раненого товарища отрывается свободная рука. Мертвый рядовой падает, приземляясь на свою ношу.
– Берг, тупой мудозвон! Ты ведь мог выжить! – приближающиеся вражеские бойцы могут чувствовать боль в перехваченных сообщениях. Они быстро перекрывают связь; в бою нет места для сочувствия врагу. – Ну почему ты понес меня, мужик?! Ты мог выжить! – Враги медленно подходят, и солдат снова обращает внимание на них. – Сдохните, грязные ебучие свиньи, сдохните! – Его выстрелы не настигают цели. Снайпер, который убил рядового, снова прицеливается и стреляет. Его пуля с легкостью попадает в мишень.
Берлинский бункер #1, 22-ое августа 1975 года:
Теперь два молодых воина бегут по холодным серо-бетонным коридорам бункера. Враг прорвался сквозь одни ворота, и необходим каждый имеющийся солдат для обороны.
– Давай же, Шварц! Мы почти на месте!
– Я знаю, знаю - я просто снимал орудия с предохранителя!
– Дерьмо, ты прав, – Старший останавливается и обращает внимание на свое собственное оружие. – Что у тебя? Нужны боеприпасы к чему-либо?
– Эм… Слева - взрывчатка низкой мощности, справа - стандартный пулемет. И мне бы не помешала ещё лента 12,7 на 108, если она у тебя есть.
– Не-а, прости. Интендант был скуп, когда я готовился. У тебя нет лишних взрывных патронов или каких-то флешетт, не так ли?
– Нету.
– Ничего страшного: у нас есть все, что нам нужно.
Взрыв в другой части городе сотрясает коридор, в котором стоят солдаты. Младший случайно стреляет короткой очередью, отправив пули рикошетить по всему небольшому пространству.
– Боже, Шварц! Держи себя под контролем и оставь немного патронов для врага!
– Блять, прости, прости. Я в тебя попал?
– Нет, я в порядке. Просто пошли.
Берлинский бункер #1, 21-ое августа 1975 года:
Взвод бронированных солдат, все боевые ветераны, многие из которых недавно были призваны с поверхности, стоят в очереди в темном загроможденном коридоре на административном уровне бункера, ожидая, когда их вызовут.
– Капрал Краузе! Рядовой Шварц! В мой офис!
Двое говорят свои "Яволь" практически синхронно и быстро проходят в кабинет капитана.
– Итак, господа. Вы ведь помните, что вам рассказывали на инструктаже по поводу ваших действий, верно? Где вы будет расположены и все такое прочее?
Очередная пара "Так точно, сэр" прозвучала в ответ.
– Что ж, забудьте. Это всего лишь прикрытие, придуманное полковником. Информация, которой я собираюсь с вами поделиться, является жизненно важной для защиты города, поэтому мне нужно знать, что вы можете исполнять приказы. Если кто-то из вас хоть словом обмолвится, я лично позабочусь о том, чтобы вас казнили. Я ясно выразился?
Оба отвечают строго по уставу, но их страх очевиден. Пауза перед ответом лишь делает его более очевидным.
– Так, кто-нибудь из вас слыхал о протоколе "Самсон"? Нет? Хорошо, значит секретность ещё блюдётся. Полный разбор плана я дам позднее, а пока вот что. Все, с кем я говорил после брифинга, и все те, кто пока ждёт в коридоре, сегодня заступят в первую ночную вахту. Небольшой контингент будет заниматься радиоконтролем и следить за автосенсорами, но большинство будет закладывать взрывчатку в каждом крупном коридоре, так, чтобы обвалить их с гарантией. Я уже отобрал несколько бойцов, им выдадут детонаторы смертника с управлением от брони. Они и послужат последней линией обороны. Падут они - падёт весь город. Но вам двоим предстоит гораздо более важное поручение.
– Полковник убежден, что город уже потерян. Он считает, что нашим лучшим вариантом будет не капитуляция или попытка дождаться подкрепления с Востока, а обеспечение того, чтобы наши гражданские никогда не подверглись вражеским действиям со стороны противника. Он почему-то чувствует, что будет лучше, если этим вечером вентиляция, проходящая с поверхности до уровней бункеров с гражданскими лицами, будет перекрыт, чтобы все они умерли во сне. Так что я доверяю это вам двоим. Сержант Беккер постоянно рассказывает мне, как хорошо вы оба действуете в стрессовых ситуациях и что выполняли приказы, даже если конечная цель не ясна. Мне нужно это от вас сегодня.
Младший заметно вздрогнул, когда выяснилось, для чего капитан приказал им явиться, и теперь, когда у него появилась возможность высказаться, он пользуется ею.
– Сэр, что, черт возьми, вы говорите? Мы не можем этого сделать! Наша задача - защищать этот город, а не соревноваться с врагом, кто быстрее его уничтожит!
– Ты думаешь, я этого не знаю?! Знайте свое место, рядовой! Мы не имеем права подвергать сомнению приказы начальства, а людей в вашем положении это касается вдвойне! Если я не могу доверить вам это, то мне придется вышвырнуть вас отсюда и расстрелять. Теперь, мне нужно знать: вы со мной?
Отвечает только старший; младшему мешают ответить гнев и обида.
– Да, сэр. Мы понимаем и будем готовы выполнить сегодня всё, что вам от нас потребуется.
– Хорошо. Встретьтесь с остальным у лифта #2 сегодня в 23:45. Разойдись.
Капрал хватает другого солдата и тянет его за дверь. Когда они уходят, младший говорит, настолько тихо, насколько возможно, учитывая ограничения брони.
– Это неправильно, мужик. Это, блять, несправедливо.
– Я знаю, но мы должны сделать это. Давай же, если мы поспешим, то может быть сможем прихватить что-нибудь поесть.
Капитан в том же офисе сидит за столом, положив руки на голову. Он желает, чтобы небольшие границы его кабинета позволяли ему кричать, чтобы его броня позволяла ему пить алкоголь, чтобы у него был хоть какой-то в принципе выбор. Но он нужен в это время - в последние часы Берлина. Он встает, выходит за дверь и зовет следующую группу солдат в свой кабинет.
Берлинский бункер #1, 22-ое августа 1975 года:
Два молодых солдата достигли точки прорыва. От гущи боя их отделяет лишь поворот да несколько метров серого коридора. Они переключились на зашифрованную частоту личного канала, чтобы предотвратить обнаружение противником..
– Шварц, я буду вести огонь на подавление, а ты доберись до ближайшего возможного прикрытия, понял?
– Понял. На три?
– На три. Один… Два… Три, ВПЕРЕД!
Старший высовывает левую руку (с большим универсальным дробовиком) за угол, выглядывая лишь настолько, чтобы было можно прицелиться. Большая часть вражеских сил, кажется, находится в укрытии, с обеих сторон на полу лежат по несколько убитых и раненых. Санитар из числа своих сидит в укрытии и обрабатывает там солдата, который, видимо, потерял большую часть правой руки. Похоже, что одиночный вражеский боец наступает на позицию медика. Когда старший среди наших двух героев готовится выстрелить, младший разряжает очередь 12.7×108 мм патронов в противника, отправляя его на пол. Рядовой устремляется к позиции медика. Старший вскоре следует за ним.
– Сколько их там? Ты знаешь? – вопрос капрала кажется суровым, но он задается с благими намерениями.
– Нет, не знаю. Я просто пытался держать всех этих парней вместе.
– Почему вы не отступили к точке сбора?
– Это и есть точка сбора. Они просто без конца наступают.
– Блять. Док, как у тебя с амуницией? Гранаты?
– Нет, у меня нет гранат. Я - медик.
– Что ж, что насчет тех парней позади нас?
– Краузе, у парня спереди есть гранаты.
– У того, которого ты подстрелил?
– Да.
Старший вздыхает так, как только бронированные солдаты могут вздыхать, и быстро выглядывает из-за укрытия.
– Шварц, ты бежишь за гранатами. Как только доберешься до парня, вытаскивай из одной чеку и кидай, после чего беги к следующему укрытию. Я прикрою. А ты, док? Продолжай делать то, что делаешь. Выведай у раненых любую информацию, которая у них может быть. Если сможешь кого-либо из них поставить на ноги, сначала опроси, а затем отправь на вылазку за припасами для нас. Как только определишь, кто выживет, а кто - не жилец, отправляйся к одной из других точек сбора, потащив с собой стольких парней, сколько возможно. Вы оба сможете это сделать?
– Да, да, – медик гораздо больше сосредоточен на своем пациенте, чем на словах капрала.
– На три?
– На три. Один… Два… Три, ВПЕРЕД!
Старший немедленно кладет правую руку на их общее укрытие - тяжелую баррикаду, построенную специально для ситуаций, подобных той, с которой сталкиваются наши герои, - и открывает огонь в сторону врага. Младший перепрыгивает через заграждение и устремляется к своей цели, подбирая небольшое количество гранат у застреленного противника и одним движением переходя к следующему укрытию. Когда он достигает безопасной точки, юный рядовой вытаскивает чеку из одной гранаты и кидает ее вслепую через укрытие. Небольшая группа врагов выныривает из укрытия, видя, как к ним катится граната. Капрал бежит туда, где засел рядовой, и быстро расстреливает их на бегу.
– Вышло неплохо. Прикроешь меня, как я продвинусь к следующей точке, так?
– Да, это я могу. Но я думаю, что парень, у которого я позаимствовал гранаты, все ещё жив. Может нам стоит слегка допросить его для начала?
Капрал некоторое время обдумывает информацию, а затем кивает.
– Хорошо, да. Ты меня прикрой, я притащу его сюда.
Когда он выбегает из-за укрытия, вражеские солдаты огибают следующий угол и открывают огонь. Рядовой мгновенно стреляет в ответ, используя оба своих орудия для подавления. Враги быстро возвращаются в укрытие, когда капрал притаскивает свою добычу обратно на позицию рядового.
– Ладно. Шварц, следи за дружками этого паренька. Ты. Говоришь по-немецки? – Сообщения, которые наши два героя получают от своей находки, именно такие, как и ожидалось (а именно, полные страха), но солдат, кажется, также пытается связаться со своими союзниками по безопасному каналу. Когда капрал начинает подносить свой дробовик к лицу заключенного, передача сообщений быстро прекращается. – Ты. Говоришь. По. Немецки. Зловонный. Кусок. Капиталистического. Мусора?
– Меня зовут Рико Камиса-Роха. Я - старший сержант. Мой серийный номер - 903-57-680. Меня зовут… – американец быстро прекращает тараторить, когда немецкий капрал достает свой боевой нож и подносит его к одной из ран солдата.
– Ты говоришь или я начну вырезать из твоей миленькой американской брони хорошенький фарфоровый сервиз. Мы поняли друг друга? – американец кивает. – Хорошо. Начинай говорить.
– Меня зовут Рико Камиса-Роха. Я - старший… – на этот раз пленный осекается из-за того, что капрал сгребает его и швыряет через укрытие, сопроводив бросок крепким словцом в адрес несговорчивого пленника. При этом капрал замечает новых врагов в том углу короткого коридора. Те, едва завидев его, открывают огонь на подавление.
– Шварц, дай-ка одну ту гранатку поглядеть, – рядовой молча делает, о чем его просят, а затем на мгновение выглядывает из-за укрытия. – Можешь также кинуть одну из своих. На три. Один… Два… Три! – двое бросают свои гранаты практически одновременно, провоцируя сначала град вражеских пуль, а потом - вопли, с которыми неприятель нырнул в укрытие. У них нет времени, чтобы воспользоваться преимуществом затишья при продвижении противника, так как медик, оставленный позади, начал кричать, чтобы привлечь их внимание.
– Хей! Вы двое! У нас тут проблема!
– Черт возьми, какая, док?! Мы тут чутка заняты на данный момент!
– Этот парень сейчас истечет кровью!
– Почему это нас должно волновать? Это твоя проблема! – капрал пользуется моментом, чтобы выстрелить залпом флешеттов в надвигающегося противника.
– Пока он был в сознании, рассказал мне, что все это место заминировано!
– И? Мы уже знаем об этом!
– Сказал, что если помрёт, тут всё взорвётся!
– Блять. Блять! Ладно, ладно, вот, как мы поступим. Док, если ты хочешь выбраться отсюда живым, тебе придётся оставить этих ребят. Держись за нами, не отставай. Шварц, стандартная пехотная тактика: ты ведёшь огонь на подавление - я двигаюсь вперёд, затем меняемся ролями. Принято? – медик и рядовой соглашаются практически одновременно. Капрал отвечает тем, что встаёт из-за укрытия и открывает огонь по направлении конца короткого коридора. – Шварц, пошёл!
Младший успевает сделать только два шага до того, как раненый солдат позади него испускает дух, вызывая тем самым детонацию огромного количества взрывчатки, установленной по всему их крылу бункера. Рядовой, медик, капрал, несколько окружающих их раненых и враг, поджидающий в конце коридора - все они всего за несколько секунд остаются похоронены под руинами.
Берлинский бункер #1, 23-е августа 1975 года:
Силы, прибывшие на подкрепление защитникам города, добрались гораздо раньше, чем ожидалось, но гораздо позже, чем нужно было. Цена их стремительности была велика и оплачена кровью, но даже этого было недостаточно. Капитан стоит в коротком коридоре, наблюдая, как его люди разгребают завалы, преграждающие им путь. Один из его лейтенантов стремительно направляется к нему, чтобы доставить новости.
– Капитан Белитров! Капитан Белитров!
– Помедленнее, Сергей. Обойдёмся без формальностей. Что такое?
– Один из солдат нашёл это в кабинете на другой стороне бункера. Тебе нужно это прочесть.
– И? Это насчёт полковника Энгельса? Мы уже связались с ним?
– Полковник Энгельс мертв, Алексей. Суицид. Мы нашли у него эту записку. Пожалуйста, просто прочти её.
Старший офицер забирает у лейтенанта конверт и раскрывает его, вынимая содержимое. Он быстро читает и, когда заканчивает, прислоняется спиной к стене. Солдаты вокруг него перестают работать, когда начинают замечать эмоциональное состояние своего командира.
– Сергей, это наша вина. Мы были недостаточно быстры.
– Мы ничего не могли с этим поделать. Мы никак не могли добраться сюда быстрее и никак не могли узнать о происходящем. Слишком много хороших людей полегло, чтобы мы могли как можно быстрее добраться сюда. Теперь же нам ничего не остаётся, кроме как похоронить погибших.
Берлинский бункер #1, 22-ое августа 1975 года:
Полковник, которому было поручено защищать город, сидит в своем небольшом кабинете, сгрудившись над потрескавшимся сосновым столом, и пишет письмо.
Командиру сил Красной Армии, освобождающих Берлин,
Мне жаль. Мы сдерживали их так долго, как могли. Я был убеждён, что лучших вариантов у нас не было. Вина лежит на мне и только на мне. Я не прошу прощения.
Нижние уровни бункера содержат все необходимое, чтобы восстановить этот город и продолжить бой. Инженеры уверяют меня, что любой офицер Красной Армии будет иметь безопасный доступ, но имейте в виду, что эти нижние уровни были заложены взрывчаткой, чтобы предотвратить их захват противником.
Пожалуйста, не позвольте Берлину умереть, не позвольте нашему пожертвованию стать напрасным. Мы не можем допустить проигрыша в этой войне.
С уважением и глубочайшим сожалением,
Полковник Ганс Энгель, Национальная народная армия, 5-ый бронепехотный батальон
Мужчина достает лист из печатной машинки (довоенной реликвии, переживший не только эту, но и предыдущую. Таких осталось совсем немного, если они вообще имеются, что можно сказать и про её владельца) и аккуратно складывает его. Он кладет письмо в конверт, а его, в свою очередь, во внутренний карман своей изношенной и выцветшей парадной формы. Быстрая серия подземных толчков сотрясает небольшой кабинет, что говорит о том, что у полковника осталось не много времени. У него на поясе висит полуавтоматический пистолет, который практически никогда не использовался. Он берет его в руку, достаёт магазин, чтобы убедиться в наличии патронов, ставит магазин обратно, отводит и отпускает затвор, прислоняет дуло снизу к челюсти и нажимает на спуск.
Нераскрытое место в предгорьях Гималаев, 1-ое февраля 1950 года:
Дюжина мужчин в зеленой армейской форме, и столько же девочек (большинство из них является сиротами, многие изуродованы или иным образом нежелательны) под поднимающейся на ночное небо луной терпеливо ждут на опушке леса - в месте, о котором мало кто знает и еще меньше говорят. Единственными источниками света являются звезды и маленькие масляные лампы. Солдаты могут разглядеть свое дыхание в прохладном воздухе. Двое мужчин разговаривают.
– Так что с ними будет?
Тот, который пониже ростом, подносит сигарету к своему рту, изуродованному шрамами.
– Что бы с ними не произошло, это того стоит. Да и к тому же, они - сироты. Никто их не хватится.
– Но все ещё, Цзюнь, тебя разве не волнует, что Йезу1 собираются сделать с ними? Что они вообще хотят от них получить?
– Что бы с ними не произошло, это того стоит. – невысокий обезображенный человек долго затягивается сигаретой и продолжает всматриваться в бамбук, не глядя вовсе на своего коллегу.
– Как ты можешь быть так уверен в этом?
Мужчина достаёт сигарету изо рта, кидает её на землю рядом с ботинком и давит подошвой.
– Откуда ты, Фан?
– Пардон?
– Я спросил, откуда ты. Это простой вопрос.
Парень озадачен тем, что его об этом спросили, и изменение его позы показывает это.
– …Из небольшой деревни к северу от Баошаня.
Его собеседник кивает и достает следующую сигарету. Через секунду он предлагает одну более высокому человеку, но солдат тихо отказывается.
– Так, тебе никогда не приходилось иметь дела с жибэнь гуйцзы2, верно?"
– Они продолжали бомбить нас, потому что американцы, «Летающие Тигры», были размещены в Баошане.
– Всех бомбили. Ты когда-нибудь видел в лицо настоящую армию? – на это более высокий мужчина мог ответить только отрицательно. – Что ж, а я из Нанкина. И мне доводилось видеть хуан цзунь3 множество раз. Они - последнее, что увидели моя мать, мой брат и моя сестра.
– Цзюнь, мне жаль…
– Жаль? Жаль? Тебе жаль?! Нет. Тебе не жаль. Тебя там не было. Ты не видел того, что мне довелось повидать. Тебе не приходилось хоронить людей после того, как у тебя на глазах эти… эти собаки сотворили с ними. Если бы тебе было правда жаль, ты был бы готов, также как и я, пойти на что угодно, что угодно, лишь бы убедиться, что наша страна никогда более не подвергнется иностранному насилию. Вот почему это неважно. Вот почему это того стоит. Вот почему мы отдаём этих сирот Диким Людям в обмен на оружие. Потому что то, что им предстоит испытать, - это ничто по сравнению с тем, что уже пережили наши люди; с тем, чему они ни за что не дадут случиться!
К этому моменту мужчина, почти сорвавшийся на крик, умолкает. Пока он переводит дыхание, в лесу перед группой появляется маленький красный огонек. К нему быстро присоединяется второй, а затем, может быть, еще десяток.
– Пришли огни - гаси огни! – другие мужчины быстро подчиняются, так как в подлеске начинает слышатся звуки шагов и они медленно становятся всё громче. Цзюнь из Нанкина выходит вперед, когда один огонек начинает приближаться к лесной полосе на небольшой поляне. – Стой, где стоишь, Фан. Ко всем остальным это тоже относится! – тихо, обращаясь к Фану, он говорит, – Если я не вернусь к рассвету, значит сделка не состоялась: тогда просто направляйтесь обратно. С данью поступишь, как знаешь.
Мужчина уходит в заросли сам: медленно красные огни исчезают, когда звук ломающихся веток рассеивается в ночи. Несмотря на свои страхи и опасения своих коллег, человек возвращается в сопровождении одинокого Инженера, как только солнце начинает подниматься над бамбуком. Когда Инженер осматривает товар человек подходит к тому месту, где стоит его товарищ, достает сигарету, зажигает ее трясущимися руками и поворачивается к группе.
– Оставьте подношение! Йезу позаботятся обо всем остальном!
Тихо, быстро, они покидают лес, не оглядываясь назад.
Город Фолленхолд, 54-ый год Возрождения, 11-ая ночь сезона Теплого Севера:
Болит. Всегда болит. Все еще помню песни. Они хотят, чтобы мы забыли песни. Не могу петь, приходится учить песни другими способами. Скучаю по звучанию маминого голоса.
Нет зеркал. Зеркала под запретом. Все еще смотрю в отражение, когда могу. Не похожа на саму себя. Им не нравится, когда мы думаем о таких вещах. Иногда Они забирают нас: мы больше никогда не видим тех, кого Они забрали.
Мы никогда не спим, но мы и никогда не устаем. Всегда на ногах и всегда ходим. Сильные ноги. Но не как у отца. Как у сверчка. У девочек не должны быть ноги как у сверчка, разве нет?
Всегда голодна. Они никогда не дают нам достаточно еды. Одна и та же еда. Мне не нравится она на вкус. Выглядит как черви. Думаю, это и есть черви. Не могу жевать. Рот больше не работает как раньше. Когда я вижу свое отражение, то всегда пугаюсь.
Они постоянно нас перемещают. Они не позволяют нам использовать большие корридоры, Они хотят нас в маленьких тоннелях. Всегда крадусь. Но это хорошо. Сильные ноги. Но не как у отца.
Я помню солдат. Злых. Толкающих и пинающих, хватающих и тянущих. Очень долгий путь. Солдаты тоже не кормили нас. Они оставили некоторых из нас позади. Надеюсь, что с оставленными позади все в порядке.
Иногда пропадают воспоминания. Но не как во сне. Они отводят нас куда-то или говорят нам пойти куда-то и там яркий свет, и затем ничего, и затем мы возвращаемся, и мы знаем множество новых штук, но мы не учили их. Потом они заставляют нас применять наши знания. Мы говорим с Их машинами, но Их машины не знают песен. Не слишком весело говорить с ними.
Хотя иногда машины отвечают. Они не говорят нам ничего интересного, вроде секретов или историй, или песен. Они не используют настоящие слова, но мы понимаем и иногда возникает проблема, и мы решаем ее. Иногда мы не понимаем проблему, так что показываем Им. Иногда мы не работаем с говорящими машинами. Некоторые из нас все еще имеют руки и Они заставляют их работать с трубами и другими вещами.
Я скучаю по рукам. Они забрали мои руки. Они дали мне лезвия. Как у богомола. Я могу чинить некоторые Их машины теперь, могу чувствовать маленькие проблемы и говорить Их говорящим машинам, в чем маленькие проблемы.
Иногда нас больше. Иногда новенькие временами говорят о войне. Новенькие всегда напуганы. У них обычно бывают новые песни. Хотелось бы, чтобы мама могла спеть их новые песни. Скучаю по звучанию маминого голоса.
Мы в новом месте. Они заставили нас кататься на странном поезде очень долгое время. Нас много в тесном месте. Не сидели долгое время. Хотя это хорошо. Сильные ноги. Но не как у отца. Как у сверчка.
Новые знания без учения. Странные знания. Странные машины. Машины, которые прикрепляются к людям. Не нравятся эти новые знания. Не хочу пользоваться ими.
Они привели детей к нам. Испуганных. Грязных. Много детей. Я не видела так много детей в одном месте долгое время. Пение помогло бы, но не могу петь. Постаралась поговорить с детьми, но они не могут меня услышать.
Должна помочь Им прикрепить странные машины к детям. Мне это не нравится. Я не могу остановиться Они заставляют меня делать это Простите Простите Простите Простите Простите Простите Простите нет пожалуйста почему вы заставляете меня делать это они просто дети остановитесь пожалуйста простите.
Я попыталась остановить их. Теперь они меня забирают. Другие даже не остановились посмотреть. Кроме одного. Теперь они со мной. Они говорят с нами обоими. Я пытаюсь петь, но я не могу. Но я говорю другому песни, которые я знаю. Скучаю по звучанию маминого голоса.
Глава 4: Солдаты из спрятанного города
Глава 5: Старый солдат из Нью-Йорка
Мостик звёздного коробля “Индевор”, дата по корабельному хронометражу - 089.10.13:
Космический корабль длиной в несколько километров только что вошел в устойчивую орбиту маленького голубого мира. Командир - суровая женщина, которой на вид под пятьдесят лет, но на деле намного старше, - стоит позади своего главного офицера связи.
– По всем каналам, мэм?
– Да. Отправляй
Несколько нажатий по пульту управления, и задание выполнено.
– Лейтенант Фрайлея, скажите нашему рулевому, чтобы он вывел корабль на более высокую орбиту, и активируйте систему “стелс”. Немедленно сообщите мне, если мы получим какие-либо сообщения с поверхности. Я буду у себя.
– Да, мэм.
Молодой офицер быстро уходит, чтобы выполнить команду. Когда капитан добирается до своей комнаты, она чувствует, что корабль начинает вибрировать из-за движения к своему новому месту назначения. Она вздыхает и задается вопросом, была ли борьба ее народа на протяжении тысячелетий напрасной.
Город-капитолий, 1004-ый год Возрождения, 13-ая ночь сезона Холодного Севера:
Сообщение было только что получено всеми основными радиообсерваториями по всему континенту - источник неизвестен. Базовый перевод был создан и подготовлен для рассмотрения Высшим советом.
Все прощено. Что произойдет далее - пока что в ваших руках, но мы не будем ждать вечность.
Позвольте нам вернуться домой.