☦ Грёзы умирают☦
10 октября 2167
Отчаянье охватило страну грёз.
Коллектив Онир собрался на уединённом осколке сна, будто стадо тюленей на льдине посреди пустого океана.
На узкой ленте сюрреалистичного лесного ландшафта Коллектив обсуждает немногие пути действия, которые у него остались, и положение, в котором он находится ныне.
Бороться они умеют. Однако на этот раз они встретили врага, против которого бессильны их уловки или причудливая ложь. Никто из друзей не сможет явиться им на помощь. На их свет падала тень, разрушительнее всех мерзостей и хуже любых кошмаров.
Сны вымирают. Всё меньше остаётся людей, которые хотели бы их видеть.
Женщина открывает свой серый рот, изливая из него знания, обретённые ею ранее во снах.
Женщина стояла на пустынном мосту посреди пустоты. Перила его осыпáлись красным, пол под ними расщеплялся золотом. Опершись на руку, она ожидала, пока появится грезящий. В эти дни находить сны стало тяжёлой работой, сложнее, чем когда-либо за всё время её путешествий по ним. Их вкус её не заботил, времена были голодные, и она привыкла питаться любыми отбросами.
Мужчина прижался к ней во сне. Неплохо было бы, если б это был тот тип снов, которые ей по вкусу, и он потащил бы её в свою плюшевую постель, чтобы разделить бесконечный миг страсти. Но этого не было, грезящий просто к ней прижимался. Он вздохнул в темноту, и его заблудшему восприятию сон казался воспоминанием.
— Столько времени прошло, Элеонора. Хорошо ли там, в стране мёртвых?
Её звали не Элеонора. Но она была стара и мудра и могла примерить любую маску, в которой грезящие хотели бы её видеть. Она обвила длинную руку вокруг его талии, не забывая притворяться, будто у неё есть кости. Её платье и кожа наполнились цветом, волосы вырвались из тугого пучка и сплелись в каштановую косу. Она посмотрела на него с улыбкой той Элеоноры, которую он так любил, с щербинкой между передними зубами.
— А как у вас там дела, милый? Расскажи мне.
Лицо грезящего окуталось тенью, когда его сонный разум извлёк воспоминания о том, от чего он надеялся спрятаться в стране грёз. Некоторое время она разглядывала его тело. Одет в лохмотья. Кожа чем-то обожжена. Худой, такой худой. Только один носок. В последние ночи все грезящие примерно так и выглядели. Грезящий вздрогнул, прерывисто вздохнул и начал говорить.
— Элли, там ужасно. И лучше не становится. Том ушёл. Сэм тоже, его друг Алекс. Они все ушли, съедены, убиты или хуже. Все большие группы пропали, не знаю куда, даже те долбаные Благотворители. Одна только Фабрика и осталась.
Она изо всех сил подавила усмешку. Конечно, Фабрика будет охотиться на грезящих в это тяжёлое время. Фабрика, она не лучше тех мерзостей, с которыми им приходится воевать по эту сторону бытия. Она попыталась расспросить его подробнее, но сон начал таять. Её грезящий прижался к ней, рыдая. Он не хотел уходить. И ей не хотелось, чтобы он уходил.
— Все будет хорошо, любовь моя, — её долгом и поныне было успокоить грезящего и поделиться любовью. Даже в эти времена, полные страха за них обоих. — Мы скоро снова встретимся. Я буду ждать тебя здесь. Не ходи на Фабрику. Живи, живи, чтобы мы могли видеть друг друга снова.
Пока всё вокруг них таяло, он снова и снова рыдал "Я буду" и "Я люблю тебя".
Воспоминание, которым она делится, заливает Коллектив, подобно волне отчаяния. Когда она заканчивает, голоса начинают толпиться в воздухе. Размахивают усики. Извиваются языки. Визжат и лают и воют. Мяучат и шипят и мурлыкают. Говорят и кричат и шепчут. Над голосами гремит гонг, чтобы задушить панику в колыбели.
Масса из усиков и глаз открывает по рту на кончиках каждого из своих щупалец. Гармоничным хором начинают они петь для товарищей свою историю.
Масса протиснулась в крошечный сон, до того маленький, что ей пришлось сложиться в сотни раз, чтобы поместиться в нём. Но времена отчаянные, и даже малейший укромный уголок неизмеримо дорог. Обернувшись крошечным бурундуком посреди городского квартала, масса подползла к скамейке.
Мгновение спустя на скамейку присела грезящая, тощая и измождённая. Она умирала от голода. Это был её последний сон.
Маленький бурундук прыгнул на колени грезящей, цокая настолько умильно, насколько умел. Она засмеялась и принялась целовать существо. Честно говоря, такое жалкое проявление любви было ему неприятно.
— Ах, какая милота! Сколько я тебя уже не видела? Знаешь, я думала, тебя сожрали аномалии, когда мы не смогли больше сдерживать их всех. Может быть, мы продержались бы больше, если бы попытались их истреблять по методу ГОК. Впрочем, она продержалась не намного дольше.
Ах, информация. Грезящие так легко её изливают.
— Мир подходит к концу. Я не сержусь, что ты убежал. Мне тоже хотелось.
Она погладила шёрстку существа, сделанную мягкой специально для неё. Просто чтобы заставить её говорить в её предсмертные минуты. Какие же отвратительные эти люди.
Существо цокало, облизывая её кожу, и таращило глаза в натянутой попытке казаться миловидным. Женщина смеялась и снова целовала бурундука, очевидно, в предсмертном бреду. Или же, возможно, она просто была в таком отчаянии, что согласна была довольствоваться даже столь жалкой подделкой.
— А знаешь кто это начал? Я тебе по секрету скажу, ладно? Я давно-давно слышала один слух. Просто кто-то убил Бога, и теперь мы все наказаны. Об этом в библиях не писали, потому что это не упокоение. Ад пришёл за нами.
Вскоре она ушла.
Коллектив не верит в религию. Боги приходят и уходят в грёзы, как и всё остальное. Религиозные грёзы — это такие же сны, как и все прочие, просто их угнало некое могущественное существо с другой стороны, чтобы передать какое-то сообщение. Несмотря на это, предложенное умирающей объяснение тут же отбрасывается. Хотя оно всё же дало им кое-какие знания, которые в определённой мере к этому и привели. Оно поведало им, что улучшений не предвидится.
Сущности разных форм и вкусов, цветов и текстур, лежат рядом на лесистой ленте. Через совместные судороги их тел легче передаются идеи. Линии от одного существа к другому начинают размываться. Это отчаянно, но они отчаяние и так окружает их отовсюду.
Один из них прибывает с опозданием. Он родом из далёкого от грёз места, известного Коллективу, как обитель знаний и змеиной чешуи. Он посол оттуда в этой стране, одной из лучших их товарищей. Но он нелепо бормочет. Он в панике.
Человек в своём строгом деловом костюме корчится в рвотных позывах, затем падает на четвереньки. Он содрогается, его тошнит воспоминаниями. Коллектив смотрит, как он рассыпается на сверкающие осколки сна (из которых сделан каждый из них), оставляя после себя только лужицу рвоты как память.
Библиотека когда-то была большим и гордым творением. В некоторых отношениях она по-прежнему такой и была, оставаясь прибежищем для странников и странствующих знаний. В это трудное время, те, кто знал, как в неё попасть, использовали Библиотеку, как последний приют. Библиотека стала лагерем беженцев, лучом света в крысином гнезде мира.
Времена были голодные. Всё вокруг становилось ненадёжным. Большинство Путей давно уже обрушились под тяжестью крыс. Змей покинул свой сад, обвившись кольцами вокруг своей драгоценной Библиотеки, подобно матери-питонше над её последней кладкой. В каждом окне не было видно ничего кроме его чешуй, покрытых следами укусов. Не было видно на них ни одного невредимого лоскутка.
Длани Змея давно были оторваны. Были поисковые отряды. Были попытки очистить Пути. Попытки устрашить крыс при помощи отчаянных жертвенных ритуалов. Отчаянье разделяло Длани более, чем что-либо. Они слишком много утратили, чтобы обезуметь. Многие из них потеряли и себя самих.
Человек сидел и смотрел на крах. Скоро пришёл конец Змею, а вместе с ним - и эпохе. Перед смертью Змей поклонился своей великой Библиотеке, которую всё ещё сжимал в своих кольцах. Он по-прежнему оставался почтительным, пусть даже если крысы уже пришли обезглавить его. Крысам Библиотека достанется через труп Змея. Смерть освободит Змея от его обязанности, с нежностью и уважением за всё, что он дал миру.
Визг лопающихся скрипичных струн пронёсся по всей Библиотеке, когда пришёл окончательный крах. Мир погрузился в кромешную тьму, лишённый последних Путей. Странники поселились в своих могилах. Всё завершилось, и их дела здесь закончились.
Человек бросился бежать домой, как только ощутил вкус этого краха. Он надеялся никогда не узнать этого вкуса и никогда не делиться этим знанием со своей роднёй.
Выходит, даже Библиотека ушла. Коллектив плотнее сжимается вместе, теряя свои воспоминания в разумах друг друга. У них остался один трюк, — скрыться в кармане своего коллективного подсознания. Купаясь в солнце, франкенштейново море грезящих существ дрейфует прочь, в свой собственный сон. Лес расширяется перед ними, приглашая последние выжившие грёзы, танцевать в пятнах света.
Крысы не достанут их здесь. Здесь можно ждать, пока мир восстанет из пепла. Когда грезящие снова вдохнут жизнь в эти безжизненные земли. Они будут ждать вечность, если придётся.
Путь грёз завершается здесь, в этом их последнем пристанище.