Я - профессиональный наблюдатель за палочками, и моя работа мне очень по душе.
Данная статья была опубликована в журнале "Сотрудник Фонда" за октябрь 2014 года. Её автор, D-5209294, делится любопытным и весьма личным взглядом на то, каково быть руководителем при первичном опознании аномалий класса E.
В статью были внесены правки по некоторым именам и фактам, чтобы её прочтение было доступно для большинства сотрудников Фонда.
Теперь мне разрешили писать. Дали Хьюллетовский ноутбук, с вордом, все дела. Впечатляет в этом случае больше всего то, что мой запрос обработали всего за неделю. Народ тут у нас вечно жалуется, что "тебе по-любому откажут" и "никому-то ничего не дают", но простая реальность в том, что когда все долги оплачены и бланки заполнены, Фонд не против время от времени идти на уступки.
Ну да ладно. Здравствуйте.
Я - профессиональный наблюдатель за палочками, и моя работа мне нравится чуть больше, чем должна бы.
Если выражаться чуть официальнее, я - старший специалист Отдела Первичного Опознания, Зона 313. Чтобы было понятно всем, кто занят в других областях, я сейчас вкратце изложу, как проходит первичное сдерживание. После того, как полевые агенты подтверждают наличие аномальной активности в определённой точке, туда дислоцируется опергруппа первичного сдерживания. Опергруппа разбита на две подгруппы - Изоляция и Опознание. Изоляция организует периметр вокруг предполагаемого местонахождения аномалии, а Опознание отвечает за то, чтобы разобраться, чем же, собственно, является эта аномалия.
В Первичном Опознании я работаю с 2002 года. Мне редко доводится общаться с кем-то помимо кураторов и сотрудников, но, поработав в этой сфере десять с лишним лет, я пришёл к выводу, что сотрудники из других отделов Фонда довольно слабо себе представляют, каково работать в Первичке. Эту статью я пишу как раз затем, чтобы устранить это недопонимание, хотя бы частично.
Многие, судя по всему, склонны считать, что мы - не более, чем наживка для чудовищ. Они полагают, что мы - расходный материал, класс D, и шатаемся из угла в угол, пока не выползут твари и не бросятся на нас. Это в корне неверно; в большинстве своём полевые агенты, которые прибывают на место раньше нас, могут в сжатые сроки опознать агрессивную живую аномалию. В этом случае в моей группе даже нет необходимости.
Лучше всего объяснение нашей настоящей работы получится, если я опишу обычный день, проведённый на полевой работе. Далее я в качестве примера приведу сегодняшний выезд, он сохранился в памяти лучше прочих.
Каждое задание начинается с того, что кто-то из моих кураторов даёт мне плотный бумажный конверт с моим номером сотрудника класса D, красными чернилами по всей лицевой стороне. Внутри - документы по заданию, и, если повезёт, немного фотографий. В самых первых документах о самой аномалии сказано от силы две строчки; это естественно, потому что на данный момент об аномалии ничего больше не известно. В конвертах находится вся существующая документация об аномалии на данный момент. Как мне говорили, большую часть фотографий, которые мне выдают, делают за десять минут до вручения, а то и меньше.
Сегодня в конверте было сгенерированное компьютером досье на человека, подвергшегося аномальному воздействию (т.е. на "жертву"). Миранда Бакларан, 27 лет, художник-оформитель, проживает в штате Коннектикут. Родилась в Калифорнии, родители - иммигранты с Филиппин. Жила одна. Место жительства не меняла два года, место работы - три года. Также прилагается медицинская карта, сведения о прошлых местах работы, родословная и другие сведения, которые могут иметь значение. К тому моменту, как я доберусь до места, мне положено прочитать и запомнить основную массу этих сведений. Также был приложен список всех транзакций жертвы по кредитной карте за последние полгода, но этого мне запоминать не требуется.
В транспорте мне вручают дополнительный документ с подробностями происшествия.
В 14:48 соседи жертвы вызвали полицию, сообщив о громких криках, доносящихся из её дома. Они беспокоились, что это мог быть её бывший сожитель, решивший вернуться и убить её. В 15:02 полицейские вошли в дом жертвы и обнаружили аномальное изменение её биологической структуры. Их звонок начальству, сделанный в спешке и непонимании, вызвал срабатывание автоматической системы уведомлений Разведывательной Сети Фонда. К дому жертвы были направлены полевые агенты с ближайшей станции Фонда с целью первичной изоляции дома жертвы и подтверждения воздействия аномальной активности на жертву.
В данном случае с подтверждением вопросов не возникло. Для удостоверения личности достаточно было сравнить фотографию Миранды на водительских правах с лицом жертвы. Лицо было тем же, но органы чувств претерпели радикальные изменения. Под её веками, не переставая, бились языки, а раз в две минуты она отрыгивала глазные яблоки размером с теннисный мяч. По её словам, она могла ими видеть. Она не знала, что на неё так повлияло.
Моей группе предстояло это выяснить.
Обычно это какой-то предмет. Иногда - другой человек, или даже сама жертва. Бывает, что дело в слове или фразе, которые жертва услышала по телефону или телевизору. В других случаях - участок земли, на котором стояла жертва. Может быть даже такое, что ничего найти не удаётся, и тогда дело проходит как Аномальное Явление. Но как правило - по сути, почти всегда, это предмет. Вещь.
Было бы очень удобно, если бы аномалии принимали форму больших, страшных, показушно-паранормальных вещей вроде древних талисманов или фарфоровых клоунов или книг в переплёте из человеческой кожи, но таких аномалий почти не бывает, а когда бывают, с нашим допуском к ним даже не подпустят. Подавляющее большинство аномалий, опознанных мной за прошедшие годы, выглядело абсолютно буднично и безвредно. Именно поэтому наша работа так трудна. Любая собственность жертвы, любая вещь, к которой она прикасалась, может оказаться Той Самой Вещью. Как вы и сами понимаете, отыскать Ту Самую Вещь среди сотен других - работа далеко не из лёгких.
Некоторые из вас могли слышать, что в Опознании применяются высокотехнологичные устройства для обнаружения аномалий, так называемые Счётчики Канта. Они существуют на самом деле и невероятно полезны. Как следует откалиброванный Счётчик Канта мгновенно и точно укажет на аномальный предмет в авиационном ангаре, доверху забитом мусором. Счётчик Канта, вне всяких сомнений, выдающееся достижение современной науки.
Но, как и многие из этих достижений, Счётчики Канта стоят как самолёт и доступны лишь узкому кругу лиц. Так что без этих технологичных побрякушек большинству групп Первички приходится искать аномалии по-старинке. А именно - тыкать палочкой всё подряд и ждать ответного тычка.
На сегодняшнем задании моих палочек звали Томас, Иона, Шелби и Бриджет.
Есть популярное мнение, что классу D дозволено обращаться друг к другу только по личному номеру. В пределах комплексов это правило может и соблюдается, однако на выездных работах такое бывает редко. Для быстрой и эффективной работы надо как-то друг друга называть, а в условиях цейтнота никому не надо, чтобы сотрудники тратили ценное время и умственные усилия на запоминание рядов цифр.
В тот же день в 16:39 мы впятером прибыли к дому жертвы. К дому подъехали на автомобиле местной полиции, будучи одетыми в полицейскую униформу. Многих из вас это удивит; бытует представление о класса D как об ораве татуированных бугаёв в оранжевых робах. На самом же деле большинство из нас выглядит как обычные, неприметные люди, что идёт нам на пользу в полевой работе.
Поддерживать видимость нормальности при первичном содержании критически важно, а это довольно сложно сделать, если из бронированного фургона выходят под конвоем какие-то мужики в оранжевых робах. Поэтому нам дают свободу передвигаться и водить автомобили без куратора. На первый взгляд - вопиющее нарушение безопасности, но вообще-то попытки побега крайне редки. Фонд доверяет нам выполнение нашей работы, а мы доверяем Фонду устранение нас в сжатые сроки, если кто-то из нас захочет играть не по правилам.
После встречи с ребятами из Изоляции и подтверждения от них, что территория под контролем, мы быстро представляемся и берёмся за дело. "Палочки" - ласковое прозвище моих коллег - прошли в дом и всё обшарили в рамках первичного осмотра. Воздействие аномальных материалов зачастую передаётся через физический контакт, поэтому быстрее всего найти явную аномалию можно на ощупь. До завершения первичного осмотра я в здание даже не вхожу, на случай, если аномалия окажется меметической или будет представлять опасность восприятия.
Если при ощупывании аномалия не была обнаружена, требуется более тщательное обследование. Сегодня был как раз такой случай. Я вошёл в дом, убедился, что всё ощупано как надо, и начал приказывать палочкам взаимодействовать с объектами по-разному. Надевали одежду. Включали приборы. Садились в кресла. Палочки работают с повседневными вещами повседневными способами, пытаясь установить аномалию, вызвав её срабатывание. Моя работа - придумывать, что им делать, и следить за ними на предмет проявления аномальных воздействий. В этой работе очень полезны творческий подход и внимание к мелочам, но, по счастью, именно этого у меня в избытке.
Как по мне, наблюдатели за палочками заслуживают большего внимания и уважения со стороны Фонда в общем и целом. Естественно, в этом вопросе я предвзят, но видите ли, нам приходится выдумывать все возможные способы, какими только человек может взаимодействовать с предметами в некой области, и при этом делать это быстро. Если аномалия не найдена за несколько часов с момента обнаружения, то надо расширять периметр, вызывать новые группы, а всё в доме, что не приколочено к полу, упаковывать в отдельные гермопаки с бирками и отправлять в ближайшую исследовательскую Зону на более тщательное исследование. Естественно, это очень затратно как по деньгам, так и по времени, так что Фонд весьма крепко давит на группы Первичного Опознания, чтобы те находили аномалии в кратчайшие сроки. Если наблюдатель за палочками вызывает доставку, а на исследовании выясняется, что наблюдатель прозевал что-то очевидное, то этот наблюдатель вскоре снимается с должности.
Я работаю наблюдателем за палочками уже около десяти лет.
Большинство наблюдателей пропускают простые причины, которые приводят аномалию в действие, - такие, которые не бросаются в глаза, но если знать, что ищешь, кажутся вполне логичными и даже очевидными. Иногда эффект логически связан с объектом, но не всегда. Здесь главное - проявить терпение и не торопить события.
Несколько месяцев назад мне приказали найти объект, из-за которого кости кисти руки вылетали у человека через пальцы. Для начала я приказал палочкам возиться с предметами, которые имеют отношение к рукам, вроде перчаток и браслетов. Один из палочек надел на руку часы, ничего не обнаружил и решил было их снять. Я сказал, чтобы не снимал, а покрутил кольцо вокруг циферблата. И о чудо, фаланги пальцев вылетели, как из пушки. Под моим руководством на обнаружение аномалии у группы ушло всего восемь минут. Кураторы отметили это достижение, дали мне десяток новых фильмов на DVD и поставили мне в комнату самый настоящий зелёный филодендрон.
Наблюдателю, который отдаёт команды, нужно быть дотошным. Нужно уделить внимание каждой возможной причине и сигналу.
Не просто лежи на кровати. Усни на ней.
Не пей из этой кружки воду из-под крана. Завари кофе или чай.
Не смотри, какие вкладки сейчас открыты в браузере. Посмотри историю.
Нарисуй ручкой картинку.
Напиши ручкой стих.
Напиши ручкой приветствие.
Напиши ручкой что-нибудь на тыльной стороне кисти.
Возьми ручку и напиши что-нибудь где-нибудь не на бумаге
Щёлкай ручкой секунд двадцать, не переставая.
Это может показаться нудным, и нередко таковым и бывает, но в этом всегда есть что-то особенное, завораживающее. Каждая новая аномалия - как загадка, которая ждёт своей разгадки, а их решение доставляет огромное удовольствие. А палочкам уж точно не скучно. О сути искомой аномалии им не рассказывают. От гложущего чувства неизвестности большинство из них постоянно на взводе, но даже это пугает их не так сильно, как может напугать рассказ о том, что с ними может случиться.
Например, Дженис работала бы не так быстро и результативно, знай она, что от щелчка ручки её внутренние органы могут превратиться в кашу.
На сегодняшнем расследовании я приказал Шелби собрать косметику жертвы и нанести её себе на лицо. Помаду. Тени для глаз. Тушь. Основу под макияж. Румяна. Всё. Затем приказал подождать. Через пятнадцать минут у неё через ноздри свисало штук десять языков, каждый примерно метровой длины. Всего с момента входа до опознания прошло чуть больше девятнадцати минут. Если бы аномальный эффект проявился сразу же, результат был бы четыре минуты и тридцать три секунды. Был бы мой личный рекорд. Хотя я не особенно огорчался, будут ещё возможности проявить себя.
Я не установил, какой именно из элементов макияжа вызвал этот эффект, но мне и не требовалось. Просто приказал Бриджет упаковать всю косметику в гермопаки и свернул лавочку. Точный поиск самой аномалии в наши задачи не входит. Мы всего лишь группа первичного опознания. Руководству, как правило, достаточно, если мы сведём список возможных причин к достаточному минимуму. В конце концов, для полноценного эксперимента нужно будет всего лишь нанести по одному типу косметики на разных расходников, а у меня при себе было слишком мало коллег.
Но расходники - ресурс восполнимый. В Зоне 313 вряд ли возникнут сложности с точным поиском и перебором вариантов.
Если вам кажется, что меня не очень-то волнует судьба товарищей по группе, то так оно и есть. Но не надо сходу записывать меня в бессердечные преступники класса D. В душе я соболезную всем невинным жертвам аномалий, которые нам приходится искать. Своих коллег по классу D я не оплакиваю потому, что знаю, что все мы оказались в этом положении заслуженно.
Какое преступление привело меня в ряды класса D, я не помню. Самое раннее, что я помню - пробуждение в Зоне 313. Мне тогда сказали, что мне стёрли память. Палочкам память не стирают, так как некоторые аномалии срабатывают от воспоминаний. Наблюдателям вроде меня подставляться под аномальные воздействия не обязательно, так что все воспоминания, которые не идут на пользу делу, стираются при вступлении в должность.
Я не знаю, как Фонд решает, кому быть палочкой, а кому - наблюдателем. В самом деле не знаю. Наверняка в Фонде есть какой-то процесс отбора для наблюдателей. Но, пусть вероятность этого и велика, доподлинно я не знаю. И это может показаться странным, но из всех виденных мною ужасов спать мне по ночам не даёт именно это.
Когда работаешь на Фонд, привыкаешь чего-то не знать. Есть миллион загадочек, на которые не дано найти ответ. Мне не суждено узнать, кем я был. Узнать, что у меня была за семья. Может показаться, что именно эти вопросы не дают мне спать, но прошлое начисто перестало меня волновать после нескольких лет работы. В голове вертится лишь один вопрос, на который я не знаю ответа - почему я наблюдатель, а не палочка.
Мой куратор говорит, что это всё синдром вины выжившего. Звучит разумно. Наблюдатели всего лишь смотрят, как палочки тыкают всё, что только можно. Наблюдатели смотрят, как что-то тыкает их в ответ. Наблюдатели стоят и смотрят, как палочек лишают жизни и превращают в жутких тварей. Как палочки лишаются разума, душ или человечности сотнями разных способов.
Когда у меня на глазах эти языки полезли из носа Шелби, полагаю, первым делом стоило подумать "Боже, как мне её жаль!" А мысли были совсем другие. Почти не было ужаса или сожаления. Было лишь такое нервное возбуждение и чувство удовлетворения, какие, полагаю, возникают у большинства людей от решения особенно сложного кроссворда или судоку.
Понимаю, может показаться бесчеловечным, но после стольких лет мне и впрямь нет никакого дела, что станется с палочками. И такое положение дел меня устраивает на все сто.
Так что вот, похоже, синдром вины выжившего тут ни при чём.
Я уже довольно долго этим занимаюсь, и, раз уж я в классе D, весьма вероятно, что некое умственное или социальное отклонение, которое когда-то толкнуло меня на преступление, не даёт мне испытывать сострадание к гибнущим коллегам.
Моё безразличие меня не волнует. Меня волнует то, что я не знаю, почему меня выбрали наблюдателем, а не поставили в ряды палочек. Или, если взглянуть на это немного с другой стороны, меня беспокоит то, что я не знаю, был ли в курсе Фонд, что мне настолько понравится моя работа.
Это как незаконченная работа по опознанию. Обычно я нахожу связь между предметом и действием, но иногда бывает так, что не получается найти активирующий сигнал, или даже определить, есть ли он вообще. Как только я ухожу с места работы, дело для меня закрыто. Если там, в лабораториях, они и обнаружат, что вызывает аномалию, мне они не расскажут. Остаётся только гадать, и от этого на стенку лезть хочется.
Мне необязательно знать, что именно представляет собой активирующий сигнал. Мне просто нужно знать, что он есть. Нужно знать, что кто-то что-то потрогал, чего трогать было нельзя. Нужно знать, что есть обоснование, что есть причина. Нужно знать, что жертва что-то сделала, пусть даже что-то совершенно безобидное, и это что-то привело к такому результату.
Потому что если жертва ничего не делала, значит просто нечто плохое случилось ни с того ни с сего, и никакая проклятая кукла или посудомойка с привидениями не виновата. Значит, женщина, на лице которой копошились языки, пала жертвой какой-то вселенской шутки. Значит, кто-то пострадал только потому, что Вселенной захотелось кому-то поднасрать, без причины, даже не из самоуправства.
Мне хочется верить, что Фонд знал, что работа придётся мне по душе, или хотя бы подозревал об этом. Хочется верить, что есть причина моему назначению. Есть сигнал.
Если я не был выбран Фондом, остаётся только два возможных варианта. Первый - что я оказался на этой работе, которая в радость мне, но будет сущим бедствием для любого разумного человека, совершенно случайно, и моё везение - просто случайно выпавший шанс, один на миллион. Если и есть бесконечное множество обезьян с пишущими машинками, то я - та, которая напечатала "Гамлета".
Другой же вариант заключается в том, что Вселенной управляет некая незримая разумная сила, которая время от времени безо всякой причины причиняет невиновным людям боль и страдания, а преступников вроде меня одаряет счастьем.
Не знаю, как оно на самом деле. Хуже того, не знаю, какой вариант меня больше пугает. И да, я понимаю, что вероятнее всего будет объяснение, что Фонд счёл меня пригодным для этой работы, но факт есть факт. Я. Не. Знаю. Наверняка.
Сейчас я в карантине. После работы поблизости от аномалии меня всегда помещают под карантин и наблюдение. В полевой работе я ни с чем не контактирую напрямую, так что беспокоиться им нужно только о меметических угрозах и опасностях восприятия медленного действия. Шансы, что я попаду под то или другое, невероятно малы, а если инкубационный период аномалии длится месяц, то первая жертва, наверное, перезаражала половину населения. Если через несколько недель я останусь в норме, меня прикрепят к другой группе и выдадут новое задание.
И тогда я войду в очередной странный дом, найду очередной странный артефакт, решу очередную загадку. Обнаружу очередную аномалию.
И на очень недолгий срок я буду знать что-то, чего не знает Фонд.
Ну да ладно.
Надеюсь, вы получили представление о работе Отдела Первичного Опознания. Спасибо за внимание.