Вокруг не было ничего, ни комнаты, ни квартиры, ни города. Внутри он тоже опустел, став сосудом, амфорой. Он не чувствовал своих мыслей, тела и тревог. Остались только его душа и Бог. Светлячок и Солнце.
Ακκαφάν λον-σαλ χιδδάν…
Господь всегда был рядом, но сейчас Его присутствие стало яснее всего — и подобно Богу он чувствовал себя таким полным, целостным, собранным и ожилвённым, как никогда раньше. Конечно, ведь Бог не просто был здесь, он был близок к завершению. Мундус чувствовал бы радость, если бы жар Господа не вытеснил собой всё мирское в нём и вокруг него.
…Οολζάκ Ληάν, Ϝαν-Μηχάν…
Эти слова повторялись в пустоте, как мантра. Мантрой они, в общем-то, и были.
…ακκαφάν λον-σαλ χιδδάν…
…Οολζάκ Ληάν, Ϝαν-Μηχάν…
…ακκαφάν λον-σαλ χιδδάν…
Избави нас от Плоти…
WAN-МЕХАН, Бог, что был разбит…
Избави нас от…
— Ты спишь?
Мундус вздрогнул всем телом и тут же раскрыл глаза. У плотно зашторенного окна стояла фигура, черты которой он не мог различить на другом конце комнаты. Впрочем, он сразу же узнал, кто это, по глазам — они сверкали в полутьме, как у кошки.
— Ты как сюда попала?! — он прикрикнул от возмущения, — Тебя стучаться не учили? Я чуть инфаркт не схватил.
— Дверь не была заперта.
— Это ещё не значит, что можно входить. Спрашивать надо!
Фигура пожала плечами.
— Будем знать. Так ты спал? Прости.
— Я медитировал.
— Можно открыть окно?
— Открывай, — буркнул он.
И на мгновение ослеп. Левый глаз, как обычно, настроился на свет почти мгновенно, а правому потребовалось время, чтобы привыкнуть. Комната — зал — сразу стала горазло приветливее, как и гостья. На свету она оказалась обычной на вид девушкой с короткой стрижкой. Разве что бледной очень.
— Как у тебя тут пусто. Сразу понятно, тут живёт монах.
— Мне хватает казённого.
— Монах.
— Зачем покупать вещи на квартиру, с которой съедешь через полгода?
— Мо-на-х.
Мундус недовольно вздохнул и, опёршись о кровать локтём, встал на ноги. «Ну да, монах, и что», — подумал он, расправляя подрясник. Жизнь в келье, действительно, научила его довольствоваться малым, а потому никакого желания ни делать своё жильё «более комфортным», ни покупать украшения у него не было.
С другой стороны, ему просто было стыдно выпрашивать у Церкви деньги на излишнее, мирское.
— Чего ты вообще пришла?
Девушка плюхнулась на огромное кабинетное кресло на четырёх ножках, стоявшее, как ни странно, у окна, и покосилась на Мундуса, подперев подбородок рукой.
— Убедиться, что ты ещё живой. И пригласить на праздник.
— Будешь праздновать пришествие Плоти?
— Нет, Новый год. Это такой праздник у россиян. Они весь день готовят салаты. Потом смотрят телевизор. И ждут старика в красном.
— Я знаю, я здесь вырос.
— Ну вот. Приходи к Софие, как захочешь. Полиномова 7, квартира 29.
— А она знает, что ты меня зовёшь?
— Знает. Мы спрашивали.
— И что она ответила?
— Она боится, что у тебя вдруг сойдёт мясо с костей. «Избави нас от плоти», всё такое. Ты тогда испортишь всем вечер. И ковёр.
— Очень приятно, спасибо.
Он прошёл мимо неё, к окну.
— Уже тридцать первое? — спросил он, жмурясь.
— Почему ты спрашиваешь?
— Я последние… сколько, четыре дня… только постился и молился, иногда спал. Не следил за временем совсем.
— Да. Тридцать первое. Канун.
Здание, куда его в конце концов заселили, стояло на самом краю холма, откуда было прекрасно видно всю остальную Кузню. Когда глаза всё-таки привыкли к яркому, отражённому заснеженными равнинами солнцу, вид ему открылся весьма приятный, за последние полгода ставший очень знакомым.
Кузня была небольшим городом. Не только потому что жило там от силы шестьдесят тысяч человек, но и из-за архитектуры. Она, вернее её строители, явно стремились к максимальной компактности — узкие улицы, аккуратные ряды панельных домов. В ней не было частного сектора — даже ветхих деревянных домиков, которые оставались, ему думалось, почти во всех городах с долгой историей, не было. Каждое здание было не ниже четырёх этажей. Кузню явно возводили по строгому плану, правда, не очень понятно, с нуля или нет. В шутку он иногда думал, что город построили за один день, но, зная Тюремщиков, это вполне могло быть правдой.
Один из соседей, работник Фонда, с которым они как-то встретились на лестничной клетке, признавался: хотя ему и выдали жильё здесь, квартиру он снимает в Краснозорьске. Кузня его буквально пугала — слишком неестественная, слишком искусственная. «Лучше уж ехать на работу на электричке, чем жить тут».
Мундус этого не понимал. Он, как адепт Господа, любил порядок — а разве есть что-то более естественное, чем отсутствие хаоса? Беспорядочно разбросанные, неказистые, разноцветные здания его всегда раздражали.
Он никак не мог вспомнить, было это в нём с детства, или это вложила в него Церковь.
— Я приду.
— О. Мы думали, ты откажешься. Захочешь весь остаток дня молиться.
— Я верю в Господа и своих сестёр и братьев. Можно уже и отдохнуть.
you know the three of us are just young gods
мадз. eel префикс значения «от, прочь» + śada бежать + kelь место: «убежище»
сёдьаккой или сайноккой — джихад
カントカ タ,カントポㇰ タ
kantoka ta, kantopok ta
в небесах и на земле,
ネノワオカ クㇽ イサㇺ
nenowaoka kur isam
нет никого, подобного тебе
𐍜𐍔 𐍝𐍙𐍝𐍞𐍜 𐍜𐍙𐍤𐍐𐍖𐍨𐍚 𐍱𐍒 𐍢𐍩𐍓𐍛𐍨
ме нинӧм мичаджык эг тӧдлы
я ничего прекрасней не видел
𐍡𐍙𐍝𐍛𐍨𐍡𐍨𐍓 𐍓𐍩𐍠𐍨𐍡𐍰
синлысыд дорысь
чем твои ресницы
take a good look, this is me, this is what i've come to be