SCP Foundation

Ледовики медленно и неумолимо пересекали горный перевал. Уже добрых два дня они были в людском мире, вдали от Тучи, но задание было чрезвычайной важности — провалить его они не могли. Они ни за что не могли отступить — не когда Царь нуждался в них. Над ними гордо возвышались вершины Уральских гор, но лишь один, почти отбившийся одиночка в самом хвосте, смотрел на них; едва ли можно было сказать, видел ли он что-то своими отсутствующими глазами — но всё же мелко вздрогнул, будто видел — и продолжил движение вперёд. Он шагал в ногу со строем, неотличимый от братьев. Они двигались, словно тщательно направляемый организм — единый организм, состоящий из множества взаимосвязанных, взаимозависимых ледяных частей. Сифонофор из ледяных солдат — однооружных, одноликих.

На сей раз не было противостояния, не было врага, которого Царь должен был остановить; сегодня они были вооружены самым лёгким оружием из их обширного арсенала. Однако у них всё равно была цель. Они не могли жить без цели. Двумя днями ранее они прибыли в Пещеру, древнее укрытие в подножьи гор. Пещера была холодная, так что они притворились, что развели костёр. Настоящий был бы слишком опасным для их хрупкого ледяного существа, но они чувствовали, что должны были сделать хотя бы это. В продолжение своему беспорядочному уподоблению лагерю все приступили к делам: это был редкий случай индивидуальных занятий в их обществе — вольность, обычно не допускаемая. Несколько фигур взяли снега с обдуваемого яростными ветрами взгорья и приступили к полировке своих орудий; большинство же праздно бродило по лагерю, изображая бессмысленные споры и врезаясь в стены.

Но были и несколько чудаков, которые удивлённо рассматривали выцарапанные и нарисованные на стенах пещеры фигуры: одиночка был в их числе. Своими ледяными пальцами он очертил женскую фигуру, горящую охрой, как ржаное поле. Между её ногами по каменной стене спускались ровно двадцать восемь красных точек, навечно застывшие над полом пещеры, навечно недвижные в камне. Одиночка нежно, просто прикасался к точкам. А за его спиной ледовик, занимавшийся чисткой своего оружия, показал особо грубый жест, что-то интимное, плотское и заметное; хотя он сам и не осознавал истинного значения этого жеста, ему казалось, что это правильный ответ на чувственность одиночки. Одиночка, естественно, ощутил, что его товарищ показал ему, но не показал ни внимания, ни понимания этого. Скорее даже никакого понимания чего бы то ни было. Он просто зачарованно прикасался к точкам.

Они ещё два дня двигались по Южному Уралу, и наконец были близко к своей цели — к своему царю. Вся местность была густо усеяна елями, но ни одна не выглядело достаточно правильно для ледовиков.

На четвёртый день после выхода из Тучи одиночка вырвался вперёд и, кажется, нашёл приличную ёлку, оповестив об этом остальную часть своей группы, которая передала известие уже всей армии. Все, как один, они обернулись и достали крепкие, добротные ледяные топоры, и стали маршировать под звуки барабана; горы недвижно возвышались над ними, отражая эхом их слаженный шаг. Движения утопали в глубоком снегу — их это не заботило. Это была данность. Они просто раздвигали снег, иногда высящийся много дальше их голов, назад; в их действиях было не больше вдумчивости и внимания, чем в движениях надевающего ботинки.

Достигнув ели, они поддались инстинкту. Память не стоит ничего в сравнении со временем и шаблонами мышления их массы. Массы, думавшей на всех едино с самого своего рождения. Умы ледовиков были полны спокойствия, окутанные им, будто снегом, из которого они явились. В сути своей, они были созданиями снега, полными его внутренним спокойствием и холодностью, естественно стремящимися к его мягкости и простоте. Даже в бою, все самые ужасающие деяния они осуществляли ради своего царя — не из страсти, не из внутренней злобы, свойственной полям брани. Спокойно. Спокойно.

Ритмичный перестук примерно семи топоров, выглядевших куда прочнее, чем позволял бы их материал, скоро уступил треску дерева, а затем и грохоту его падения. Рассчётливо, но спешно солдаты удалились с места, и древо, великая ель, что больше сотни лет возвышалась над снегами Урала, всей своей обрушилось в ширь камня и холода. Одиночка возвёл руки и невозмутимым жестом отдал своим товарищам приказ. Со стороны он мог показаться не более чем дирижёром огромного, ужасающего, непостижимого оркестра. Горный Юджин Орманди. Свердловский Леонард Бернштейн. Теперь этой таинственной отстранённой фигуре всё было ясно. Должно быть, он возглавлял ледовиков с тех самых пор, что они покинули царя — возможно, тот заметил подобие индивидуальности в одиночке… вовсе не одиночке — лидере. Едва заметный приказывающий жест — и работа пошла куда слаженнее: вместе они водрузили могучее древо на свои плечи и направились домой. Но точно ли домой? Они обернулись в противоположную прежнему направлению сторону… Всё же, они должны знать, куда идут.

Взгляни же теперь на того, кем был одиночка, зритель. Смотри, чувствуй, что он добился своих целей. Что он, одаренный тем бледным подобием разума, данным ему царём, выполнил свою задачу. Смотри, как он ведёт армию вперёт, сквозь толщу снегов, вниз, вниз, дальше вниз, глубже в тень гор, пока девственные леса не уподобятся пустошам, оставленным давным-давно производствами царей, — и ещё ниже, в глубины выжженного леса, где обугленные пни уступают камню и снегу — снегу глубже и влажнее, чем на горных склонах. Более гибкому, более скорбному. Здесь нет жизни, зритель. Ты наедине со льдом.

В этих суровых местах когда-то работали шахты, которым люди отдавали своё здоровье и жизнь, чтобы забрать руды и минералы, так нужные царю. Ледовики наткнулись на такую шахту, за которой в поверхности гор остались глубокие шрамы из добытых в те времена мрамора и самоцветов. В конце колонны несколько солдат, не нёсших древо, стали подбирать обломки, выкапывать их из снега, пауками обрыскивать тоннели в поисках похищенного, но не унесённого много лет назад. Их проворные орудия вскоре высвободили скудные остатки породы(?), и солдаты вновь исчезли в темноте. Солнце давно село. Настали месяцы тьмы. Однако ледовикам всё ещё оставалась цель.

Одиночка смотрел, как они собирали камень в свои снежнотканые сумы, для этого и данные им Тучей. Одиночка не совсем понимал, что они делают. У них были драгоценности, у них была ёлка — чего ещё желать? В чём смысл этого собирательства — если он вообще есть? Если бы этого желал царь, это без сомнений было бы сделано. Одиночка пожал плечами, погрузил горсть породы в свою суму — и вернулся в строй.

Он не отрывался от братьев на протяжении всех четырёх дней обратного пути. Ему уже не было нужды быть настороже.

У царя, под сенью Тучи, они установили ёлку в большую яму, подготовленную специально для неё, и подпёрли камнями и снегом; взбираясь по ели вверх, с благоговением украшали её ветви самоцветами — и затем ждали, когда Туча создаст новые орудия. Длинная нить огней; сверкающие металлом ледяные ленты… Впервые за долгие дни одиночка выступил вперёд: наступал финальный момент их миссии. Он служил Царю — Царь служил Богу — Бог служил Вселенной. Так было всегда. Так было сейчас. Царь хотел ёлку, Царь хотел, чтобы её украсили — значит, так то и должно было быть.

Он вскарабкался по ветвям и начал развешивать орудия, испытывая смутное любопытство по поводу того, как их следовало бы использовать для успокоения врага — но, поскольку мышление ему было скорее незнакомо, эти идеи так и не приобрели стройного вида. Он мог думать только сейчас; когда миссия будет выполнена, он больше не будет в стороне. Он больше не будет думать.

Ёлка горела столбом огня посреди холодных стен Урала; радиостанция, где командовал спящий Царь, устремлялась в высь ночного неба. Только это открывалось их взорам — им, служившим Царю, служившему Богу. Богу, что превыше всего. Создавшему Тучу, создавшему Царя, создавшему их орудия, их врагов и их самих. Царь приказал им окружить древо; их оружие пало наземь. Держась за руки, они ощущали, как их льдистые пальцы вмерзают друг в друга. Они возвели головы к небу — все, как один.

Они были одним.

Приложение 2617-9: Следующее сообщение было получено вместе с сигналом от SCP-2617 7-го января 1974 года.
"АНАСТАСИЯ, ДАВАЙ ПОГРЕЕМСЯ У ОГНЯ. ТЬМА СГУЩАЕТСЯ. ЗДЕСЬ ТАК ТЕМНО. Я ПРИНЕСУ СВЕТ. МАМА, А КОГДА ПРИДЁТ ДЕДУШКА МОРОЗ? Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ. СПАСИТЕЛЬ! СПАСИТЕЛЬ!"