Джойс Майклс натянула на голову наушники и включила ту же песню, что включала в каждую из этих поездок — "When the Sun Sets" Джеймса Бланта. Именно эту песню она слушала в тот день, когда ее отец должен был умереть. Она поставила трек на повтор.
Джойс стояла на автобусной остановке недалеко от клиники. Странно, но каждый раз первый час после операции мир казался нереальным, будто во сне. Джойс несколько раз сжала и разжала кулаки. Да, руки все еще работали. Чувствовались… не совсем так, но работали.
Она проковыляла в прибывший автобус, махнула проездным возле валидатора и устроилась на свободное место возле окна, прислонившись лбом к стеклу. Стекло тут же запотело, но Джойс было наплевать — она просто рассматривала улицы, по которым ехал автобус. Дни операций всегда были пасмурными. Не дождливыми, а просто серыми.
Она прошла уже четвертую операцию. Обычно эти операции стоят дохрена, а тело-носитель найти почти нереально, но у Фонда были свои способы. Джойс не думала об этих способах и о том, откуда взяли ее новое тело. Она могла предполагать, но эти предположения заставили бы ее чувствовать себя неуютно в собственном… ну, почти собственном теле.
— Эдеборо и Форбс! — крикнул водитель.
Джойс сошла с автобуса; до кладбища от остановки было пять минут хода. Она обнаружила, что опоздала на несколько минут, увидев, что Эрик уже ждет на месте. Под его рубашкой нельзя было рассмотреть мерно пульсирующие лампочки кибернетических улучшений, но можно было заметить некоторую неправильность, когда ветер прижимал рубашку к его телу, высвечивая все острые края и провода. Джойс вырубила песню и стащила наушники.
— Знаешь, — заметил Эрик, — я не узнал бы тебя и в этот раз, если бы не твои вечные наушники.
— Ага. Конечно, их пришлось пару раз отнести в ремонт, но они пережили уже четыре моих тела.
— Хорошие наушники.
— Точно, хорошие.
И оба просто стояли и смотрели на могилу еще несколько минут. Не в первый раз и наверняка не в последний. Джойс каждый раз удивлялась тому, как хорошо сохранилось надгробие. На нем все еще можно было прочесть знакомые буквы:
Здесь покоится герой
Здесь покоится Энтони Майклс
— Ты когда-нибудь чувствовала… ну, зависть к нему? — спросил Эрик. Он задавал этот вопрос уже четвертый раз, и Джойс, как и в прошлые три, ответила:
— Каждый раз после чертовой операции.
— Думаешь, он рад за нас?
— Понятия не имею. Зависит от того, насколько он способен к сочувствию.
— Технически… мертвецы не способны к сочувствию вообще.
— Ну, раз уж ты сам об этом говоришь, то уточню: радоваться мертвые тоже не могут.
— А когда ты последний раз чувствовала себя счастливой?
— Не помню. Я, знаешь ли, не записываю каждый случай.
— Тушé.
Еще несколько минут они помолчали.
— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что мы живем на бесконечном повторе?
— У тебя в запасе сегодня куча вопросов, а? — Джойс слегка улыбнулась Эрику.
— Просто в наши дни взгляд на могилу заставляет… задуматься. Давно уже никто по-хорошему не копал могил…
— Верно. Знаешь, я боюсь, что на самом деле мы уже мертвы, просто не понимаем этого. Нельзя сказать, живы ли мы вообще - сравнивать больше не с чем.
— Думаешь, мы уже на том свете?
— Кто знает. Может, и так. Всего лишь место, в котором ты живешь вечно потому, что нельзя умереть второй раз.
— Не слишком поэтично?
— Возможно. Но многие вещи оказываются более поэтичными, чем мы ожидаем. — Джойс кивнула в сторону надгробия.
— Не уверен, что назвал бы это поэтичным.
— Ха. Умереть ради "спасения бесчисленных жизней" за десять дней до того, как все стали бессмертными? Это по меньшей мере иронично.
— Что еще за кавычки?
— Это если верить Фонду на слово. А им верить на слово стоит не всегда.
— И никаких подробностей?
— Никаких, даже при моем уровне допуска. Я недавно спрашивала Эмили, но она не ответила. Впрочем, это не единственное, о чем я хочу ее спросить.
— Должно быть, это было что-то важное. Может, он действительно спас множество жизней.
— Или обрек на смерть. С нашим-то родом занятий может быть и то, и другое.
Ещё пять минут. Эти минуты тянулись дольше. Вились в воздухе, словно пчёлы над цветком, которые пытаются высосать весь нектар досуха. Потом заговорила Джойс:
— Надеюсь, ты прав.
— Насчет чего?
— Насчет загробной жизни. Если мы просто умерли в тот день… Если бы я это знала, жить было бы куда проще.
— Технически, ты бы не жи…
— Ты понял, о чем я.
— Да.
И еще десять минут тишины, прерываемой лишь шорохом капель. Странно, Джойс не припоминала, чтоб в дни операций хоть когда-нибудь шел дождь.
— Думаю, нам пора, — сказал Эрик.
— Похоже на то.
— Я на машине. Подвезти тебя?
— Не, я на автобусе. Чтобы меня довезти, тебе придётся сделать изрядный крюк.
— Точно?
— Абсолютно.
— Окей. Береги себя. Увидимся.
— И ты береги.
Джойс снова надела наушники и включила ту же песню. Сосредоточившись на музыке, она позволила своему телу действовать самостоятельно. Она быстро к нему привыкла. Джойс под дождем добежала до автобуса и скоро была дома, в трехкомнатной квартире на другом конце города. И она рухнула на диван и уставилась в потолок, а в наушниках звучала все та же песня на бесконечном повторе.
Хоть жизнь покоя не даёт
Но есть одна надежда
Ведь я в конце концов умру
И это неизбежно.
Телефон Джойс зажужжал.
